Незабудка - Евгений Воробьев

При словах «в случае чего» она закрыла глаза и закусила губу.

Он понял, почему сорвалось с языка это неловкое «в случае чего» — от случая, который произошел с ним сегодня ночью на наблюдательном пункте у артиллеристов.

Незабудке он этого рассказывать не стал: в дом, где ютились наблюдатели и телефонисты, он вошел вчера вечером через дверь, а вышел сегодня утром через стену. Ударил тяжелый снаряд — пол выскользнул из-под ног, и его швырнуло куда-то под стол. При этом он больно ударился затылком о станок своей катушки с проводом: не может телефонист работать в каске, и без нее уши немеют от привязанной трубки. Снарядом срезало угол дома, сорвало крышу, вмяло все оконные переплеты и двери.

Когда он начал дежурство, в доме было жарко, печку топили, не ленились. А когда уходил через пролом, навьючив на себя телефонный аппарат и катушку, в дом намело снегу.

— Если бы ты был в майорском звании, еще стоило бы печалиться насчет аттестата. — Незабудка попыталась обратить его слова в шутку. — А ты ведь старше чем до младшего лейтенанта на этой войне все равно не дослужишься...

Шутка безответно повисла в воздухе. Он сидел мрачный, не в силах скрыть этого от Незабудки.

Она была счастлива тем, что он, без всяких там пышных слов, воспринял семейную новость именно так, как она того хотела. Хоть он и растерялся от этой новости, но растерялся потому, что сильно обрадовался; растерянность его рождена возникшей заботой о ней, а вернее, заботой о них обоих.

Его затаенная тревога передалась Незабудке. Весь вечер она молчала, прислушиваясь к себе, а засыпая, попросила:

— Не оставляй меня, Павлуша. А то еще приснится, что теряю тебя...

8

В дневные часы солнце успевает усердно поработать, снег делается ноздреватым, и солнце растапливает его корку. Но к вечеру вновь холодает, и тогда под лучами заходящего солнца снег лоснится, как обмазанный жиром.

Аким Акимович твердо обещал в этом году раннюю весну. У него на этот счет были свои неопровержимые разведданные. Накануне пасхального поста, в последний день масленицы, перед чистым, или, как чаще говорят в Сибири, перед белым, понедельником, месяц был молоденький, а это значит, что у скота будет корм ко дню Николая угодника, то есть весна грянет ранняя...

Если бы эти мартовские снега не были в черных подпалинах от копоти и пепла, они бы и вовсе напоминали Незабудке раннюю весну у них на Северном Урале. Только там, в таежной глухомани, снег испещрен следами зверей. Дед научил ее различать хитрые следы лисы, круговерть зайца, следы волков, нахально подходивших с голодухи чуть ли не к дверям их дома, стоявшего на самом краю поселка; сейчас бы она сказала — на самом фланге.

А сегодня деревья вокруг — и ели, и голые липы — стоят, не отягощенные снегом; снег выпадает реже, чем его стряхивает с ветвей взрывная волна.

Нужно напрямик пройти открытым полем.

Нога ее то проваливается чуть ли не по колено, то удерживается на поверхности и тогда ощущает упругость снега, который только что спрессовался под подошвой.

Шагала бы еще она налегке... А то нагрузилась сегодня сверх меры — и каска на ней, и автомату запасным диском, и сумка, и объемистый трофейный термос со сладким чаем — угощение для артиллеристов-наблюдателей.

На склонах холмов, обращенных к югу, или в мелколесье на прогалинах, сплошь открытых солнечным лучам, снег разрушен еще сильнее. Чернеют пятна оттаявшей земли — как большие воронки причудливой формы.

Незабудка шагает, тяжело дыша. Она слышит запах талого снега, оттаявшей земли; от земли подымается едва заметный теплый парок, но и парок уже пропитан гарью. А после каждого разрыва снаряда, мины в поле возникает своя кратковременная снежная метель, насквозь пропахшая порохом, горелым картоном и еще какой-то дрянью.

Вот еще один снаряд разорвался поблизости. Незабудка припала к земле, она больше всего стала опасаться ранения в живот.

А когда она поднялась на ноги, то неожиданно запела:

Ты постой, посто-о-ой, Незабудочка моя,Дай мне наглядеться вдоволь на тебя!

Сегодня Незабудка по-особому внимательна ко всему, что видит вокруг себя, и знает почему — она мысленно прощается с передовой. С завтрашнего дня она будет загорать у себя на перевязочном пункте, это приказание Дородных.

Рано утром, когда Незабудка была на КП полка, она набралась смелости, выбрала подходящую минуту и доложила Дородных все свои интимные новости. Она приготовилась к неприятному разговору, но Дородных, хоть у него и сделалось такое выражение лица, словно он проглотил горькую пилюлю, бережно похлопал ее по плечу и сказал:

— Думаешь, без тебя крепость не возьмем? Возьмем! Честное слово — возьмем! А ты сиди на полковом медпункте. И на передовую свой курносый нос не высовывай.

Дородных внимательно поглядел ей в лицо, словно проверял, действительно ли она курносая, затем страдальчески прищурился, склонил чубатую голову набок (она впервые увидела седую прядь в его волосах) и добавил мрачно: — Нас ждут при штурме потери. И немалые. Что же ты, с ребятенком будешь по-пластунски ползать? В общем, собирайся потихоньку в дорогу. В медсанбате оформят увольнение. Для верности сам позвоню в дивизию ноль одиннадцатому...

Едва она поднялась на НП к артиллеристам, кто-то шутливо затянул: «Дай мне наглядеться, радость, на тебя»; значит, здесь слышали, как она пела, идучи вдоль минного поля.

Встретили Незабудку, как всегда, приветливо, и не только потому, что она приволокла термос с чаем. Чем можно было в свою очередь угостить гостью? Ее подвели к стереотрубе, установленной в слуховом окне трехэтажного фабричного здания.

Незабудка увидела острый шпиль кирхи, макушки готических зданий, черепичные и железные крыши, верхние этажи домов на южной окраине Кенигсберга, пакгаузы южной товарной станции, а возле них — длинные составы. Она даже увидела, как немцы грузят в вагоны не то мешки, не то ящики.

Впрочем, станция Кенигсберг-товарная быстро опустела, потому что наши артиллеристы тут же внесли свои поправки в работу станции.

Не всегда, когда Дородных мог поразить цель, он разрешал открыть огонь. Иногда выгоднее было до поры до времени не обнаруживать свои батареи и не показывать немцам, в какой мере мы осведомлены о схеме их обороны.

Так, например, против расположения нашей шестой роты ездил по воду рыжебородый немец, позже его сменил немец в очках. Может, сменился весь полк? Однако лошаденка, впряженная в сани с бочкой, была все та же — низкорослая, с вечно опущенной мордой и с оглоблями, которые для нее слишком длинны и сильно торчат вперед.

Белобрысый Коротеев особенно нервничал по этому поводу. Сперва он клялся и божился, что снимет из снайперской винтовки того рыжебородого, а позже — и того, в очках. Но этот выстрел испортил бы дело, и Коротееву запретили не только стрелять, но даже прицеливаться: вдруг палец сам нечаянно коснется спускового крючка.

Прошло еще несколько дней, и на бочке снова восседал, сутулясь и ерзая, рыжебородый водовоз. Незабудка тоже видела вчера водовоза в оптическом прицеле коротеевской винтовки.

Дородных убедился, что имеет дело со старым, давно знакомым противником. У него даже настроение улучшилось. Как знать, может, потому он так благодушно разговаривал сегодня рано утром с Незабудкой. Старожилы батальона приметили, что он всегда становился добродушнее и покладистее после того, как ему удавалось обмануть, перехитрить противника.

Уже вторую неделю полк вел оседлый образ жизни, занимал позиции к югу от крепости, между восьмым и девятым фортами. Дородных успел досконально изучить полосу будущего наступления на Понарт, южную окраину Кенигсберга — восемьсот метров по фронту.

В зимних боях дивизия взяла форт Понарт, один из мощных фортов внешнего обвода крепости. Незабудка с Павлом тоже воспользовались оказией и осмотрели форт.

Бетонный пятиугольник окружен каналом в каменных берегах. Боевые казематы в три этажа, лифт для подачи снарядов в верхние этажи. Не случайно в этот форт приезжали какие-то генералы и долго его осматривали, а штабные офицеры делали зарисовки, фотографировали.

Павел рассказывал, что потом где-то в большом штабе даже изготовили деревянный макет форта Понарт, а по его подобию — макеты других фортов и всей крепости. И генералы, офицеры часами просиживали над этими макетами.

Где-то в штабах это называлось оперативной паузой, но в батальоне пауза не принесла отдыха никому, в том числе Незабудке и Тальянову.

Наблюдатели не отрывали глаз от стереотруб и биноклей. Саперы строили лестницы, штурмовые мостики и заготавливали фашины. Минеры знакомились с новыми немецкими минами, наполненными жидкой взрывчаткой, — на вид это бутылки со сметаной. Десантники-танкисты учились защищать свои танки от нападения фаустников, изучали фаустпатроны. Телефонисты, и в их числе младший сержант Тальянов, возились с трофейными аппаратами и проводом, готовились быстро протянуть новые линии связи, не свертывая старых.