Последний конвой. Часть 2 (СИ) - Саморский Виктор Романович Samorsky

Когда все закончилось, Стивен испугался по-настоящему.

Банда бежала, бросая «вооружение» и раненных бойцов на поле брани. Нет, он никого не убил и не покалечил в тот раз. Синяки, ушибы и отметины от зубов — привычное дело в драке подростков. Но впервые в жизни понял, что в этом мире физическая сила не самое главное.

Прошли годы. Обида, нанесенная малолетней банде, забыта не была. Действовал принцип — «если ты не с нами, значит ты против нас».

Выжить в этом беспощадном мире непросто, но еще труднее не потерять человеческий облик, не оскотиниться и не опуститься до уровня дикого животного. Холодная ярость, ясный ум и полное отсутствие эмоций стали его привычными друзьями. Выжить в эмигрантских гетто в одиночку до сих пор не удавалось никому. Если ты не входишь в банду, то очень быстро становишься «холодным».

Стивен смог.

Его начали сторониться, как побаиваются старую и больную бродячую собаку. Мало ли, а вдруг бешеная? Лучше обойти.

У него по-прежнему не было друзей, но больше никто не хотел в одиночку нападать на «отмороженного на всю голову». Напасть толпой на беззащитного подростка, чтобы избить до полусмерти, это самое безобидное развлечение эмигрантских банд. А то, что оно не всем нравится, особенно жертвам, никого особо не волнует. Как проблемы индейцев не беспокоят спокойный сон шерифа.

Вот и у него никто и никогда не спрашивал желания драться, его просто били, а он сопротивлялся, как мог.

Но с некоторых пор Стивен перестал быть безобидной жертвой. Регулярные стычки привели к тому, что он стал опасным и непредсказуемым противником. Каждый проигранный бой враги воспринимали как личное оскорбление и приходили еще раз, чтобы отомстить. Цепочка нанесенных обид росла, как снежный ком, и рано или поздно должна была обрушить лавину.

Он раздобыл старый ПМ (прим. пистолет Макарова) и долго тренировался стрелять по консервным банкам. В очередной потасовке с корейцами выбил зуб одному из главарей банды и прострелил колено второму, за что получил «черную метку» отверженного. Близнецы вынесли Стивену смертный приговор за «потерю лица».

Трудно выжить в эмигрантском гетто, если у тебя нет друзей. Еще труднее выжить, если ты стал «отверженным» в неполные шестнадцать лет, а за твою голову объявлена немалая награда местными «братками».

Через два месяца банду накрыли «миротворцы», половину членов группировки перестреляли во время задержания. Оба брата главаря были ликвидированы, заплатить вознаграждение стало некому.

На Стивена наконец-то перестали охотиться, но в покое не оставили и по-прежнему хотели убить. Только теперь старались это сделать исподтишка, подло подкараулив поздно вечером, пытались всадить несколько пуль в затылок. Слишком многие пострадали от его кулаков и старенького «Макарова». Слишком многие точили зуб на молодого упрямого паренька, не желавшего подчиняться неписанным правилам гетто.

Стивен почти перестал передвигаться по улицам в темное время суток, да и, честно говоря, в светлое время тоже старался как можно меньше «отсвечивать» в криминальных районах трущоб. Все свободное время висел на турнике, качал гантели или бегал вдоль корпусов бараков.

Очень быстро мышцы обрели твердость, тело стало гибким и упругим. Сила и скорость реакции увеличились многократно. Он уже мог подтянуться около сорок раз кряду, чем неизменно вызывал искреннее восхищение зевак. Мог поднять несколько раз самодельную штангу, сваренную из куска ржавой трубы и пары грузов неизвестной весовой категории. Мог пробежать четыре круга вокруг поселка, почти не задыхаясь.

После смерти матери он внезапно потерял единственный источник пропитания. Всеобщая трудовая повинность предполагала обязательное трудоустройство с шестнадцати лет, а там и хоть ограниченный, но все же продуктовый паек. Но до шестнадцати ведь еще нужно дожить, а для этого необходимо хотя бы иногда есть.

Немного помогали соседи, раз в три — четыре дня удавалось перехватить искусственного бульона или жидкого супчика из планктона. Но вешать себе на шею еще один голодный рот ни у кого из знакомых желания не возникло. Выход был только один — вступить в любую банду, и грабежами и кражами обеспечить себя куском хлеба.

Стивен с гневом отверг эту мысль и голодал. По ночам мучился от рези в животе, страдал молча, сжимая зубы до скрежета. Считал дни, оставшиеся до дня рождения, отмечал их черточками на стене. Он очень сильно похудел, кожа да кости. Успехи в спорте тоже резко пошли на спад. Появилось головокружение, беспричинные приступы слабости.

От матери осталась комната в бараке, в которой он был временно прописан. С началом трудовой повинности ее придется освободить. Гражданам Метрополии проще, крышей над головой их обеспечивает государство. Эмигранты выкручиваются сами. Либо общий барак, либо индивидуальная ячейка, иногда в том же самом бараке, если сумел обзавестись востребованной профессией и ухитрился поступить на службу в госконтору.

Откуда у сына эмигрантов профессия? Где и как он смог бы ее получить? И кто возьмет подростка без трудового стажа в госконтору, пусть даже и на уборку улиц? Грузчиком в порт — пожалуйста. Либо на подсобные работы в сталелитейный. Других вариантов в Краснограде просто нет.

Вот если бы уехать в Столицу…

Когда Стивену исполнилось шестнадцать, он устроился на сталелитейный завод. Запах рыбы недолюбливал с детства, поэтому работа в порту не привлекла. Получил запаянный в пластик пропуск и карточки на питание, а также право на проживание в заводском общежитии. Где, как оказалось впоследствии, вообще нет свободных коек. И никогда не было. И в ближайшие десять — пятнадцать лет не появятся. Потому что все забито до отказа, а строительство новых жилых корпусов не предусмотрено бюджетом предприятия.

Впрочем, завод это слишком громко сказано, работало от силы пара цехов по переработке металлолома. Соответственно, именно туда и взяли крепкого подростка без профессии.

Работа была несложная, пару раз в день приезжал грузовик и вываливал гору ржавого железа на забетонированную площадку. Задача Стивена — рассортировать металл, порезать на куски и загрузить в вагонетку, которую потом оттолкать руками по рельсам в цех. Ни о каких подъёмных механизмах, кроме самодельных, речи не шло.

Работать приходилось на улице, в любую погоду. Спецовка настолько старая, что расползалась по швам. Если шел дождь, Стивену приходилось трудиться, напялив поверх спецодежды вылинявший дождевик. А если валил снег, и руки примерзали к ржавому железу, он скидывал дырявые варежки и отогревал окоченевшие пальцы, запихнув их под мышки. Бытовка эмигрантам не положена, только небольшой самодельный навес в самом дальнем углу двора.

Напарником Стивена стал Прокофич — старый, но все еще крепкий и совершенно неразговорчивый дед, научивший пользоваться газовой горелкой и бензиновой болгаркой. Особо неподъемные железяки приходилось распиливать на части, если они не желали помещаться в вагонетке целиком.

В цех Стивена не пускали, не было доступа. Там работали только граждане Метрополии. Тележку затолкал через ворота и пошел вон. Охрана побаивалась диверсий, поэтому на территории предприятия царствовали суровые законы. За малейшее нарушение — увольнение с «черным билетом». Пожизненное лишение права на трудоустройство.

Стивен не стал спорить и смирился со своей участью. В металлоломе иногда попадались интересные побрякушки, из которых при прямых руках можно было изготовить что-то нужное, а затем вынести через проходную за пазухой или в кармане брюк.

Руки у Стива росли откуда нужно, а инструментом обеспечил Прокофич. Мелочовку в виде самодельных кастетов, поджигов или ножей удавалось сбыть на блошином рынке, обменяв на патроны. Паек оказался скудным, быстро растущему и крепчающему на глазах организму не хватало калорий, приходилось как-то выкручиваться. Еще сложнее оказалось доставать одежду. Новая стоила непомерно дорого, а старые обноски совсем обветшали. Достать военную куртку или ботинки считалось верхом престижа и успешности.