Тайна Черного моря - Игорь Гречин

Пусть со стороны сие выглядело как минимум глупо, Михаил Карчек изображал застигнутого непогодой врасплох и забившегося под дерево туриста. А что ещё оставалось делать?

Карчек служил Папе. За мелкие подачки, за возможность бесконечно откладывать расчет по долгам с Шустрым. А ещё точнее – за чувство причастности к чему-то таинственному и великому. А как иначе не потерять остатки самоуважения?

Карчек когда-то журфак закончил, в молодости известным репортером стать собирался, русский язык оттачивал, чтобы грамотным быть, на московский «Московский комсомолец» работал внештатником – пока не выперли…

Не помогли ни журфак, ни мечта юности. Покатился Миша Карчек по наклонной, в домино начал играть, и что теперь? Теперь работает на Папу, беззаветно почитает его и служит ему верой и правдой.

Собранная в морщины кора дерева сыро пахла плесенью; прижавшись к мокрому стволу, оставляющему на рубашке пятна, махровые, словно сажа, Карчек то и дело проводил рукавом по лбу и волосам, сбившимся в истекающие водой пряди, и тер окуляры выуживаемым из-под брючного ремня краем рубашки. Затем снова водружал нелепые в непогоду солнцезащитные очки на мокрый нос.

Не помогало. Не рассчитанный на сильный дождь цейсовский прибор дальнего видения бастовал.

Одно радовало: отсюда, из-за декорирующих изнутри кремлевскую стену деревьев даже невооруженным глазом было видно, что вокруг двух «мерсов» нет никакого движения. И не должно быть ещё около часа. Иначе что это за экскурсия, да ещё в такой потоп?

Карчек не волновался. Только слегка побаивался надвигающейся простуды, поскольку уже явно шмыгал носом. А чего ещё ожидать, проторчав сорок минут под проливным дождем?

Еще Карчеку очень хотелось в сортир, но покинуть пост было никак нельзя. Также никак нельзя было совершать мокрое дело здесь – вдруг случайный патруль засечет и препроводит в отделение, а там поинтересуются: что это у вас, гражданин Карчек, за аппаратура с собой? Уж не затаили ли вы, гражданин Карчек, черные мысли против кремлевских мечтателей нового поколения?

О том, что он, именно он засек господина Сумарокова, Карчек уже отправил депешу на катер. И гордился собой Карчек – словами не передать. А может, это подкрадывающаяся температура пополам с лихорадкой приводили «шестерку» в состояние эйфории? Нет, не «шестеркой» в этой игре был Карчек! И сквозь стену дождя ему уже виделся его звездный час, медали, ордена и много-много денег. Возможность выйти в тузы. Папа не должен, не имеет права забыть того, кто, невзирая на непогоду, выстоял на самом важном рубеже. В жизни всегда есть место подвигу.

Поделом вам, господин бизнесмен Сумароков. Делиться надо. И не надо не по понятиям кидать почти святого Папу.

Тяжелая ладонь опустилась на плечо господина Карчека как раз тогда, когда он в очередной раз протирал окуляры. Сказалось все: и нервное напряжение последних двух часов, и грядущий насморк, и выпитая с утра от скуки бутылка «Тверского». В общем, мочевой пузырь не выдержал, и по мокрой брючине поплыла вниз горячая волна.

– Где он? – коротко спросил Карчека один из троих, наверное, старший; могучий атлет со впалыми щеками, с пергаментной желтоватой кожей.

Одетые в рубашки и брюки, сухие рубашки и брюки, быстро промокающие рубашки и брюки, мокрые рубашки и брюки, трое окружили наблюдателя. Из-под земли появились, что ли?

– Не ссы в компот, дядя, там повар ноги моет, – беззлобно сказал второй – приземистый, с сумасшедшей веселостью в глазах, – как клешнями шевеля лопастями ладоней.

Заметил, что ли… И попытался собраться:

– Там он. Там. В Оружейной палате. – И зачем-то похвастался: – Чтоб он меня из «мерса» не усек, я в Царь-Колокол спрятался. Прямо в дырку. Внутри там летучие мыши ночуют.

– Ты у нас молоток, – похвалил второй, со студеными, аж мороз в паху, глазами. – Секи, там, под забором кой-какое барахлишко осталось. Посторожи. Знаешь, что мы с тобой сделаем, если барахлишко пропадет?

– Да не дрейфь ты, – успокоил первый. – Ты вот что, когда мы подойдем к дверям, ты свою кнопочку нажми, – говорил он, а скулы почти не двигались.

Говорил одними губами. Желтокожий такой, как песчаная гадюка.

И, больше не глядя на истекающего соплями Карчека, трое уверенной походкой, словно не под дождем, а на параде, направились к отмытому до блеска зданию музея.

Карчек лихорадочно выковырял из кармана подозрительно тяжелый батончик «Марс». Когда три фигуры слились у музейного входа в одну, он разодрал упаковку и нажал кнопку на черной, отнюдь не шоколадной поверхности.

Входя в вестибюль, Насибов, Запольский и Тихомиров услышали набирающий силу утробный ревун и довольно переглянулись. Тихомиров даже слегка повеселел.

– Че рот раскрыл?! – рявкнул, хлопнув дверью, Насибов на растерянного седобрового вахтера. – Инструкции не знаешь? Смотреть в глаза! Какие действия положены при воздушной тревоге?.. Куда подсматриваешь?! – Насибов кулаком ударил по дереву стойки. И сказал, полуобернувшись к Запольскому: – Записывай, старшина: вахтер Оружейной палаты не знает, что делать при воздушной тревоге. Хромову выговор с занесением! Ничему его, видать, Матиус Руст не научил.

Вахтер, пытаясь по инерции скосить глаза на вопиющую о незыблемости противоналетных мер инструкцию, вертикально притороченную к внутренней стороне стойки, понял, что невольно подставляет самого товарища Хромова, коменданта Кремля, и жалобно запричитал:

– Знаю! Знаю! Положено следовать в бомбоубежище!

Единственное, что краем глаза вахтер успел зацепить в инструкции, – это входящее в его обязанности требование «опустить затемнение[12]».

– Так почему не следуем?! – насел в свою очередь Запольский. – Смотреть в глаза! А если б это была не учебная тревога?!

И предъявил удостоверение. Краснокожее, как лососевая икра. Вроде бы свидетельствующее о том, что вахтер перед обладателем такого мандата и пикнуть не смеет. Пост сдал – пост принял. Не до рассматривания удостоверений было вахтеру. Не был он уже той рыбой-иглой, как в юности. Худо было вахтеру. Ревматизм угрем ерзал в его костях.

По ступеням сверху, оставляя на ковровой дорожке носовые платочки и художественные буклеты, уже ниспадала шуршащей волной толпа благообразных старушек, в центре которой бурунами гарцевали итальянцы во главе с Яковом Михайловичем Цехановичем. Колонну беспорядочно отступающих иноземцев замыкала тургруппа горластых немцев в шортах, из которых торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом ноги. В пестрых гавайках навыпуск. Обвешанные фотоаппаратами и видеокамерами. Среди них мелькали три блеклые девицы – не пользующиеся косметикой и мужским вниманием.

Вахтер, с молоком матери впитавший экстракт субординационных требований Школы красных курсантов НКВД, не решился посмотреть в глаза насевшего инспектора. Кроме того, обрушившийся снаружи ливень нажал на самую тревожную кнопку в организме вахтера. Свое здоровье старик потерял, когда в сорок шестом в крымских камышовых плавнях выслеживал скрывавшихся от депортации татар. Ревматизм, туды его в КПЗ. Попробуй вытянуться по стойке смирно перед ревизором, когда с тылу ревматизм инспектирует твои косточки.

– Товарищи! – старорежимно выкрикнул нашедший выход из ревматизного эндшпиля вахтер и кинулся навстречу людскому потоку. – Без паники! Это тревога учебная!

За стеной раздался мощный, глухой удар – то сработала автоматическая блокировка входов-выходов «Алмазного фонда».

Синьор Ринальдо Витали, итальянский турист, примкнувший к группе директоров обувных фабрик, кое-как уразумел смысл происходящего, и тут же в его голове возник план: узнать кремлевский код сигнала воздушной тревоги, купить на черном рынке соответствующий приборчик и сыграть воздушную тревогу. А когда все убегут, спокойно достать сокровища из-под каменного льва.

Это был прекрасный план. Жаль, не обойтись без помощника. Синьор Ринальдо принялся искать глазами местного партийного функционера из какой-то там ЛДПР, одетого, как признал ушлый итальянец, в костюм от Ferretti. Но тот как сквозь землю провалился. Может быть, он уже снаружи? Однако и снаружи бойкий функционер замечен не был. Щурясь под дождем, синьор позволил толпе увлечь себя в бомбоубежище. И Санта-Лючия с ним, с синьором.

Было в лицах незваных инспекторов что-то от голодных, дождавшихся своего часа мурен.

Среди хаотично бегущих туристов господина Сумарокова не оказалось. Значит, наверху где-то господин Сумароков. Значит, в прятки решил поиграть. Давай-давай, кто не спрятался, я не виноват.

Боевые пловцы переглянулись. Тихомиров молча кивнул Запольскому на вахтерский стул. Тот безропотно проследовал за стойку. Сел, камбалообразно пошевелив задом, проверяя, насколько надежно ветхое сиденье, и отгородился от окружающего мира газетой с двумя проткнутыми пальцем дырочками. На запястье наколка – морской змей обвил подводную лодку. (По контурам рубки специалист узнал бы в лодке несколько устаревшую «Золотую рыбку».) Глаза сквозь газету – красные, настороженные глаза морского окуня.