Рыцарь в беде, Дама на страже (СИ) - Сиалана Анастасия

— Это твоя голова с катушек съехала, не моя. Вот и интересуйся у нее.

Левая бровь воина чуть дернулась вверх, и это все, что выражало его удивление. Не лицо, а непроницаемая маска.

— Дерзкая, такие долго не живут.

— Нашел чем удивить. Так убивай, давай, чего медлишь? Я тут, как бы, не сопротивляюсь даже. Ты же любишь безоружных и беспомощных душить, так вперед, — я демонстративно развела руки в стороны и запрокинула голову. Шипение и скрежет зубов были мне ответом. Сразу улыбнуться захотелось.

А он что думал, я его любопытство поспешу удовлетворить? Ну уж нет. Пусть мучается неизвестностью.

— Ты отнюдь не беспомощная, — прорычал он, указывая на почти разрубленного орка, точнее, его труп.

А мне вот о чем подумалось. Во-первых, где Паля, а во-вторых, чего это он вернулся? Размяться решил?

— А что ты вообще тут делаешь?

— Ты притащила сюда, забыла? — язвительно, чуть наклонив голову, напомнил воин.

— Да что ты? Неужели? Ты вроде как уже за пять тан отсюда должен быть, — не сдавала позиций я.

В ответ снова полу рык, полу вой. А я совсем смелеть стала. Раз до сих пор жива и здорова, то не убьет он меня.

— Меня он попросил, — нехотя призналось это самоуверенное существо. — Сказал, что только ты сможешь нам помочь, — он перешел на шипение.

— Он — это?

— Мое второе, бесхребетное я. Вопить начал, что ты умрешь, и я опять засну, — мужчина скривился. Ему не был приятен этот разговор.

— Как интересно. А ты помнишь все, что делает твое второе я?

Мне нужно было это знать. А то вдруг, когда я с Ванюшей спала или в рубахе одной разгуливала, этот монстр все видел и чувствовал. Бр-р-р!

— Нет. Только то, что он хочет мне показать, — как-то зло он это произнес.

С чего бы? Или Малыш — это его активное я, а маньяк — пассивное? Тогда попал мужик. Сумасшедший диктует, на что тебе можно смотреть, а на что смотреть мал еще. Или выгуливает тебя раз в полнолуние. Так себе участь. Не удивительно, почему он такой раздраженный. Я не смогла сдержать смешок. Выглядела ситуация слегка абсурдно.

— И что смешного?

— Да вот думаю, какой же Ваня могущественный, оказывается. Такого маньяка подавил в себе, аж гордость берет.

— Я ведь не мое ничтожное второе «я»…

— Скорее ты второе, а он первое, — перебила я.

— Я и покалечить могу, даже не задумываясь, — рыкнул воин.

— И чем это тебе поможет, позволь узнать?

— Это мой маленький каприз.

— Капризный ты наш, где кобылу посеял? — спросила я, вставая на ноги. Вроде ноги больше не спешат подкашиваться, да и живот почти перестал болеть.

— Она попыталась меня скинуть.

— Она не пытается, она скидывает, — я отряхнулась, вытерла ножи об одежду мертвеца и направилась вглубь степей, подальше от кровавой заставы.

— Мне нужно в долину, — внезапно выдал мужчина.

— И что дальше? — я продолжила идти, а он стоять.

— Это в другой стороне. Немедленно сверни!

— Даже не подумаю, — воодушевленно пропела я. — Я иду куда надо.

— Ты же не знаешь, где долина? — воин медленно двинулся за мной.

— И знать не хочу, — фыркнула я.

Белобрысый прибавил шаг, но так, чтоб гордость окончательно не уронить.

— Стой, я сказал. Мы идем в долину!

— Ага, уже бегу, падаю, поднимаюсь и опять бегу, — на самом деле я еле ковыляла, прихрамывая, а воин уже почти поравнялся со мной.

— Я не собираюсь идти за тобой, — жестко заявил мужчина. — Я иду в долину.

— Счастливого пути, и чтоб ликаны тебя покусали. — Как будто его «не собираюсь идти» меня в какую-то там долину ползти заставит. — Паля, девочка, ты где?

— Кого ты зовешь? — воин догнал меня и стал идти почти в ногу. Вот только его шаг — мои два.

— Кобылу, которая тебе мозги вправит, пока ты еще кого-нибудь за компанию не порешил.

— Хватит, — он встал передо мной, заставив остановиться. Естественно, я налетела на него.

— С ума сошел? Я и так часто с землей сталкиваюсь, а тут еще и со стенкой обниматься⁈ Увольте, — я вырвалась из его рук.

— Ничтожество, ты даже мизинца моего не стоишь. И зачем я вообще опустился до общения с тобой, — он развернулся и пошел в другую сторону.

— И правда, зачем? Боишься очнуться в следующий раз с ножом у своих драгоценных волос?

Он аж споткнулся на этих словах. А я кое-что поняла. Каждый раз, когда Вана пытались остричь, он не помнил, как умирали те, кто пытался это сделать, и почему волосы так и не обрезали. Логично предположить, что Малыш никогда не помнит своих приступов раздвоения личности, как это было в последний раз.

— Откуда ты знаешь?

— А ты не помнишь? — провокационно начала я. — Как так?

— Я почти ничего не помню после определенного момента, — растерянно произнес он. О, а это что-то новенькое: растерянность у такого типа.

— А ты попытайся вспомнить, вдруг у тебя третья личность имеется, — продолжила издеваться я. Однако я не ожидала, что реакция на мои слова окажется слишком бурной.

Тариван ни с того ни с сего вскинул руки и схватился за голову, почти что сгибаясь вполовину, и как-то отчаянно застонал. Я осторожно подошла ближе и встала перед ним. Он вскрикнул и резко опустился на колени. Пришлось осторожно наклониться и заглянуть в лицо, при этом держа дистанцию. Вдруг и правда третья личность имеется, и она еще кровожаднее этой. В какой-то момент воин отпустил голову и резко вскинулся. Я поймала взгляд его испуганных глаз, а там было… Пусто, девственно пусто, и выражение лица абсолютно детское!

— Ванька! Это же ты, да? — я порывисто обхватила мужчину за щеки ладонями и с удовольствием вглядывалась в яркие растерянные глаза.

— Дана, у меня голова болит, — простонал Ван.

— Не удивительно, после столь длительного паразитизма маньяка.

— Что случилось? — он приподнял голову. Я встала на колени рядом с ним, и начала мягко поглаживать бледные скулы большими пальцами, при этом купаясь в бездонном изумрудном море, что плескалось в глубине его глаз.

— Раздвоение личности, Малыш. У тебя раздвоение личности. И поверь мне, ты лучшая своя половина.

Предрассветный туман окутал дорогу, что много столетий пролегала через лес. Единственная возможность не попасть в трясину — держаться пути. По дороге, усыпанной песком и камнем, стремительно скакали два всадника. Путь их лежал к восточной заставе.

Дикий вой раздавался набатом в лесной глуши. Беловолосый маг нервно вздрогнул. Нет, он не боялся умереть. Иногда он даже желал этого в глубине души, но сейчас его волнение было направленно на спутницу. Ее судьба волновала его гораздо больше, чем должна была. Когда воин успел настолько привязаться к этой женщине, что стал жить ею? Жить ради нее.

«Дай мне выйти, и я уничтожу всех наших врагов, — раздался голос в голове мага, — тебе нечего будет бояться».

«Я не боюсь».

«Правда? А я чую твой страх. Выпусти меня, — слегка раздраженно потребовал голос».

«Я страшусь не за себя».

«За нее? — с отвращение выплюнул голос. — Не смеши меня. Она не что иное, как пресмыкающееся у наших ног».

«Она спасла нас».

«И как же?» — зло бросил голос, он терял терпение. Слишком долго не мог воин взять контроль. Сейчас он жаждал этого больше всего.

«Не знаю, но ты пробудился благодаря ей. И мы в долгу за свою спасенную жизнь».

«Она никогда не спасала нас, — взревел запертый воин. — Я бы убил всех, кто попытался бы хоть взглянуть не так на нас».

«Она не дала нам умереть от безысходности, — спокойно ответил маг. — Мы были в глубоком сне, мы умирали внутри своего тела, медленно и мучительно. Она пробудила нас. Мы начинаем вспоминать».

«Нет! Она ничто. Она не существует. Я убью ее…»

'И убьешь нас, — перебил маг. — Мы погибнем без нее. Мы погибнем от тоски по ней.

Воин замолчал. Он давно чувствовал связь, что тянулась от девчонки к нему. Тогда, в лесу, он впервые сомневался в правильности своего решения. Он желал убить ее и ненавидел себя за нерешительность. Ее глаза были полны непонимания и надежды. Никогда его жертвы не теплили надежду. В их глазах он видел обреченность. Так почему та немочь смогла одним взглядом уничтожить всю его стальную, взращенную на лишениях, волю? Почему он хотел оправдать ее надежду? Почему он знал, что разожмет хватку на ее шее? Власть этого существа над ними вызывала жгучую ненависть к ней и к себе. Воин горел этим чувством и ждал их следующей встречи, где его воля победит ее. Он знал, что врет сам себе, но никогда не признался бы в этом.