Гусь снаружи - Бхагаван Раджниш

Когда они злятся на меня, это значит, что я попал в точку. Я радуюсь этому! Они изображали любовь, сострадание, симпатию, понимание, а я показываю саму их суть. Не зная, что они делают, они подчиняются моим желаниям. Они в моих руках. Тот, кто злится на меня, попадает в мою ловушку. Он попал в смерч, который преследует и подхватывает все на своем пути. Рано или поздно этот человек сам сбросит одежду и останется обнаженным под солнечными лучами. Именно это и происходит. Когда люди злятся, они показывают, что они действительно разоблачены.

А единственный способ защиты - агрессия. Они защищают себя: но они могут сделать это только если будут нападать. И злость просто показывает их слабость.

Однажды я слышал прекрасную историю, старинное предание:

Один человек приехал в Китай. Когда он въехал в страну - это, должно быть, очень старая история - прямо на границе он увидел толпу. Двое людей почти готовы были убить друг друга. Они кричали, прыгали, гневно жестикулировали, держа в руках обнаженные мечи. Но ничего не происходило, как будто это был фильм, как будто это была игра. Он даже не мог заметить никакого гнева у них на лице. Их глаза были спокойны, их лица были расслаблены. Они выглядели очень центрированными и уравновешенными. Но для чего же эти крики, мечи и прыжки? Никто не бьет, никто не разнимает. Толпа просто стоит и наблюдает за происходящим.

Через некоторое время человек устал наблюдать, ему стало немного скучно. Человеку нужно возбуждение, что-то должно происходить. И тогда один человек разозлился, его лицо покраснело, глаза загорелись. И толпа рассеялась! Борьба была закончена.

Человек не мог этому поверить, он не мог понять, что же произошло. «Что происходит? Я не вижу в этом последовательности. Они были готовы убить друг друга - и один из них действительно разозлился, потерял спокойствие - почему же рассеялась толпа?»

В толпе ему сказали:

«Они оба даосы, последователи Лао-Цзы, и это критерий школ Дао: в тот момент, когда человек начинает злиться, он побежден. Нет необходимости в поединке, потому что он показал свою слабость, он показал свой страх. Этого уже достаточно! Его злость показывает, что он трус. Тогда дело исчерпано, другой человек победил, он сильнейший, потому что он сохранил спокойствие. Его невозможно было вывести из себя. Он остался собранным».

Чаитанья Кирти, я знаю, что происходит в Индии: тысячи людей выступают против меня. Они потеряли свое так называемое спокойствие, которое было ложным, потому что только ложное спокойствие может быть потеряно. Вся их идея терпимости, вся их идея принятия других, принятия другого мнения, потеряна. Одного человека, который никогда не выходит из своей комнаты, достаточно, чтобы создать беспорядок по всей стране.

Но это значительное явление. Это показывает, что все эти пять тысяч лет мнимой духовности не принесли Индии ничего хорошего. Именно это я и хотел показать всему миру. Они подчеркивают мою позицию. Я придерживаюсь мнения, а они подтверждают его. Они поддерживают меня!

Один человек сказал, что меня нужно подвергнуть шоковой терапии, лечению электрошоком. Это и есть настоящая индийская культура. Другой человек сказал, что меня надо немедленно выслать из страны. Это и есть терпимость, принятие различных точек зрения. Еще один человек предложил бросить меня в Арабское море, даже не в Индийский океан, потому что я могу отравить его, а в Арабское море. Это ненасильственная страна, страна пророков и мудрецов, святых, махатм... и всевозможных дураков.

Заглянув в окно спальни, индийские частные детективы увидели жену своего клиента в постели с другим мужчиной.

«Именно это я и предполагал», - сказал один из них, - «пойдем за ним». «Прекрасная идея», - ответил другой. - «Интересно, когда его убьют?»

Странствующий индийский гуру, Его Святейшество Свами Екэлэмэнанда Парамаханса, основатель Монастыря Святого Коровьего Помета в Майами Бич, усталый и томимый жаждой, приехал на ферму и попросил у фермера напиться.

«Не хотите ли вы каплю эля, почтенный?» - спросил фермер.

Гуру побледнел:

«Нет, брат мой, я дал обет. Ни одна капля этого дьявольского напитка не коснется моих губ. Стакан вашего хорошего свежего молока спасет меня».

Шутки ради фермер плеснул рому в стакан молока. Он дал стакан гуру, который выпил молоко с удовольствием, облизал губы, поднял глаза к небу и сказал:

«О, Господи! Вот это корова!»

Джоан, прекрасно сложенная секретарша, считая, что время отпуска - время загара, проводила почти весь день на крыше бомбейского отеля «Тадж Махал», подставляя себя теплым солнечным лучам. В первый день она надела купальник, но потом решила, что все равно ее никто не увидит, и стала загорать без него. Только она улеглась, как услышала, что кто-то бежит по лестнице. Она лежала на животе, поэтому она ограничилась тем, что натянула на себя полотенце.

«Извините, мисс», - сказал взволнованный помощник управляющего отелем, - «мы не возражаем, чтобы вы загорали на крыше отеля, но мы были бы очень признательны, если бы вы надели купальник, как вчера».

«Но какая разница?» - спокойно спросила Джоан. - «Никто меня здесь не видит, и, кроме того, я прикрылась полотенцем».

«Я знаю, я знаю», - ответил сконфуженно помощник управляющего, - «но пока вы не оденетесь, обед не сможет начаться. Губернатор Бомбея даёт большой обед всем уважаемым людям города».

Женщина не могла понять, «Но в чем же дело?» - сказала она. - «Почему не может начаться обед? Причем здесь мой купальник?»

«Вы правы, мадам», - сказал смущенно маленький индиец. - «Но вы лежите прямо на стеклянной крыше ресторана!»

Как же может начаться обед? Все индийцы будут смотреть на небо - они всегда смотрят на небо. Такой вид! Они не могут упустить этого. Но они будут притворяться, они будут стоять на коленях, со сложенными руками смотреть на Бога. Они не будут прямо смотреть на крышу, они не будут говорить, что им нравится эта сцена, они будут долго молиться, так долго, что совершенно забудут об ужине. И каждый будет притворяться, что он не смотрит на обнаженную женщину, лежащую на крыше.

Это страна притворщиков, и я причиняю им боль. И я хочу этого, потому что это единственный способ удалить гной из их многовековых ран. Они действительно злы на меня, они обвиняют меня. Это показывает, что я на верном пути. Они не могут не обращать на меня внимания. Им приходится быть или со мной, или против меня, - и то и другое я приветствую - но я хочу, чтобы это было решительным явлением.

Даже если со мной всего несколько интеллигентных людей, а они со мной, - мы сможем преобразовать эту сгнившую насквозь культуру и дать ей новую жизнь. Для этого нужно сострадание. Пять тысяч лет духовного, политического, экономического рабства...

Чаитанья Кирти, какая же еще нужна причина, чтобы сочувствовать этой культуре?

Но они не согласятся на перемены легко. Перемены тяжелы, они идут вразрез с вашим характером, с вашими привычками, с вашим наследием. А у Индии большое наследие. Они погибают из-за прошлого, у них есть только прошлое.

Помните одно: у ребенка есть только будущее, у него нет прошлого. Поэтому ребенок никогда не мыслит в терминах ностальгии. У него за плечами ничего нет. Он так свеж, что у него нет воспоминаний. Молодой человек живет настоящим. Настоящее прекрасно, в прошлом было только детство, самое большее - подготовка. Молодые не беспокоятся о будущем - человек начинают думать о нем, когда настоящее ускользает у него из рук.

Старый человек думает только о прошлом, у него нет будущего. Есть только смерть, его ждет темная ночь. Он хочет избежать этого. Единственный выход - повернуться спиной к к же может начаться обед дасбудущему и смотреть в прошлое, молодой же остается в настоящем.

То же самое и с культурой. Когда культура нова, она смотрит в будущее. У нее громадное стремление к звездам, она растет, расширяется. Когда культура остается действительно молодой, - что случается очень редко, на самом деле такого еще не случалось - она остается в настоящем. А когда культура стареет, то начинает мыслить в категориях прошлого, ностальгии, золотого века, которого больше не существует.

Молодость сама по себе - новый феномен. В прошлом ребенок проходил путь от детства до старости, молодость вообще не была жизненным этапом. В бедных странах такое существует до сих пор. Вы можете найти племена аборигенов в бедных странах, где дети шести лет, пяти лет работают как старики. Семь, восемь лет, и они уже обременены заботами. У них нет шанса на молодость. Поэтому в прошлом не было промежутка между поколениями. Это произошло впервые, в первый раз мы можем позволить себе это. Это прерогатива богатого общества, это явление требует определенного достатка, только тогда появляется промежуток между поколениями.