Тысяча ударов сердца - Кира Касс

на запястьях, Анника решительно выставила изящную ладонь:

– Пускай меня не удостоили экскурсии по вашей обители, но скажи, в этом захолустье имеется библиотека?

Я скрестил руки:

– Нет.

– Кто бы сомневался. Так с чего ты взял, что вы вправе притязать на мое королевство?

– Наша история передается из уст в уста, из поколения в поколение и хорошо известна каждому в замке.

Она со вздохом покачала головой:

– Кадир основали задолго до нашего с тобой появления на свет. У тебя своя версия тех событий, у меня своя – и она гораздо ближе к истине. Ведь кому знать правду, как не потомственной уроженке Кадира? Это не предубеждение, не предрассудок. Одно мне известно наверняка: ты лишил меня матери, и потому ты мне омерзителен.

Ее гладкая речь разила наповал.

– Ладно, Анника. Если ты и впрямь так умна, где-то в недрах твоего сознания хранятся нужные мне сведения. А я, в свою очередь, обладаю ценной для тебя информацией. Бьюсь об заклад, ты жаждешь узнать ее даже больше, чем вернуться домой. Если перестанешь артачиться, получишь и то и другое.

– Не прикидывайся, ты никогда меня не отпустишь, – прищурилась она.

В ее спокойном, рассудительном тоне звучала покорность перед смертью, и все равно я сказал ей чистую правду:

– Будь моя воля, я бы сам отвез тебя в Дарейн.

– До или после вторжения?

Я сжал кулаки, сделал глубокий вдох:

– На твоем месте я бы не упрямился.

– На твоем месте я бы не убивала людей.

Я вскочил и пнул табурет. Тот отлетел в угол, и в камере воцарилось тягостное молчание.

– Извини, – шепнула она, и я удивленно обернулся. – Я очень устала. – Анника нервно теребила пальцы. – Всего за сутки мне пришлось пережить похищение и гибель четверых моих самых преданных гвардейцев. Еще не известно, какая участь постигла моего жениха, зато прояснилась судьба матери. За какие-то пять минут ты рассказал о ней больше, чем кто-либо за минувшие три года. Для девушки, выросшей в роскоши, без забот и хлопот, это огромное потрясение. Хочется лечь и забыться мертвым сном. Разреши мне поспать, а после поговорим. Обещаю.

Жених? Хм… Пожалуй, стоило прихватить его за компанию.

Я собирался вымотать ее, довести до изнеможения, когда мысли не поспевают за языком. В теории план был безупречным, на практике же принцесса отчитала меня как мальчишку и выставила дураком.

– Я вернусь на рассвете. И советую не артачиться. Иначе тебя попросту казнят.

Ее ресницы затрепетали.

– Хорошо, – не поднимая головы, откликнулась она.

Я шагнул к двери, но в последний момент не совладал с искушением и обернулся:

– Какое твое любимое созвездие?

Она непритворно изумилась и, скрепя сердце, ответила:

– Кассиопея.

– Странный выбор. Она же вечно висит вверх тормашками, – фыркнул я.

Анника покрутила кольцо на пальце, надо полагать обручальное, и пробормотала:

– Кому-то приходится еще хуже. – Она помешкала и, будто превозмогая себя, спросила: – А какое твое?

– Орион.

– Как баналь… То есть кого ни спроси, все называют Орион.

– Почему бы и нет? Орион – страж неба. Его имя у всех на устах.

Внезапно ее взгляд смягчился.

– Достойный пример для подражания.

– Неплохой, – согласился я.

– А знаешь, Орион не был святым. Однако ты можешь пойти по иному, более благородному и достойному пути.

У меня зашумело в ушах. В броне, которой я отгородился от внешнего мира, наметилась трещина. Анника фактически повторяла слова матери, слышать которые было невыносимо.

– Вернусь на рассвете.

– На рассвете.

Я надежно запер дверь – и свое истерзанное сердце – на ключ.

Анника

Чутье не подвело: упоминание о моей принадлежности к слабому полу и кисейном воспитании повергло Леннокса в смятение. Иногда самые непредсказуемые личности оказываются слишком предсказуемыми.

Выждав минут пятнадцать, я снова достала из волос шпильку. Воображение рисовало, как Ретт сидит рядом, подбадривает меня, старается рассмешить.

Щелк.

Первый браслет готов. Теперь очередь второго.

Я переменила руку. Левая двигалась не столь проворно, ситуация усугублялась болью в раненом предплечье, однако выбирать не приходилось.

На сей раз мне представился Эскал. Вот он, сосредоточенный, молчаливый, склоняется над рукоделием. А после, в той же манере, управляется с мечом. Плени Леннокс нас обоих, мы бы не пожалели сил, чтобы вызволить друг друга. Как всегда.

Щелк.

Кандалы упали на постель.

Устроившись в изножье, я налегла на прут. Моими стараниями он сдвинулся чуть больше чем на дюйм и теперь стоял наискосок. Протиснусь. Но только не таком наряде. Я начала вытаскивать булавки и развязывать шнуровку, сдирая верхние слои платья и отбрасывая пальто для верховой езды. Оставила лишь корсет и сорочку. Теперь ничто не будет тяготить меня в дороге. А впрочем…

Поразмыслив, я сняла обручальное кольцо и аккуратно положила его поверх скомканной одежды.

Потом вскарабкалась на подоконник и стала боком протискиваться наружу. Рана на предплечье полыхала огнем, однако с губ не сорвалось ни единого звука. Как ни странно, хлипкие стены надежно защищали темницу от урагана, бушевавшего снаружи. Без платья в такую погоду долго не протянешь, но возвращаться за ним слишком рискованно. Главное сейчас – убраться подальше отсюда и от Леннокса.

Я вылезла почти наполовину – и застряла. Дальше будет еще больнее, но нужно потерпеть. Я извивалась в тесном проеме, отвоевывая каждый миллиметр свободы.

– Все получится, – твердила я про себя, превозмогая боль.

Раненое предплечье кровоточило. Камни разрывали тонкое полотно сорочки и впивались в кожу. Старые раны заныли, казалось, рубцы вот-вот лопнут по шву.

Однако мысль о побеге толкала меня вперед. Меня не запрут в темнице. Не казнят, как маму.

Он сказал, она похоронена здесь. Можно задержаться и поискать ее могилу. Леннокс прав: узнать о ней мне хотелось гораздо больше, чем вернуться домой. Мне хотелось знать каждую мелочь: что мама говорила, почему так запала ему в душу? Хотелось оросить слезами ее могильный камень.

Но потом я вспомнила про Эскала. Нет, надо спешить обратно и предупредить их с отцом о надвигающейся угрозе.

Вызволив застрявшие бедра, я кулем повалилась на землю. Тело ломило так, что впору было передвигаться ползком.

Собрав всю волю в кулак, я все же встала. Медлить нельзя. Если повезет, меня не хватятся до рассвета. Жаль, негде раздобыть лошадь, верхом получилось бы гораздо быстрее. А впрочем, лишний шум сейчас ни к чему. На своих двоих надежнее.

Мои сорочка и корсет предательски белели в ночи. Зачерпнув двумя руками тронутую морозом грязь, я щедро размазала ее по себе и вскоре слилась с тьмой. Холод уже пробирал меня до костей.

Торопись, Анника.