Властелин колецДве твердыни - Толкин Джон Рональд Руэл

– О ней уж и память изгладилась, – вздохнул Гимли. – Одни говорят, что это – сказка, другие – что Лестницу давным-давно разрушили.

– Это не сказка, и давным-давно ее не разрушили. В ней много тысяч ступеней, и винтом восходит она от каменных подземелий к Башне Дарина, вытесанной в остроконечной скале, вершине Зиракзигила, иначе Среброга, Келебдора по-среднеэльфийски.

Там, за одиноким окном, прорезью в оснеженном льду, был узкий выступ, точно орлиное гнездовье над мглистым покровом гор. Сверху ярилось солнце, внизу залегли облака. Я выпрыгнул наружу вслед за ним, а он вспыхнул огненной головней. Ничьи глаза не видели этого Поединка на Вершине Вершин, а то бы песни о нем, может статься, пережили века. – И Гэндальф вдруг рассмеялся. – Но о чем тут слагать песни? Издали заметили только страшную грозу на вершине Келебдора: грохотал, говорят, гром, и молния за молнией разрывались лоскутьями пламени. Может, для песен и этого хватит? Дым стоял над нами столбом, клубился смрадный пар, сыпалось ледяное крошево. Я одолел врага; он низвергся с заоблачных высот, в паденье обрушивая горные кручи. Но тьма объяла меня, и я блуждал в безначальном безвременье, путями, тайна которых пребудет нерушима.

Нагим меня возвратили в мир – ненадолго, до истечения сроков. И очнулся я на вершине горы. Ни окна, ни самой Башни не было; Лестницу загромоздили груды обожженных каменьев. Я лежал один, не чая спасенья и помощи ниоткуда, на кремнистой крыше мира. Надо мною вершился звездный круговорот, и дни казались мне веками. Я внимал смутному, слитному ропоту земного бытия: предсмертным крикам и воплям рожениц, застольным песням и погребальному плачу и медленным, тяжким стонам утомленного камня. И прилетел Гваигир Ветробой; он меня поднял и понес неведомо куда.

«Ты поистине друг в беде, а я – твое вечное бремя», – сказал я ему.

«Был ты когда-то бременем, – проклекотал он, – но нынче ты не таков. Лебединое перышко несу я в своих когтях. Солнечные лучи пронизывают тебя. И я тебе больше не нужен: отпущу – и ты поплывешь с потоками ветра».

«Не надо, не отпускай! – попросил я, понемногу возвращаясь к жизни. – Отнеси меня лучше в Кветлориэн!»

«Так мне и повелела Владычица Галадриэль, высылая меня за тобою», – отвечал он.

И принес он меня в Галадхэн, откуда вы недавно перед тем отплыли. Вы знаете, время там не старит, а целит, и я исцелился. Меня облачили в белые одежды. Я был советчиком и принимал советы. Необычной дорогой пришел я оттуда и принес вам устные посланья. Арагорну сказано так:

На сумеречном Севере блесни, Эльфийский Берилл!Друзей призови к оружию и родичей собери.Они увидят, услышат – и откликнутся все, кто жив, —И Серая выйдет Дружина на южные рубежи.Тебе же сужден одинокий и непомерный труд:Прямую дорогу к Морю мертвые стерегут.

А тебе, Леголас, Галадриэль передала вот что:

Царевич из Лихолесья! Под сенью леснойЖил ты себе на радость. Но потеряешь покой!Возгласы быстрых чаек и рокот прибрежной волныСтанут тебе отрадней возлюбленной тишины.

Гэндальф замолк и прикрыл глаза.

– А мне, значит, ничего нет? – спросил Гимли и повесил голову.

– Темны слова ее, – сказал Леголас. – Моему уху они ничего не говорят.

– Для меня это не утешение, – буркнул Гимли.

– Тебе что, больше всех надо? Хочешь, чтобы она предрекла твою гибель?

– Да, хочу, если больше ей нечего мне передать.

– О чем вы там? – спросил Гэндальф. – Нет, моему уху обращенные к вам слова кое-что говорят. Прошу прощенья, Гимли! Я просто сызнова обдумывал эти два ее послания. Но есть и третье, не туманное и не скорбное.

– «Гимли, сыну Глоина, – сказала она, – поклон от его Дамы. Хранитель моей пряди, мысли мои неотлучно следуют за тобой. Да не остынет твоя доблесть, и пусть рубит твоя секира лишь то, что должно рубить!»

– В добрый час ты вернулся к нам, Гэндальф! – возгласил Гимли и пустился в пляс под диковатый напев на гномьем языке. – Ну, теперь держитесь! – кричал он, вертя топором над головой. – С Гэндальфом я, конечно, дал маху, но уж в следующий раз рубанем кого надо на славу!

– Следующего раза недолго ждать, – пообещал Гэндальф, вставая с камня. – Что ж, поговорили – и будет с нас на первый случай. Пора в путь!

Он снова завернулся в свою ветхую хламиду и пошел первым. Молча и быстро спустились они с горы, добрались до Онтавы и берегом вышли к опушке, на лужайку под развесистым дубом. Лошадей было по-прежнему не видать и не слыхать.

– Не возвратились они, – заметил Леголас. – Пешком побредем.

– Некогда мне пешком ходить, – сказал Гэндальф. Он задрал голову и засвистел так пронзительно-звонко, что все на него обернулись – неужто свист этот издал благообразный старец с пышной бородой? Он просвистел трижды; им почудилось, будто восточный ветер донес издалека ржание лошадей, и они изумленно прислушались. Арагорн лег, приложил ухо к земле и почуял дальнее содроганье; вскоре оно превратилось в цокот быстрых копыт, стучавших все четче и ближе.

– Скачет не одна лошадь, – сказал Арагорн.

– Конечно, не одна, – отозвался Гэндальф. – Одной на четверых маловато.

– Их три! – воскликнул Леголас, вглядываясь в степную даль. – Вот скачут так скачут! Да это Хазуфел, и Арод мой с ним! Но третий мчится впереди: огромный конь, я таких в жизни не видывал.

– И не увидишь, – молвил Гэндальф. – Это Светозар, вожак царственного табуна Бэмаров: такой конь в диковинку самому конунгу Теодену. Видишь – он блещет серебром, а бег его плавен, точно живой ручей! Конь под стать Белому Всаднику, мой соратник в грядущих битвах.

Так говорил старый маг; и пышногривый красавец конь на скаку появился вдали, весь в серебряных бликах. Хазуфел и Арод поотстали, а Светозар приблизился легкой рысью, стал, склонил горделивую шею и положил голову на плечо старика. Гэндальф ласково потрепал его по холке.

– Далек был путь от Раздола, друг мой, – сказал он, – но ты не промедлил и примчался в самую пору. Теперь поскачем вместе и уж более не разлучимся до конца дней! Мы спешим в Медусельд, в тронный чертог вашего господина, – обратился Гэндальф к двум другим коням, стоявшим поодаль как бы в ожидании. Они понятливо склонили головы. – Время наше на исходе; позвольте, друзья мои, мы поедем верхом, и просим вас бежать со всею резвостью. Седок Хазуфела – Арагорн, Арода – Леголас. Гимли я посажу перед собою: надеюсь, Светозару будет не в тягость двойная ноша. Тронемся в путь немедля, только напьемся воды у Онтавы.

– Теперь хоть я понимаю, что случилось ночью, – сказал Леголас, взлетев на коня. – Сначала их, может быть, и спугнули, а потом они с радостным ржаньем понеслись навстречу своему вожаку Светозару. Ты знал, что он неподалеку, Гэндальф?

– Знал, – ответил маг. – Я устремил к нему мысль и призывал его поспешить, ибо вчера еще он был далеко на юге. А нынче помчится обратно – серебряной стрелой!

Гэндальф склонился к уху Светозара, и тот прянул с места, оглянувшись на собратьев; круто свернул к Онтаве, мигом отыскал покатый береговой спуск и брод, пересек реку и поскакал на юг по безлесной плоской равнине, колыхавшей от края до края серые травяные волны. Ни дорог, ни тропинок не было и в помине, но Светозар несся, точно летел над землей.

– Скачет напрямик на Эдорас, к подножиям Белых гор, – объяснил Гэндальф. – Так, конечно, быстрее. Есть туда и наезженная дорога, она осталась за рекой, в Остемнете, и сильно забирает на север, а здесь бездорожье, но Светозар каждою кочку знает.

Тянулись дневные часы, а они все ехали приречьем, заболоченными лугами. Высокая трава порой схлестывала колени всадников, и кони их словно плыли в серо-зеленом море. Ехали, минуя глубокие промоины и коварные топи среди зарослей осоки; Светозар скакал как посуху, и оба других коня поспешали за ним след в след.