Мир хижинам, война дворцам - Юрий Смолич

Название дивизии дали синие, запорожского покроя жупаны и шаровары. В эти жупаны и в высокие смушковые шапки с синим верхом и золотой кистью на конце были одеты все ее солдаты и офицеры, словно сошедшие с рисунка из главы о XVII веке в иллюстрированной истории Украины профессора Грушевского.

Формировал эту дивизию немецкий генеральный штаб на германской территории в городах Зальцведеле, Вецларе и Миндене–Ганноверском из военнопленных украинцев восточного приднепровского происхождения. Германские инструкторы занимались специальным военным обучением пленных, а в «просвитах», организованных на территории лагерей, проводилась широкая пропаганда за отделение Украины от Русского государства.

— Должен информировать пана профессора, — добавил Шептицкий, — что и в австрийских концлагерях, во Фрайштадте, Раштадте, Иозефштадте и Терезиенштадте, австрийский генеральный штаб также начал формировать подобные дивизии. Казаков они одевают в прекрасную одежду серого цвета: жупан, шаровары и «кепи–мазепинки». Следовательно, имеем еще и «серые жупаны»! Такую поддержку получит Украинский фронт с Запада, если Центральная рада сумеет этот фронт создать… Конечно, в столице для непосредственной опоры Центральной рады тоже следовало бы иметь специальную воинскую часть…

— В Киеве такая часть уже сформирована, милый граф! — сразу же откликнулся Грушевский, обрадовавшись, что и ему есть чем похвалиться. — Три тысячи двести штыков!

— Когда?..

— Только что! — Грушевский посмотрел на часы. — Четыре часа тридцать минут назад.

Такая военная точность должна была произвести особый эффект.

И действительно, Шептицкий был поражен. Верная католичка София Галчко плохо выполняла свои обязанности при православном председателе Центральной рады. Суровый пастырь наложит на нее епитимью, заставив совершить тысячу поклонов перед статуей непорочной девы Марии!

Тем временем Грушевский смакуя излагал подробности:

— Сегодня в полдень на Сырце, в казармах для маршевых фронтовых батальонов, произошло это радостное торжество — создание; украинской национальной армии. Я не присутствовал на празднике. Вам понятно, полагаю, что мое присутствие как председателя Центральной рады было бы неполитичным. Создание подобной части должно выглядеть как доброчинное волеизъявление самих воинов, чтобы никто не мог обвинить Центральную раду в давлении на солдат. Добровольный Киевский военный клуб имени гетмана Полуботько вел, конечно по моему поручению, агитацию в маршевых батальонах, направлявшихся на позиции. Солдат убеждали на фронт не идти, а оставаться здесь, в Киеве, и объявить себя полком гарнизонной службы — для обороны столицы родной неньки–Украины. Полк наименовал себя — «Первый украинский полк имени гетмана Богдана Хмельницкого.

— Великолепно! — одобрил Шептицкий. — Однако почему же — «имени Хмельницкого»? Разве в своих научных трудах не клеймили вы гетмана предателем за то, что он присоединил Украину к России? Не лучше ли было дать полку имя гетмана Мазепы, который пытался вернуть Украине самостийность?!

— Простите, милый граф! — возразил Грушевский. Это было бы слишком недальновидно! Нам надо усыпить подозрительность Временного правительства! Потому я и заверил господина Гучкова: первому же украинскому полку мы присвоим имя Богдана, чтобы засвидетельствовать наши стремления к единству с Россией.

Шептицкий проглотил шпильку. Но он был дипломат и готовил достойную отместку.

— Ну что ж, Хмельницкого так Хмельницкого. Бог в помощь!

Шептицкий сотворил крестное знамение:

— Слава богу, слава Украине, слава украинскому рыцарству!

— Аминь! — склонил голову Грушевский.

— Что касается дальнейшей консультации по всем военным делам, а также для контакта между нами в этом вопросе, рекомендую вниманию пана профессора надежного и смекалистого человека: Мельник Андрей чотарь[16] легиона УСС.

Андрей Мельник, чотарь легиона «украинских сечевых стрельцов», был до войны младшим управителем имений графа Шептицкого на галицийских землях.

— Ладно, — согласился Грушевский, — постараюсь вызволить его. Графу известно, в каком лагере находится Андрей Мельник?

— Он не в лагере, он не в плену… Он воюет в рядах сечевиков и сегодня.

Грушевский удивленно взглянул на Шептицкого:

— Простите, граф, но как же Мельник может быть консультантом при мне, ежели он пребывает по ту сторону фронта, в рядах австрийской армии?

— О! — небрежно ответил Шептицкий. — Раз это необходимо, Мельник завтра же сдастся в плен и вы получите возможность освободить его. Об этом не беспокойтесь, коммуникации через фронт — это уж мое дело.

Шептицкий откинулся в кресле и устало прикрыл глаза. Только теперь — впервые за весь длинный разговор — Грушевский заметил, как утомлен и как уже стар митрополит Львовский и Галицкий. Но глаза Шептицкого оставались закрытыми не больше минуты. Раскрыв их снова, он посмотрел уже не на Грушевского, a прямо перед собою — в окно. Кроны каштанов зеленели там, и были они в эту чудесную пору густо усеяны стройными белыми свечками цветения.

— Какое великолепие! — произнес Шептицкий мечтательно. — Когда дело наше будет завершено на обоих берегах Збруча и украинский лев взберется наконец на свою скалу…

— Скалу? — ухмыльнулся Грушевский. — Ваш Франко призывает крушить эту скалу!

Грушевский издавна люто ненавидел Ивана Франко — постоянного своего политического оппонента, особенно же не мог он ему простить того, что историческую концепцию Грушевского Франко именовал «фальшивой исторической конструкцией»…

— Ваш Франко, — вернул «вашего» Шептицкий, — темный плебей!.. А львы украинского национализма да взберутся на свою скалу! Итак, — он вернулся к прерванной мысли, — когда наши полномочные послы будут аккредитованы при правительствах всех европейских держав, мы, скромные старатели украинского дела, принесем нашу жертву господу богу. В храме святой Софии в Киеве и в храме святого Юра во Львове мы соорудим паникадила из чистого золота, а на них — гроздья свечей из чистого серебра — точно такие, как цветы каштанов нашей древней столицы перед домом, в котором начата была борьба за самостийность Украины…

— Аминь! — прошептал Грушевский. И так шумно высморкался, что звук этот громким эхом разнесся по комнате.

После минуты торжественного молчания Грушевский снова взглянул на часы.

— Простите, граф, но у нас еще столько дел, требующих обсуждения.

— Какие там еще дела, пан профессор? — устало спросил Шептицкий.

— Очень много! — взволновался Грушевский. — Крестьяне требуют помещичьей земли! «Земельные комитеты» по всей Украине растут как грибы и действуют самовольно! Даже под самим Киевом! В Узине бастуют сезонники! В Лосятине захвачено поместье! В Ракитном и Юзефовке сожгли экономии! В Бородянке…

— Прощу прощения, пан профессор! — остановил его Шептицкий. — Все эти деяния противны закону божьему и людским законам всего цивилизованного мира. Для того и спешим создать наше государство, чтобы заразу революционной анархии не допустить…

— Но ведь пока мы создадим государство…

— До тех пор, — бесцеремонно прервал Шептицкий, — за положение на Украине отвечает Временное правительство: это его забота! И действия Временного правительства пока совершенно разумны: до Учредительного собрания — никаких изменений, а Учредительное собрание подтвердит, что закон собственности на землю непоколебим. — Шептицкий вдруг остановился. — Но, пан профессор, если я не ослышался, вы упомянули о бесчинствах в селе Бородянке — стало быть, в имении грифа Шембека? Это меня беспокоит…

— Меня также, — буркнул Грушевский. — Хотя, правду сказать, меньше, чем другие случаи. Шембек — поляк, а бесчинства творятся и на землях украинских владельцев, элиты нашей нации, на землях пана Терещенко, пана Ханенко, пана Григоренко, пана Скоропадского….

— Интересы польских землевладельцев на Украине также следует взять под защиту, — мягко заметил Шептицкий. — Польская нация вместе с нами борется за национальную независимость…

Грушевский неопределенно хмыкнул.

— Кроме того, — мечтательно добавил Шептицкий, — Бородянка — воспоминание моей юности. Поля, рощи, речушка, вальдшнепы, куропатки и… такие славные девчата были в Бородянке в те годы… Михаил Сергеевич! — впервые обратился он к Грушевскому, как принято в России, по имени–отчеству. — Сделайте одолжение! Нельзя ли одну сотню из вновь созданного полка имени гетмана Богдана Хмельницкого… послать на постой в Бородянку? Понимаете, присутствие вооруженной силы…

В это время дверь открылась и в кабинет вошли три офицера русской армии.

Из–за их спин выглядывали возмущенное лицо Софии Галечко и перепуганные лица обеих сановных святош.