Условный переход (Дело интуиционистов) - Максим Дегтярев

— Цена может быть высокой, — покивала она. Мол, меня ждет «саспэнс» в любом смысле слова.

— Итак, госпожа Изида, ваш диагноз?

Изида провела изумрудным перстнем от Колеса Фортуны к Башне, от нее — к Мудрецу, и так далее, пока не вернулась вновь к Колесу Фортуны. Сейчас скажет, что круг замкнулся.

— Судьба переменчива, — против ожидания огорошила она меня. — Принявшего ее подарок без благодарности ждет смерть, разум не всегда логичен. Не будем путать с ним мудрость, которая поможет сократить дальний путь и сделать в конце него правильный выбор.

Дважды два — четыре, сто интермарок — не деньги, е равно эм-це-квадрат, — мысленно продолжил я.

— Если бы вы гадали себе, какую карту вы положили бы в центр?

Изида рассыпала колоду и указательным пальцем выдвинула неплохую карту: симпатичная дама, прической схожая с Изидой, играла на каком-то струнном инструменте, под ее музыку танцевали звезды, орлы, быки и львы.

— Мир, — коротко прокомментировала она.

— Ни больше, ни меньше, — покачал я головой. — А почему?

— Не знаю. Ее выбирала не я. — Она показала мне за спину. — Посмотрите туда. Что вы там видите?

Я посмотрел. На эту странную скульптуру я обратил внимание сразу, как вошел, но принял ее за своеобразный светильник: белая керамическая полусфера с неровными, как бы отколотыми краями стояла вертикально на ребре; внутри полусферы горела свеча в низком стеклянном стаканчике. Теперь, приглядевшись внимательней, я заметил, что в полусфере вырезаны два отверстия — одно в форме мужчины, другое — в форме женщины. С внешней стороны полусферы было прилеплено что-то вроде ручки, как я понял — полой внутри. Концы ручки накрывали оба отверстия, поэтому ручка образовывала подобие тоннеля, соединявшего отверстия с внешней стороны полусферы. В местах соединения с полусферой сечение ручки повторяло контуры соответствующего отверстия. К ручке, примерно посередине, примыкало несколько трубок разного диаметра. Их свободные края были сколоты — трубки словно должны были идти к отколотой части сферы — к другим отверстиям в форме мужчин и женщин.

Чтобы разглядеть скульптуру в деталях, мне пришлось встать с тигриной шкуры и подойти поближе. Все сооружение было около полуметра высотой. Закончив осмотр, я вернулся к Изиде.

— Ну и?

— Вирадж. Этот светильник символизирует Вирадж — Единый Космический Разум, его устройство. Людские разумы соединяются в трансцендентном эмпирее. Поэтому мы в большей степени зависимы друг от друга, чем это кажется большинству людей. Ощущение независимости исходит не от недостатка связей, а от их избытка — так, как иногда человек чувствует себя одиноким в толпе. Вам понятно?

— Квазиабсолютно, — ввернул я ларсоновское словечко. — Что-то похожее я видел на представлении у одного фокусника. Два случайно выбранных зрителя выходят на сцену, где стоят две одинаковые корзины с разноцветными шарами — черными, белыми, красными… Выбранные зрители наугад, каждый — из своей корзины, достают по шару, и шары оказываются одинакового цвета. ЭПР-фокус называется — вроде как еще Эйнштейном придуман был в двадцатом веке.

— Никогда не слышала о таком фокусе, но раз сам Эйнштейн…

Быстрым рывком она поднялась на ноги, прогнулась, распрямляя спину, затем подошла к светильнику «Вирадж» и встала так, чтобы свет падал на нее сзади, и, стало быть, я мог разглядеть контуры ее фигуры сквозь сари.

— Скажите, только честно, мне идет трико?

— Эээ, ммм, — мычал я, озадаченный требованием отвечать честно.

— Я все поняла, можете ничего не говорить, — и с обиженным видом она отвернулась.

— Давайте я спрошу, кто круче — я или Олли Брайт, и мы будем квиты, — предложил я миролюбиво.

Она обернулась и, сдерживая улыбку, проворчала:

— На вас невозможно обижаться. Забудем.

Тем не менее, аудиенция была испорчена. Изида сказала, что ей пора собираться в «Дум-клуб». Провожать ее не надо, над моим членством в клубе она подумает и, разумеется, учтет то, что сказали ей карты.

8

— Уверен, — сказал я Шефу, — она примет меня в клуб.

— С чего ты взял?

— Она ничем не рискует. Мне предстоит дальняя командировка, во время которой меня подвесят за ребро. Члены клуба почтят мою память залпом из маркеров. Ночное небо украсит облако светящейся краски. Интересно, какой цвет они выберут.

— Нарисуй, как лежали карты. — Наверное, моя болтовня ему надоела.

Я нарисовал — без картинок, но с подписями.

Не обошлось без претензий.

— Твой пятиугольник неправильный, — заявил Шеф.

— Принято, — кивнул я, — Яна, твоя очередь.

— Ты забыл провести диагонали. Изида начертила пентаграмму — пятиконечную звезду, получающуюся, если провести диагонали в правильном пятиугольнике. Самая известная магическая фигура. Она представляет руки, ноги и голову человека.

— Отклоняется. Звезд не было. Никаких. Шеф, я правильно сделал, что не предъявил ей для опознания портрет ЧГ?

— Правильно. Если гвозди и динарии связаны с чем-то незаконным, то она запросто могла его не узнать. Проверить ее слова мы не можем. Если же закон не нарушен, то нас это вообще не интересует.

Помолчав немного, он сказал, что должен обдумать одну идею. Пока он думает, нам с Яной следует разгрести те дела, которые должны быть разгребе… как же он это сказал?.. по смыслу — погребены до конца года.

В восьмом часу вечера я зашел к нему, чтобы уточнить кое-какое захоронение. Яна уже была там.

На экране с диагональю шесть метров крутился прозрачный цилиндр, внутри него прыгали и толкались пронумерованные шары. Цилиндр остановился, самый шустрый шар выскочил через отверстие в цилиндре и покатился по длинному желобу.

— Шестьдесят шесть! — воскликнула Яна до того, как шар остановился.

— Девяносто девять, — объявил ведущий лотереи.

— Как они это определяют! — возмутилась она. Шеф объяснил:

— Шестерки зеленые, девятки коричневые.

— Какая я все-таки невнимательная, — поспешила обвинить себя Яна. Ей не хотелось, чтобы это сделал я или Шеф.

— Не расстраивайся, ты в первый раз смотришь запись, а я — в пятый.

— Кто выиграл-то? — спросил я.

— Пол Мосс, — буркнул Шеф и остановил картинку. — Интересно, кто-нибудь из наших играет в эту ерунду… — И он вопросительно посмотрел на меня.

Я помотал головой:

— Не играю.

— Почему?

— Не играю, потому что не верю в удачу, которая свалится на меня без того, чтобы не сломать мне пару ребер.