Ведьма и компания (СИ) - Кирилл Кащеев

чудесной лечебнице монастыря Панагии Айя-Напа, Богоматери Лесной, вышла далеко за пределы Кипра, сестра. — снова вмешался рыцарь.

— И потому к нам тащат теперь всех мертвых побродяжек? — раздался резкий женский голос.

От открывшихся дверей монастырской церкви к ним шла женщина — так быстро и решительно, что полы рясы путались у нее в ногах, но она даже не пыталась придержать их. Обрамленное белым апостольником лицо было смуглым и горбоносым, с едва заметными морщинками вокруг темных, как вишни, глаз, тонкие губы плотно и неприязненно сжаты. Молоденькая сестра-привратница крепко сцепила пальцы, опустила глаза и едва слышно зашептала молитву, а рыбаки принялись испуганно кланяться, не выпуская своей ноши — волосы утопленницы мели землю у ворот, голова бессильно болталась.

— Так ведь То Фелико Терас… — не разгибая спины, снова пробормотал один.

На сей раз рыцарь его расслышал… и едва заметно вздрогнул от радости. Уж настолько-то он местное наречие знал!

— Что ты сказал? — стремительно подалась вперед монахиня.

— Она живая еще, сестра! — вмешался второй рыбак, пиная товарища ногой и что-то выразительно показывая глазами. От этого «незаметного» пинка приятель его чуть не упал, а овчина вновь свалилась с утопленницы. Рыцарь торопливо отвел глаза. — Только вот плоха совсем.

А еще худа как щепка. Может, и впрямь побродяжка?

— Господь уже явил ей милость, дозволив спастись в шторм. — отрезала старшая монахиня. — Ежели будет на то его воля, сохранит ей жизнь и на суше.

— Руками этих добрых людей Господь привел ее к нам, чтоб мы тоже стали орудием Его воли. — не отрывая глаз от земли, прошептала сестра-привратница, за что удостоилась гневного взгляда.

— Тогда кто-то из этих добрых людей… — последние слова старшей монахини прозвучали особенно едко. — …не поскупится и на пожертвование для монастыря, покрывающее усилия наших лекарок, бесценные травы, неусыпные бдения над выловленной из воды бродяжкой? Или сии люди добры лишь за монастырский счет?

Над двором обители повисло молчание. Выглядывающие из церковных дверей немногочисленные монашки не осмеливались переступить порог, точно боясь увязнуть в нем как мухи в апельсиновом варенье.

— Видит Бог! — краснея от гнева, рыкнул рыцарь и потянув за шнурок на шее, вытащил потрепанный кошель. — Я вез это, чтоб положить к чудотворной иконе обители, в надежде, что благословленные ею славные лекарки помогут моим старым ранам. Но я не оставлю эту несчастную умирать! — и он рванул кошель с шеи. Шнурок лопнул.

— Господь оценит вашу жертву, монсьер! — протягивая к тощему кошелю цепкие пальцы, хмыкнула монахиня. И безжалостно добавила. — Но на двоих тут не хватит.

Рыцарь шумно выдохнул — и окинул монахиню долгим презрительным взором. Та в ответ только скривилась — даже глаз не опустила. Рыцарь посмотрел на обвисшую на руках рыбаков женщину… и выпустил завязку кошеля. И тут же закашлялся: гулко, страшно, с тяжелыми хрипами. Последние лучи закатного солнца исчезли за монастырской колокольней, рыцарь с тоской поглядел им вслед. Снова тьма, снова дорога… Но отступить теперь, когда уже так много сказано, отступить на глазах восхищенно глядящей на него девочки в рясе, и этой, второй, недостойной зваться не то что Господней невестой, а и вовсе женщиной! Нет!

— Вылечите ее! Я ухожу! — прохрипел он, беря коня под уздцы.

— Не стоит, монсьер! — новый голос, донесшийся откуда-то сверху, был спокоен и мягок.

Рыцарь запрокинул голову. Еще одна женщина в монашеских одеждах неторопливо спускалась по лестнице с верхней галереи. Молодая, старше привратницы, но изрядно моложе той, что гнала их вон. Высокая, статная, лицом она напоминала мраморную статую древней демоницы, безбожными людьми прошлого называемую богиней. Статую отыскали в земле неподалеку от его родной Венеции и конечно же, разбили — слишком много греховного искуса было в белом мраморе. Но проклятая демоница даже сейчас продолжала искушать честного христианина — сравнивая черты монахини на галерее с чеканными чертами статуи, рыцарь невольно вспоминал и обнаженное мраморное тело. Прости, Господи, грешника!

— Мать-настоятельница! — рыбаки поклонились снова, на сей раз очень глубоко, и не со страхом, а с искренним уважением.

— Осторожнее! — мать-настоятельница предостерегающе вскинула руку, глядя на снова мотнувшуюся голову утопленницы, и заторопилась вниз. — Сестра Аполлинария у нас с недавних пор ведает монастырской казной. Говорят, в первом своем монастыре она с этим неплохо справлялась. Просто она еще не знает, что все здесь… и казна тоже… существует для поддержания монастырской лечебницы. Но она научится, несомненно! — настоятельница наклонилась над женщиной, подняла той голову, без всякой брезгливости касаясь слипшихся волос. Кивнула рыбакам на добротное деревянное строение у каменной стены монастыря. — Несите ее! Сестры, вы теряете бесценное время — вас ждут страждущие! — она обернулась к все еще топчущимся у дверей церкви монахиням и те торопливой стайкой потянулись к лечебнице.

— Но повечерие стоять? — вскинулась сестра Аполлинария.

Настоятельница только вздохнула:

— До повечерья, сестра, можно еще немало успеть. Например, тщательно вымыть полы в лечебнице!

— Я? — взвилась монахиня, но настоятельница только небрежно кивнула и снова повернулась к рыцарю:

— Сестра-привратница поможет вам обиходить скакуна.

— Дама… — оглядываясь на молоденькую привратницу, засомневался рыцарь. — Девочка…

— Здесь нет никого, кроме дам. И девочек. — улыбнулась настоятельница. — Я осмотрю вас, когда закончу с той несчастной. Мне совсем не нравится ваш кашель.

— Матушка! — к настоятельнице сунулся рыбак. — Дочка моя…

— Можешь зайти к ней, когда сестры закончат осмотр. Скоро и вовсе домой заберете. — кивнула настоятельница.

— Храни вас Бог, матушка, если б не вы — пропала б девчонка, а она ж у нас одна! — рыбак стиснул у груди драную шапку.

Толчок заставил его пошатнуться и отступить в сторону — сестра Аполлинария метнулась к настоятельнице и прошипела той в лицо:

— Вы не можете отправить меня мыть полы!

— Сестра… — настоятельница снова вздохнула — бесконечно устало, бесконечно терпеливо. — Вам следует понять. Мы все трудимся в лечебнице. Таково наше послушание. Все сестры начинают свои труды одинаково. Не могу же я вас, неумеху, отправить сразу к больному!

— Мне все едино, как начинают все сестры! Меня прислал епископ, чтобы я позаботилась о монастырской казне! Владыка полагает, что монастырь должен содержать себя сам, а не просить у епархии. А о каком содержании речь, если мы будем лечить всех бродяг! — голос сестры Аполлинарии возмущенно взвился. — Быть может, к нам завтра кто из богатых венецианцев пожалует… или сам владыка со своей подагрой… а у нас полна лечебница нищебродов! Рыбацкие дочки, безродные утопленницы…

— Родовитые утопленницы ничем не отличаются от безродных — вы еще сами в том убедитесь, сестра. Если приживетесь тут, у нас. Касательно казны… — настоятельница вдруг неожиданно ловким, стремительным движением выхватила кошель рыцаря из рук сестры Аполлинарии. Улыбнулась