Разумная жизнь - Мэри Уэсли

— Тебе лучше носить желтые носки, — Ирена искала нитку подходящего цвета.

— Желтые? Ну это уже немного слишком, дорогая Ирена.

— Нарциссы чаще всего желтые, — Ирена натянула носок на кулак и приготовилась штопать.

Феликс встал и принялся ходить по комнате, осторожно ступая, чтобы не уколоться булавкой, которая могла оказаться в голубом ковре, и щупая ткани, драпирующие безголовые, безрукие, безногие портновские манекены, которые Ирена использовала для работы, проводил пальцами по холодному колесу швейной машинки. Потом встал у окна и уставился на торцы домов параллельной улицы.

— Не загораживай мне свет, — велела Ирена, продолжая штопать.

Феликс вернулся к шезлонгу.

— Они были забавными подростками пять лет назад. А в этой девочке что-то особенное.

— Любовь.

— Любовь? — Феликс сдвинул брови, нахмурился.

Игла Ирены замысловато двигалась по носку.

— Шелковые носки лучше всего, — сказала она. — Но они непрочные.

— А красивые офицеры и представители благородных слоев Санкт-Петербурга и Москвы носили шелковые носки?

— Ничего не знаю про их носки, — ответила Ирена серьезно. — Но я слышала, что король Георг носит из тонкой шерсти.

— Конечно, — кивнул Феликс, — она должна быть тонкой. Носки тут же рвутся, но какая разница королю? А откуда тебе известны такие очаровательные мелочи? — засмеялся он.

Ирена улыбнулась.

— Да так говорят, в конце концов, он — кузен убитого царя. А я надеюсь стать англичанкой. — Поскольку воспоминания пятилетней давности еще не улеглись, она сказала: — Ты, наверное, знаешь, что все девочки мечтали выйти за тебя замуж.

— Ах, — серьезно вздохнул Феликс, — брак. Моя мать беспрестанно намекает мне на это. Так хоть ты уж не начинай. В любом случае, мне прочили девиц Лей и Куэйл. Верно? — Конечно, вспомнил он, это Флора рассказала про отца Ирены, придворного портного. Он вспомнил малышку, которую держал за руку, а она скакала рядом с ним по улице. — А ты пишешь девочке Тревельян? — спросил он.

— Да, когда есть время. Может, раз в несколько месяцев.

— И у тебя нет времени?

Ирена пожала плечами.

— Меньше, чем у тебя. Она пишет мне о школе, об уроках шитья, и я с ужасом думаю, что за наряды может сшить бедный ребенок, на что это похоже. — Когда-нибудь, подумала Ирена, девочка может стать ее клиенткой, как Мэбс и Таши, и поэтому изредка написанное письмо — не только проявление доброты с ее стороны, но и какой-то вклад в будущий капитал. Так что она должна писать.

— Ты бы навестила ее, — сказал Феликс. — Я ведь это сделал.

— На это уйдет целый день, — Ирена уклонилась от прямого ответа.

„Да, Ирена так же эгоистична, как и я, — подумал Феликс, наблюдая за ней. — Но почему бы мне не свозить ее в то скучнейшее место на машине, не взять ребенка на ленч. С Иреной было бы веселее. — Он откинулся на спинку, расслабился. — Но сейчас Флора живет у Леев и нет вопроса“.

— Ей должно быть пятнадцать. Она вполне может подойти тебе через два-три года.

— Ах.

— Приданого нет, конечно, это недостаток, — Ирена кончила штопать. Она перерезала нитку, воткнула иголку в подушечку и вручила Феликсу носок. — Вот. И как настойчива твоя мать?

— Достаточно. Она действует систематически, безжалостно. Мне двадцать пять — подходящий возраст для брака.

— Ага.

— Спасибо. Прекрасная штопка. — Феликс надел носок. — Как бы я хотел вот так же уметь работать над собой, над своей природой. — Он взглянул на Ирену, та сидела и смотрела на руки, свободно лежавшие на коленях. — Наверное, очень приятно шить из таких красивых тканей. — Он взял кусок бархата, перебросил его через плечо и стал любоваться собственным отражением в большом зеркале на подвижной раме. „Интересно, — подумал он, — похож ли я на своего отца?“

Перехватив его взгляд в зеркале, Ирена сказала:

— Миссис Лей спросила твою мать, не Джеф ли твой отец. Они пили чай у Гунтерсов. Твоя мать сказала, что нет. Я ведь могу понять, о чем ты думаешь, — добавила она.

— Откуда? — он уставился на отражение Ирены в зеркале. — И как эта миссис Лей…

— Дело в том, что женщины иногда становятся очень доверительными со своими портнихами, как и парикмахершами, ну это вроде как разговаривать со своими животными. Англичанки все рассказывают своим собакам и очень много — портнихам. Миссис Лей была в ужасе от собственного вопроса. Она мне сказала: „Просто выскочило“. Очевидно, миссис Лей платила за чай, а твоя мать предлагала ей пирожные, как будто сама пригласила. Это мелочи, от которых вся неразбериха жизни.

— Да, — забавлялся Феликс. — Могу себе представить такую сцену. Ты поверишь, что моя мать ответила искренне? Или она хотела ее эпатировать?

— Если миссис Лей ее раздражала, она могла бы сказать правду, кто ее знает. Возможно, она не ожидала, что ей поверят. С другой стороны, хорошо известно, что от очень мужественных мужчин родятся только дочери. И твоя мать, видимо, действовала во благо, после рождения пятерых дочерей. Я знаю, что на святой Руси так поступали часто.

Феликс был заинтригован.

— И мужья потворствовали этому?

— Вполне возможно.

— Моя мать — мужественная женщина. И я хотел бы верить, что унаследовал это качество от нее.

— Ты унаследовал, мой дорогой. — Ирена говорила серьезно.

— Не знаю, не знаю. Я…

— Именно после такой оплошности миссис Лей твоя мать и предложила, и весьма настойчиво, чтобы миссис Лей пригласила Флору к себе.

— Ага.

— Я узнала это от Мэбс и Таши. Они были в восторге, они догадывались, что миссис Лей тешила себя мыслью, что девочка, должно быть, стала толстой и прыщавой, как все английские школьницы. И поэтому никакой угрозы для Космо представлять не будет.

— Нет, она не была ни толстая, ни прыщавая, когда я приглашал ее на ленч. Но все очарование буквально утонуло в соплях.

— Ты отвратителен. Иди. Я должна рассчитать выкройки для некоторых новых клиенток, толстых школьниц, превратившихся в гренадерш. Посмотри-ка, у этой почти шесть футов роста, бедра сорок восемь дюймов, а бюст — тридцать два. — Ирена похлопала рукой по блокноту. — Так немодно.

— Приезжай в Голландию, где толстеют от самого воздуха. Но ты, должно быть, уже знаешь, ты же шьешь на моих сестер.

— Через год-два. Министерство внутренних дел работает, как улитка, но обещание британского гражданства придает мне терпение.

— Да, все бюрократы одинаковы. Уже поздно, Ирена, почему бы тебе не кончить работу и не пойти со мной поужинать? Мы могли бы продолжить разговор о Динаре и девочке, пошли. Пошли с нами.

— Спасибо. Меня не интересует ужин на троих.

— Да он не будет против, — сказал Феликс.

— Не будет?

— Ну ладно, может быть, — неуверенно проговорил Феликс. — Ну пошли. Мы можем поговорить обо мне. Я пришел навестить тебя, побеседовать с тобой, о тебе. И ты тоже…

— Конечно.

— А мы потратили весь день, болтая о девочках, не заслуживающих особого внимания…

— Не о заслуживающем внимания трио.

— Ох, — вздохнул Феликс.

— Уходи, Феликс. Мне надо работать. Я должна придумать фасон для мисс Хиппсли-Смит, у которой бюст тридцать один дюйм и бедра — сорок шесть. Она хочет бальное платье, эта экзальтированная бедняжка. Уходи. Ты меня отвлекаешь. Она придет завтра на примерку, а я еще не начинала.

— Ирена, мне нужна помощь, пожалуйста.

— Да?

Что за страх в его голосе?

Стоя спиной к свету, Феликс в отчаянии поднял руки, потом уронил их и закричал:

— И девушек я люблю!

Она быстро ответила:

— Да, я знаю. — Затем, перехватив его взгляд, расхохоталась, вспомнив, как пять лет назад они сидели, сняв обувь, и их туфли стояли рядышком на полу в ее комнате над мясной лавкой на Рю-де Тур в Динаре. — Она была так невинна, — сказала она, хихикая, — а ты такой умный. Ну теперь уже уходи. Ты и так заставил его долго ждать. Еще протянешь — и он совсем скиснет.

— Хорошо. — Успокоившись, Феликс влез в пальто, наклонился, поцеловал ее в обе щеки:

— Значит, я должен бороться со своей амбивалентностью сам?

— Научись сам быть бисексуальным. — Она подтолкнула его к двери. — Как хорошо, что мы, иностранцы, говорим по-английски. — Она слегка подтолкнула его кончиками пальцев и подождала, прислушиваясь к его стихавшим шагам, пока не хлопнула уличная дверь.

ГЛАВА 22

— Я думаю, заплыли уже слишком далеко, — повернувшись к другу, сказал Космо. — Готов сдаваться?

— Да, конечно. — Хьюберт поплыл за Космо к берегу. — И часто ты так?

— Никогда не заплывал так далеко вверх по реке. — Космо подтянулся, чтобы вылезти из воды, и, тяжело дыша, рухнул на траву.

— Я хотел узнать, — сказал он, — как далеко мы заплывем, прежде чем ты сдашься. Но мои ноги уже все. Дрожат.