Танго смерти по-киевски - Александр Афанасьев

наших краях. Я где-то читал, что поляки и украинцы — начали собирать вертолеты Сикорски с максимальным использованием своих комплектующих, в частности — с украинскими турбинами. Вот, видимо это он и был[39].

Вертолет приземлился прямо на футбольном поле, опустил заднюю аппарель, из нее выбежали, занимая позиции на прикрытие, бойцы украинского спецназа — я опознал их по винтовкам Зброяр-10. Альфа, скорее всего. Может я и знаю кого-то — они меня спасали, когда боевики Пивовара захватили меня.

Масляк — побежал к вертолету, придерживая пиджак. Переговорив с кем-то, он побежал обратно — уже с двумя бойцами украинской Альфы. Масляк — отдал им ключи от моих наручников, бойцы Альфы взяли меня, и повели к вертолету, полушагом, полубегом.

Я оглянулся — и успел увидеть завершающий акт этой драмы. Из одного из Крузеров — вывели Валеру Возняка. Я думал, его тоже поведут к вертолету, но все оказалось намного проще и страшнее. Масляк — подошел к нему (Возняка держали шерифовцы), без лишних разговоров достал Глок и выстрелил ему в голову. Тот упал — а больше я ничего не видел, потому что меня втолкнули в вертолет.

Все так. Это я — уже отыгранная карта, с меня и взять то нечего. Мной можно только оказать услугу, отдав заинтересованным лицам. А вот Валера Возняк — богатый буратино, у него есть миллион долларов. А может — и не есть. Кто знает — сколько у него было при себе, когда замнач одесской криминальной полиции ударился в бега? Никто. И знать — никому не надо. Деньги — поделят меж собой заинтересованные лица, а Валеру — просто закопают где-нибудь по-тиханцу. Или — замуруют в цемент в фундаменте какого-нибудь строящегося дома.

И все шито — крыто…

В старом, видавшем еще вьетнамскую войну вертолете — было оглушительно шумно, мы уже взлетали. Я поднял взгляд — и уперся в умные и проницательные глаза относительно молодого человека, сидевшего напротив меня на откидном десантном сидении. Он был одет, как и все в камуфляж от Crye, знаков различия не было, и на том месте, где табличка с именем, тоже ничего не было.

Но я понимал, кто это…

Украина, близ Киева. Опытный завод Антонова, летное поле. 18 июля 2017 года

Сели мы — в знакомом мне месте, это был аэродром опытного завода Антонова в Киеве — отличная полоса, на которую Мрия [40]может садиться, и при этом — юридически это не аэродром. То есть — там нет ни пограничников, ни таможенников, ни полиции — вози что угодно, как угодно и откуда угодно. По-видимому, здесь так и делается.

Я успел заметить ровную линейку накрытых чехлами вертолетов, наших и американских. Потом — сопровождавший меня украинский альфовец накинул мне колпак на голову…

* * *

Ехали мы около часа. Хоть мне и не было видно, но что происходит — я понимал. Первая часть пути — по городу, частые остановки, маневры, гул транспорта, гудки. Вторая часть пути — по загородной трассе, третья — где-то по проселку. И вот — приехали.

Расстреливать — нет, я этого не боялся. Пивовар за мной не полетел бы просто так, в такую даль, чтобы привезти в Киев и тут — расстрелять. Сказал бы пару слов по телефону — Масляк и меня бы там в расход пустил, как Валеру. Проблем с этим нет, хозяин сказал — сделано…

А вообще смешно… как легко, оказывается, свалиться в фашизм. Мы в детстве играли в войнушку и никто не хотел быть фашистом, фрицем, немцем, все хотели играть за наших. В школе мы проходили ВОВ — думала ли та учительница, что сейчас стоит в очереди за бесплатным супом у машины какой-нибудь благотворительной организации, что те пацаны, которые слушали ее уроки, проходили битву под Москвой, Сталинградскую, Курскую битву — сами возьмут и построят в своей стране фашизм. А вот же — построили. Он это. Фашизм. И Пивовар — это уже не просто подонок и коррупционер. Это фашист. Рвущийся к власти фашист.

— Выходим…

Спецназовец — подтолкнул меня к выходу из машины.

Я успел осмотреться… какой-то лес, здание, двухэтажное, похожее на дачу, постройки начала прошлого века. Потом — мне на голову снова накинули плотный, непроницаемый черный колпак.

* * *

Сняли с меня колпак — только в комнате. Комната — была по-старомодному большой, метров пятьдесят, не меньше. Стол, библиотека с книгами, камин. За шторой окна — уютно шелестел теплый, летний дождь. Человек в парадной украинской форме, точнее в парадном кителе, наброшенном на плечи — помешивал горящие в камине дрова крюковатой кочергой.

— Свободны — не оборачиваясь, сказал он

Спецназовцы, которые меня привели — четко развернулись и ушли. Но далеко они не уйдут, будут где-то поблизости…

Человек еще раз пошерудил в камине, затоптал вылетевшую искорку и повернулся ко мне. У него были светло-русые, но не блондинистые, а именно светло-русые волосы и почти такого же цвета, прозрачные глаза. На кителе — была приколота звезда с желто-голубой ленточкой…

Я впервые видел его вживую.

— Представляться, надеюсь, не надо? — спросил он

— Генерал-майор Пивовар — сказал я — генеральный штаб Вооруженных сил Украины, Герой Украины.

Он покачал головой

— Генерал-лейтенант. ГУР МО, первый заместитель начальника.

Вот оно как. Коллеги, значит?

— Не представитесь?

— Беднов Александр.

— Звание?

— Капитан.

— Врете. Капитаном вы быть не можете. Точно мы так и не установили — но вы сразу попали в Чечню. Судя по выслуге и характеру выполняемых заданий — минимум полковник, максимум — генерал-лейтенант. Так что?

— Был бы я генерал-лейтенантом, сидел бы я тут.

— Жизнь непредсказуемая штука. Я буду считать вас полковником, согласны?

— Мне все равно.

— Тогда полковник. Присядьте туда

До кресла с генералом было метров десять. Еще кочерга

— Итак, от кого вы пришли?

— Вообще то, я не пришел. Меня привезли, в наручниках.

— Вы понимаете, о чем я — ровно сказал генерал — и не надо испытывать прочность моих нервов. У всех, кто прошел АТО — она невелика. МВД уже пропустило вас, в Одессе — и в итоге мы получили серьезные проблемы. Я такой ошибки не сделаю.

— Какие же проблемы вы получили? — спросил я — поговорили и забыли, разве не так? Шито-крыто, как в лучших домах…

Генерал отрицательно покачал головой

— Не так. Все равно, все это копится, как мокрый снег на крыше. Он тоже не за один день выпадает. Но когда он рухнет — мало не