Начиналась жизнь - Файвл Соломонович Сито

Волосы были подстрижены по-мужски и зачесаны кверху.

Она действительно только что приехала в город. Была на фронте. Теперь партийный комитет командировал ее сюда на работу.

С первых же дней Гинда Мурованая почувствовала, что ей трудно будет работать с Рохл. Ей не нравилось поведение учительницы Шраге, ее отношение к детям. Не то хотела бы видеть в детдоме Гинда. На этой почве стали происходить у нее столкновения с Рохл.

Началось с замечания, сделанного Гиндой одному из ребят в присутствии Рохл.

Однажды, не дожидаясь обеда, Гера подошел к Рохл:

— Тетя Рохл, я хочу есть.

Рохл пошла к себе в комнату и принесла мальчику из своего пайка кусок хлеба, намазанный патокой.

— Тебе не следовало просить у учительницы! — заметила Гинда Мурованая.

— Почему же? Ребенок хочет есть! — Рохл даже покраснела.

— Не всегда надо потакать детям.

— А я с вами не согласна.

— А если двадцать детей попросят у вас есть?

— Если моего собственного пайка хватит на двадцатерых, я его разделю между ними.

— Ну, а если не хватит?

Рохл промолчала.

— Надо отвыкать от этого, надо приучать ребят к тому, чтобы каждый ел тогда, когда ест весь коллектив.

ОДИН УБЕЖАЛ, А ПРИБЫЛО ШЕСТЬДЕСЯТ

Рассвет. Солнце еще не показывалось, когда жители Рыбной улицы увидели вереницу оборванных детей, тянувшихся по тротуару, как стадо гусей. Позади шел полный человек средних лет и внимательно следил за малышами. Это был учитель Израиль с детьми, привезенными из Запорожья. Рахитичные головы, точно кувшины из-под молока, раздутые водянкой животы. Шестьдесят длинных теней слонялись по детскому дому.

Несколько дней спустя эти тени приобрели вид живых людей: их выкупали, остригли, соскребли с тел кору грязи.

Бэрл шатался по рынку. Лето — лучшее время для беспризорного. Летом рынок принадлежит ему. Ярмарка существует для него. Толкучка тоже. Только для его развлечения выступают «иллюзионисты из Тибета» и веснушчатые гармонисты, ради его удовольствия ссорятся торговки.

На рынке Бэрл встретил своего давнишнего приятеля — кудрявого Йошку Кройна. У обоих в руках были теперь длинные тонкие палочки с гвоздями на концах. Ребята забрасывали эти палочки, как удочку, на селянские возы и тащили оттуда что попадется.

При каждом «улове» Йошка от удовольствия жмурил глаза: «Лафа!»

— Не следует, Израиль, так близко принимать это к сердцу. Ведь имеешь дело с уличными детьми. Еще не раз они будут убегать. Ну, сбежал Бэрл, что из этого? Надоест шляться по рынку и вокзалам — вернется. Конечно, кого-нибудь обкрадет, иначе и быть не может. Ты ведь знаешь их натуру. Тесно им здесь! Только на улице они чувствуют себя свободно.

Израиль молчал, нервно потирая руки. Кто-то постучал в дверь.

— Войдите!

Вошла Гинда Мурованая. Она села против Шраге, упершись локтями в колени.

— Что вы думаете о Бэрле, товарищ Шраге?

— А вы?

— Что же мне думать? Необходимо разыскать его, тут не может быть двух мнений.

Рохл искоса взглянула на Гинду.

Шраге решил пойти к Горбатому мосту: вспомнил, что там часто бывал Бэрл. Он шел по Набережной улице и все время смотрел на узкую извилистую речонку, высыхающую, как вылитые помои.

Из-под моста при его приближении вынырнул мальчик в потертом пиджачке без рукава. Они узнали друг друга.

— Ищешь своего воспитанника? Поминай как звали!

Мальчик плюнул сквозь зубы и показал на далеко отлетевший плевок.

Шраге хотел было схватить нахального мальчишку за шиворот, но Йошка увернулся и мигом исчез.

Шраге остался один. Он облокотился на перила моста и стал смотреть на воду. «Хорошие парни могли бы выйти из этих детей, — думал он, — умные, способные люди, но улица превратит их в преступников».

Он направился на Благовещенский рынок. Если не здесь, под мостом, то там уж наверное найдет Бэрла. Был жаркий день. Пока Шраге поднимался по Черноглазовской улице, у него вспотел лоб. Он перерезал Сумскую и спустился к рынку по Бурсацкому спуску. У самого рынка, на мосту, сидел, поджав под себя ноги, слепой нищий. Возле него — двое босых детей. Отец вертел ручку лиры и хриплым голосом пел:

Як умерла ма-а-ти,

Осталися рі-дні.

Як мати умерла-а-а-а,

Осталися бі-і-дні…

После каждого куплета нищий спрашивал у детей:

— Люди идут?

— Идут…

— Милостыню дают?

— Нет.

Тогда он запевал снова:

Як умерла ма-а-ти…

В нескольких шагах от него сидела нищенка и однообразно покачивалась, точно заведенная. Она выкрикивала одну и ту же фразу:

— Подайте, не минайте!.. Подайте, не минайте!..

А из глубины рынка сюда доплывали звуки гармонии. С гармонией конкурировала шарманка, а с ними обеими, заглушая их, соревновался мощный тенор, резко отдаваясь в ушах Шраге:

Маруся отравилась,

В больницу ее везут…

Шраге заблудился в лабиринте корзин. К нему пристала торговка:

— Молодой человек! Молодой человек! Вот яблоки! Таких яблок вы никогда не ели!

Другая старалась хриплым голосом перекричать конкурентку:

— Нет! Вот где яблоки! Возьмите, молодой человек! Попробуйте! За пробу денег не беру.

Кто-то толкнул Шраге корзиной в бок. Это угостила его, пробегая, толстая семипудовая баба. Она бежала, вопя истошным голосом:

— Жулик! Держите! Держите!

Кудрявый паренек бросился ей под ноги. Торговка растянулась. Но товарки ее кинулись к воришке, окружили, отрезали путь к бегству.

Поймали…

Это был низенький мальчик, с пепельными глазами, орлиным носом и длинными, цепкими руками. Две торговки держали его под мышки, а остальные поочередно били по щекам.

— Ах ты, жулик этакий!

— Убивать их надо, этих мерзавцев, пока не выросли! Житья от них нет!

— Дайте ему хорошенько! Дайте ему пару тумаков в бок! Что вы стесняетесь!

Мальчик не выдержал и злобно плюнул одной из баб в лицо. Торговки остервенели. Мальчика едва не задушили тут же. В эту минуту в круг ворвалась семипудовая баба с корзинкой и, пыхтя, закричала:

— Поймали? Нет, что вы на это скажете, а? От горшка три вершка, и уже… ах, чтоб ты не вырос! Я стою себе, считаю деньги, а он подбегает с каким-то еще. Один выхватил деньги, а другой — корзинку. Где мои пятнадцать рублей?

— А я откуда знаю? — дерзко ответил мальчик. — Что я, бог, что ли?

Кто-то в кругу рассмеялся.

— Бедовый мальчишка!

— Он еще смеется, этот мерзавец!

Шраге побежал на шум. Поднявшись на цыпочки, заглянул из-за плечей в середину круга. На мгновение оторопел, а потом стал пробиваться к мальчику.

— Бэрл, почему ты ушел из детдома?

— Вот они, их воспитатели!

— Чтоб они сгорели вместе со своими воспитанниками! — посыпалось из толпы.

Шраге