Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

Другие просто не знали, как и называть своего военного вождя, и готовы были на все ради него.

И он вместе с ними занимал город за городом, провинцию за провинцией, иной раз сталкиваясь с таким "крепким орешком", как крепость Мантуя. Оставив часть войск для ее осады, сам он пошел дальше, предвидя встречу с перебрасываемыми из Вены, главными австрийскими силами.

Но и они, ведомые прославленным генералом Альвинце, не устояли в кровопролитном бою при Арколе. Бонапарт разгромил там лучшие австрийские войска. Позже та же участь постигла и не менее прославленного генерала Бурмаера, которого Наполеон загнал с остатками разбитой армии в осажденную Мантую, потом взял его в плен вместе с крепостью, впрочем, милостиво обойдясь с побежденным военоначальником.

В Вене царила паника, упаковывались дворцовые ценности, готовились к бегству.

А Наполеон понимающе принял послание обеспокоенного императора Австрии, просившего о мире, как перед тем умолял его о пощаде папа Пий VI, считавший Бонапарта разбойником. Оба готовы были теперь отдать Франции часть своих владений.

Победитель Европы торжествовал и вместе с тем был глубоко чем-то озабочен, целую ночь прошагав без сна около своей палатки. Перед рассветом он вызвал к себе юного Богарнэ, чтобы направить его с устным посланием в Париж.

Именно с устным, ибо он не доверял бумаге сокровенные свои мысли, которые хотел передать только любимой своей супруге Жозефине, полагаясь на ее ум, энергию и преданность.

Юноша, затаив дыхание, слушал и запоминал слова отчима, чтобы устно передать их матери.

— Для кого я одерживаю все эти победы над лучшими европейскими армиями? — спрашивал Наполеон. — Зачем рукой, как бы из иного высшего мира, перекраиваю карту старой Европы, ликвидирую просуществовавшую полторы тысячи лет Венецианскую республику купцов, не воевавшую со мной, но принужденную послать в Париж золотой обоз? Республика перестала существовать, разорванная мною на части. Для кого? Для этих жалких людишек, «адвокатиков», заседающих в Конвенте и в Директории?

Наполеон снова обошел свою палатку, убедившись, что никто не слышит его, и продолжал:

— Твоя мать, моя любимая супруга, все поймет. Передашь ей только такие слова. Запомни: Рим, цезарь, триумф.

Заложив руки за спину, Бонапарт еще раз прошелся вдоль палатки и добавил:

— А Баррасу скажешь, что я его в тени не оставлю.

Юный Богарнэ молча кивнул, вскочил на лошадь и помчался в Париж.

И подготовленная Жозефиной, искушенной в дворцовых интригах, и послушным Баррасом триумфальная встреча покорителя Европы была такой, словно он уже был цезарем.

Но то, как принял генерал Бонапарт оказанные ему почести, и ликование толпы при виде его, и то, что не появилось на его красивом, суровом лице и тени улыбки, будто все так и должно было быть, не на шутку встревожило «адвокатов» и в Директории, и в Совете пятисот. Показательным было и то, что всегда тонко чувствующий, куда тянет ветер, Баррас ни на шаг не отходил от героя. Он и сказал Бонапарту во время фейерверка:

— Вас приветствуют, генерал, не менее горячо, чем в древности самого Александра Македонского.

— Что? — хмуро переспросил Наполеон. — Александра Македонского?

— Да-да, — подтвердил Баррас, — завоевателя полумира.

— Что ж, — с холодным спокойствием произнес Бонапарт, — если Александр Македонский закончил свои завоевания покорением Египта, то республиканская армия Франции освободит египтян от власти мамлюков.

— Что вы хотите сказать? — переспросил Баррас.

— Передайте своей Директории, чтобы она выделила нужные средства, — приказным тоном произнес Наполеон. — И завтра Египет будет французским.

— Но… пустыня… — попробовал усомниться Баррас.

— Hа вашем месте я бы постарался выполнить даваемое вам поручение.

— Но я думаю о вас, генерал.

— О себе я позабочусь сам, а вы — о себе.

— Но я готов! — спохватился Баррас.

— Хорошо. Жозефина передаст вам все подробности поручения.

— Но ведь вы только что вспомнили об Александре Македонском.

— А разве этого времени недостаточно? — полунасмешливо осведомился Наполеон.

Через несколько месяцев разбогатевшая от наполеоновских трофеев Директория снарядила экспедиционную армию, которая из южных портов на военных кораблях, избегая встреч с англичанами, отправилась в Египет «освобождать египтян от власти мамлюков».

Новелла шестая. Триумфатор

Рожден близ Италии гений злодейский,Империю строя верхом на коне,Лишь «пушечным мясом» считая людей всех,Кровавый мясник в бесконечной войне.

Императрица Жозефина, выполняя желание и поджидая Наполеона, встревоженная его сумрачным раздумьем в последние дни, беспокойно ходила по просторной столовой своего былого особняка, где порой уединялась из покоев Тюильрийского дворца венценосная чета.

Как много говорила Жозефине эта комната, казавшаяся такой скромной по сравнению с роскошными дворцовыми залами. Здесь она познала с мужем не столь уж частые счастливейшие часы своей жизни, здесь, выполняя переданное ей устно указание Наполеона, она вместе с неизменным и лукавым Баррасом готовила триумфальную встречу завоевателя Италии, разгромившего войска могущественной Австрийской империи. Здесь, отвлекаясь от своих непостижимо трудных гражданских преобразований, показавших, что он гений не только на полях сражений, первый консул Франции диктовал ей свои романы, которые так мало известны даже его современникам, но написанные — Жозефина с ее тонким вкусом не могла ошибиться — со знанием жизни и на уровне высокого литературного мастерства. Но самое главное, здесь решалась судьба Франции после его возвращения из Египта и встречи триумфатора, достойного лавров Александра Македонского.

За время его отсутствия страна была доведена бездарной и продажной Директорией до предела нищеты и разрухи, содержимое золотых обозов, присланных Бонапартом из покоренных стран, расхитили казнокрады или бессмысленно растратили чиновники, цены на все безудержно росли, народ бедствовал, преступники так распоясались, что держали в страхе всю страну, имея в ней большую власть, чем полицейские, нередко служившие им.

Баррас, первый из директоров, выслушивал от Наполеона все эти обвинения и согласно кивал головой, словно был в стороне, а не стоял во главе Директории. Ведь все, как и он, хотели занимать высокие посты, но никто не хотел отвечать.

— Я положу всему этому конец и спасу Республику, — заявил Наполеон. — Но для этого Совет пятисот должен передать мне всю власть.

— А если парламент не захочет? — робко усомнилась Жозефина.

— О! — воскликнул Баррас. — Пусть вспомнят 13 вандемьера, когда генерал Бонапарт, призванный противостоять двадцати шести тысячам вооруженных роялистами плебсов, пушками доказал, что чернь становится красней, превращаясь в кровавую массу.

— Вы хотите, Поль, чтобы Бонапарт расстрелял из пушек Парламент в центре Парижа?

— Само собой разумеется, мадам! Уж я-то Бонапарта знаю. Не так ли, генерал?

— Вы, Баррас, рассуждаете как осел, — отрезал Наполеон и, заложив руки за спину, стал ходить по столовой вдоль длинного стола. — Да, я уложил немало плебсов у церкви святого Рока, да, я терял на полях сражений десятки тысяч солдат и считаю, что солдатам нельзя давать состариться, хотя я искренне люблю их и забочусь о них. И, если хотите, то мне наплевать на жизни миллионов людей! Но… — и он остановился посередине комнаты.

— Какое же «но», если ваши взгляды так ясны?

— Ясны, но не вам, Баррас. Все, что я делал, на что шел, совершалось во имя интересов Франции, ее народа, который дает мне солдат и тем участвует в моих битвах. И запомните, политик вчерашнего дня и пока еще директор Баррас, что стрелять из пушек по избранникам этого народа нельзя! Категорически нельзя! Это противоречит интересам того, кто хочет управлять людьми и должен беречь свой авторитет в их глазах, как не может полководец предстать перед своими солдатами трусом.

— Однако вы до сих пор никогда не церемонились.

— Если вы имеете в виду, что я позволял солдатам поживиться после того, как они рисковали своей жизнью и должны были удовлетворить свою мужскую плоть, не связанные обетом священнослужителей…

— Нет-нет, что-то о каких-то пленных.

— Да, я приказал расстрелять, загнав в море, две тысячи пленных, взятых в крепости на границе с Сирией, хотя обещал сохранить им жизнь. Но мне нечем было их поить и кормить при переходе через пустыню. И я не хотел устилать знойные пески трупами своих солдат. А что предлагаете мне вы, Баррас? Расстрелять из пушек безоружных избранников народа? Нет!

— Но как же Совет пятисот и совет старейшин? — спросила Жозефина.