Война за империю - Игорь Николаев

Сквозь переборку донесся многоголосый и протяжный вопль, в котором, однако, чувствовался определенный ритм. Похоже, французы снова гуляли. Мартин мысленно добавил в список для проклятий еще и 'Полк свободной Франции', а также тех, кто посадил на один корабль добровольцев-пехотинцев и летчиков 'Арсенала'.

Строго говоря, сборище наемников-добровольцев из Доминионов официально именовалось 'Корпусом добровольных помощников Военно-воздушных сил Его Величества'. Хотя теперь уже не 'его', а 'ее'. Но с легкой руки министра Черчилля все называли 'Корпус' исключительно 'Арсеналом демократии' или просто — 'Арсенал'. Формально эта организация была частью личной охраны монарха, нанятой на его личные средства, практически же — своего рода параллельной ветвью ВВС Метрополии, специализировавшейся на особых и самых ответственных зданиях — ночные полеты, разведка, специальные акции.

Из почти вавилонского сборища сорвиголов и искателей приключений разных стран, американец Клер Ли Ченнолт организовал сплоченную компанию бойцов, исполненных чувства собственной значимости, достоинства и корпоративного единства. Больше всего 'Арсенал' был похож на ландскнехтов пятнадцатого-шестнадцатого веков — необычное, но эффективное сочетание наемной военной службы и духа истового служения Королевскому Величеству. Они брали за свою работу деньги, тщательно следя за порядком расчета, но отрабатывали кровью каждый фунт.

Микки Мартин, доброволец из Австралии, больше года лихо водил бомбардировщик в ночном небе Европы. Война быстро делает людей специалистами и двадцатитрехлетний австралиец, приехавший за романтикой и полетами, стал профессионалом с большой буквы, знающим о ночном бое все. Романтика закончилась в первом сражении, а полеты — три месяца назад, когда самолет Мартина встретил особо хитрого и умного противника на русском Яке. 'Манчестер' отправился на слом, а летчик со сломанной ногой поехал в Канаду. Лечиться и путешествовать по северу континента, произнося зажигательные речи и собирая пожертвования на борьбу с коммунистической заразой.

Поездка в целом удалась, нога стала как новая, и теперь австралиец возвращался обратно, в компании технических специалистов, завербованных Короной за океаном, а также французских и польских добровольцев, которые одно время осели в Америке, но теперь, по разным причинам решили вернуться и еще раз сразить с красной гидрой.

Мартин протяжно вздохнул и попробовал, было, почитать прихваченные с собой американские газеты, но строчки заплясали перед глазами, умножая рвотные позывы. Да и читать там, в общем, было нечего. Политики и дипломаты говорили, кричали, предлагали, шумно требовали, грозили и вообще скандалили. Газеты то пестрили умиротворяющими заголовками в стиле 'Пришел мир для нашего поколения', то взрывались гневными обличениями вражеского коварства. Британия и Германия состязались во взаимных оскорблениях и все более абсурдных требованиях. Слова Черчилля 'Пусть Европа горит!' и Шетцинга 'Империализм не пройдет!' тиражировались и повторялись вновь и вновь, бросаясь в глаза с каждого газетного заголовка. Советский Союз вроде бы, по-прежнему склонялся к мирному завершению конфликта и пытался примирить германского орла с британским львом. Но безуспешно. Впереди была неизвестность, которая явственно поблескивала оружейным металлом и звенела стреляными гильзами.

— Пойду, прогуляюсь, — сообщил Мартин, осторожно спускаясь.

Мгновение покачался на носках, приноравливаясь к качке. Сосед внизу, бледный как мел, с лицом христианского мученика, что-то пробормотал и махнул рукой.

В коридоре было шатко и малолюдно. Каюта авиаторов располагалась ниже ватерлинии, далеко от первого класса, лишь изредка матросы и еще какие-то морские люди попадались навстречу. Мартин совершенно не разбирался в форме и знаках различия моряков, поэтому всех скопом зачислил в 'матросы'. Путь наверх занял почти четверть часа, Микки уже достаточно хорошо ориентировался, чтобы не блуждать по кораблю часами, но не настолько, чтобы безошибочно и с первого раза попадать куда требуется.

На палубу он выбрался достаточно быстро, но отбил палец на ноге о какую-то зловредную железяку. В темноте уже светился светлячок одинокой сигареты, мигал и попадал, чтобы снова возгореться неяркой звездочкой. Единственной на угрюмом фоне сплошь затянутого пеленой неба. Мартин встал с наветренной стороны, спасаясь от порывов ветра несущих брызги волн и дождя. Долго щелкал зажигалкой, но ветер подхватывал и срывал язычок пламени.

— Не получится.

— Что? — не понял Мартин.

— Я говорю, на таком ветру не получится, — терпеливо повторил незнакомец, громче, перекрикивая шум ветра. — Я уже пробовал.

Он взял у Микки сигарету и прикурил от своей.

— Благодарю, — сказал Мартин, принимая дар и стараясь рассмотреть собеседника при свете двух табачных угольков. Получалось плохо.

— Северный сосед? Канада? — неожиданно с добродушным юмором спросил попутчик. Он сделал два шага ближе, и теперь они могли говорить, почти не повышая голос. Летчик подождал, пока пронесется очередной порыв шквала, и ответил:

— Нет, я из Австралии.

Теперь они стояли друг против друга, почти соприкасаясь полями шляп, но черты лица собеседника Мартин по-прежнему не мог рассмотреть. Только улыбку и добродушный блеск глаз.

— Мое имя Шейн. Питер Шейн, — сообщил нежданный собеседник. — Арканзас, коммивояжер.

— Микки Мартин, Австралия. Летчик.

— 'Арсенал Демократии'? Возвращаетесь к месту службы? — немедленно догадался американец. То ли заметил, то ли почувствовал неудовольствие собеседника и немедленно поправился:

— Простите, не мое дело. Просто привычка — быстро оценивать и быстро думать. В моем деле без этого нельзя. Увы, к сожалению, я иногда еще и слишком быстро говорю.

Мартин улыбнулся и добродушно ответил:

— Все в порядке. Я действительно из 'Корпуса'. Не думаю, что это секрет, разве что вы из коммунистической разведки.

— Нет, что вы. Мой бизнес куда проще и совершенно безобиден!

— Чем торгуете, если это не секрет? Оптика, механика?

Шейн взмахнул руками.

— О, нет, что вы! Мелкая галантерея. Иголки, нитки, пуговицы, прочие швейные принадлежности. И конечно, швейные машинки, по специальным заказам, оптовые поставки, но можно договориться и об отдельных экземплярах.

Мартин неподдельно удивился.

— Пуговицы? Иголки? И ради этого стоит пересекать океан? Да еще с риском…

Он невольно оглянулся на беснующийся океан. Где-то за пеленой ветра и дождя должны были быть остальные корабли конвоя и эскорт, но в такую погоду их приходилось скорее угадывать, чем видеть.

— Что здесь сказать… — отозвался Шейн, закончив табачные манипуляции, — Раньше однозначно стоило! Вы, наверное, на официальном содержании. Поэтому давно не покупали в английских магазинах разную хозяйственную мелочь, не так ли?

Мартин слегка потупился. Что верно, то верно, 'Злой Клэр' мог спускать с подчиненных по три шкуры на дню, но в отношении снабжения 'Арсенал' сбоев не давал даже в худшие дни лета сорок второго.

— Видите! — воодушевился американец, — когда разговор заходит о войне, все в первую очередь думают о снарядах и забывают, что людям надо одеваться и чинить одежду. Об этом я и беспокоюсь. С некоторой выгодой для себя.

— И хорошая выгода? — поинтересовался Мартин.

— Теперь уже не знаю. Британская таможня никогда не была особенно приветлива к тем, кто привозит товары из-за границы. Дескать, пусть покупают отечественное. Теперь же… В каждом приезжем они видят немецкого или на худой конец русского шпиона и террориста. Еще, говорят, финансовая политика — никакого вывоза капитала из страны. И вот результат! Раньше я приезжал с отдельными образцами и стопкой контрактов, все было цивилизованно и удобно. Я раскладывал товар лицом, записывал пожелания, оформлял сделки на будущие поставки и шел дальше. Теперь как нищий коробейник тащу с собой три чемодана. Что-то конфискуют на таможне, большую часть придется раздавать в виде …э-э-э… благодарности за разные услуги и так далее. Скоро мне придется торговать вразнос, буду ходить с лотком на шее, как мои дальние ирландские предки.

— Ну-ну, наверное, не все так скверно, — осторожно заметил Мартин. Разговор начинал его утомлять. Американец был забавен и обаятелен, но сигарета дотлевала, сырость просачивалась сквозь тонкое пальто, не рассчитанное на такие испытания.

— В общем, да, — согласился Шейн. — Бывало и хуже. Но все равно теперь работа трудна и малоприбыльна. И становится труднее от раза к разу. Я почти забыл, как выглядит дом. Две-три недели у вас, на острове, потом обратно, а там я днюю и ночую в конторе. И снова к вам, в Англию.

Мартину стало совсем неинтересно, вежливо сославшись на неотложные дела, он свернул беседу и поспешил прочь с промозглого и продуваемого мостика. Повернувшись спиной к американцу, летчик не видел, как тот глубоко затянулся дымом. Яркая вспышка сигары отчетливо высветила лицо Шейна, его холодный, оценивающий взгляд, которым коммивояжер проводил австралийца.