Газета Завтра 319 (2 2000) - Газета Завтра Газета

На полке попью кваску —

Дай, квасок с присловьицем,

Мне добра-здоровица!

Она мыслит языком своих героев, не конструирует, не изобретает, сколь много в её стихах прибауток, частушек, поговорок :"Ой, не беда, что вдовая /Зато — на всё готовая". Или. "Вы не хмурьтесь, братовья/, Уж со мною жить дивья."

Частушечный ритм привычен для неё. Этим она берёт и слушателя. Не случайно и Николай Рубцов, и Сергей Викулов в один голос говорят об успехе её выступлений. "Самой яркой картиной того дня, — пишет Сергей Викулов, — запечатлевшегося в памяти, была вот эта: Ольга Фокина читает стихи... А между тем, читает Ольга Фокина предельно просто, да, пожалуй, совсем и не читает (в смысле — не декламирует), а разговаривает с залом, как разговаривают деревенские подружки, встретившись у колодца...Не было в России и нет похожего на неё поэта, а это тоже признак подлинного таланта — непохожесть!"

Религия поэта. Религия выражается почти любым поэтом не внешними формами стиха, не церковными мотивами и семантикой храма, а образностью, мелодикой. Любой традиционалист существует в определённом религиозном мире. И Православие Ольги Фокиной проглядывает в личной интерпретации природы, в отношении к семье, в любви. И в фольклорной песенной традиции она ищет объединяющее соборное православное начало. Мы видим, если не религиозность в чистом виде, то поиски её. Как и всякий крестьянин, как и всякая крестьянка старого деревенского уклада, Ольга Фокина — пуританка в поэзии. И это тоже несомненный признак религиозности. Чистота отношений.

Расскажи

Про Кижи!

Ну хотя б не подробно, а вкратце!

Что за храмы стоят,

Что за главы на храмах горят.

Или же такой несомненно православный восторг:

Пой, вселенная! Я воскресаю!

Воскресаю, вселенная, пой!

Хлеб от целой буханки кусаю,

Запиваю — вприглядку — водой.

А какое целомудренное, идущее от народного лада воспевание любимого:

Был у меня соколонько

Весел да ясноглаз.

Там, где иному — полынья,

Этому — мост и наст.

Там, где иному — горюшко,

Этому — трын-трава...

Был у меня соколушко —

Светлая голова.

Вольному ему, резвому

Сети я не сплела,

Крылышек не подрезала,

В клетку не заперла

Чула ночесь — из гнёздышка

Встал на рассвете, да

В кою махнул сторонушку —

Не поприметила...

Таким бы стихам учить наших школьников, глядишь, и отношение к родному языку было бы иное, не хуже, чем во Франции. Наши западники, увы, не западные принципы отношения к традициям, к крестьянству, к национальной культуре перенимают, а лишённые их корней хотят при этом сами стать подобием их. И потому откровенно чужды своему народу, не любят его, презирают народный быт. Потому их культура повисла в пустоте, держится лишь на пародировании оригинала, насквозь вторична.

Быт же поэзии Фокиной — птицы и звери, ручьи и колодцы, народная кухня и привычная крестьянская работа.

Природа в её стихах — это не отдых пейзан, не взгляд из окна поезда, не тихое дачное пастернаковское наслаждение. Помню, как кипел Анатолий Передреев, смотря на известное фото Бориса Пастернака в сапогах на переделкинской даче. "А сапоги-то ему зачем? Свою жертвенность и убогость демонстрировать?"

На самом деле та фотография после гонений на него из-за "Доктора Живаго" была политически сработана — под зэка. И, может быть, сам поэт был ни при чём. Но не сталкивая столь разные галактики поэтов, хочу подчеркнуть, что те же кирзовые сапоги в поэзии Ольги Фокиной — естественная часть окружающего её быта. Другой-то обуви после войны, кроме ещё валенок, деревня не знала вовсе.

Началось же все просто с первого юношеского восторга перед окружающим её миром.

Хорошо, положив подбородок в ладони,

К солнцу майскому пятки босые поднять,

И смотреть, как пасутся у озера кони,

И себе выбирать молодого коня.

Хорошо, ничего не желая на свете,

Без пути и без цели скакать по лугам,

И спугнуть задремавший в черёмухах ветер,

И задорную песню послать облакам...

Это всё — начало поэзии Ольги Фокиной, пятидесятые годы, жизнь в природном ладу.

Такие откровения мы будем находить и позже, спустя десятилетия: "Где одни мои да волчьи отпечатаны следы..."

Дальше с неизбежностью идёт город, общение с городом, постижение города. Ольга Фокина поступает в Москву, в знаменитый Литературный институт. Этим путём шли все её сверстники-поэты. Мать упрекает её, как упрекали, очевидно, всех поэтов мира родители, видя в них будущих физиков, химиков, офицеров, кого угодно, но только не поэтов. Правда, материнские крестьянские упрёки, увы, иные.

Это уже проблема двух народов в одном народе, крестьяне и дворяне, это то, из-за чего произошла революция. При всей её жестокости, при инонациональности верхушки революционеров, сама революция была народная. Потому её мистически приняли Николай Клюев и Александр Блок, Сергей Есенин и Андрей Платонов.

Один народ столетиями торговал другим народом. Простят ли негры когда-нибудь белым в США? Простят, когда придут к власти миллионы поклонников Фаррахана и с улыбкой вырежут сопротивляющихся белых. Так было и у нас.

Остаточное сознание того, иного народа видно в словах матери Ольги Фокиной.

Ты в низине родилась, в низине росла,

И в низине б тебе поискать ремесла, —

На крутом берегу все дороги круты, —

Беспокоюсь, боюсь: заплутаешься ты!..

Психология из "Хижины дяди Тома", книги, ныне проклятой бунтующими неграми:

Но за вёсла садясь, я махнула без слов,

И навстречу лучам заплескалось весло...

А это уже психология иного поколения, ибо поколение детей 1937 года было ещё и первым в истории России общенациональным поколением. Ни дворян, ни крестьян, ни попов, ни купцов — единая нация и в жертвенности, и в удаче, и в мужестве, и в предательствах, и в культуре, и в бескультурье.

ПОЖАЛУЙ, СЕЙЧАС, увы, в России рождаются вновь сословные, разделённые поколения. И дети Михалковых уже сейчас готовятся бить в лица кухаркиных детей. Увы, господа либералы, Америки у нас не получается. Из тоталитарного, но равенства, мы попадаем в колониальный феодализм. Но вернёмся к нашему первому общенациональному поколению. Равному и в безотцовщине своей, у кого на фронте отцы погибли — у Ольги Фокиной, у Александра Проханова, у кого в лагерях — у Александра Вампилова, у Валентина Устинова, и у того же Давида Маркиша.

Тема отцов пришла уже в городе в поэзию Фокиной. Тогда же пришло понимание всей трудности материнской вдовьей жизни.

Я помню соседей по тем временам,

Которым короткое имя — война.

Короткое имя, а память — долга.

Безмолвна деревня — по трубы в снегах,

..........................................................

Идти по деревне куски собирать

Мы сами решили: страшно умирать.

И мать, наклонясь над грудным малышом,

Сказала спокойно: "Ну что ж, хорошо!"

Что стоило это спокойствие ей,

Я знаю, пожалуй, получше людей.

Была моя мама добра, но горда:

За спичкой в соседи — и то никогда!

........................................................