Зеленые холмы Африки - Эрнест Хемингуэй

– Хотите? – предложил я Старику.

– Что ж, выпить никогда не мешает.

Мы выпили оба, и Старик пробормотал:

– Черт бы их побрал.

– Черт бы их побрал, – повторил за ним и я.

– Может, все-таки наткнетесь на какие-нибудь следы.

– Мы обыщем всю местность.

Наша машина свернула вправо, на дорогу, миновала хижины туземцев, потом свернула влево, на плотно убитую, красную глинистую тропу, огибавшую холмы и с обеих сторон теснимую деревьями. Дождь уже лил вовсю, и мы ехали медленно. В глине, по-видимому, было много песка, так как колеса не буксовали. Вдруг Абдулла, сидевший сзади, пришел в сильное возбуждение и попросил Камау остановиться. Тот затормозил, мы вылезли из машины и прошли немного назад. На сырой глине отчетливо виднелись свежие следы куду. Антилопа прошла здесь каких-нибудь пять минут назад, не больше: края отпечатков были острые, и взрыхленная копытами земля еще не успела размокнуть под дождем.

– Думи, – сказал Гаррик, откинув голову, и широко растопырил руки, чтобы показать, какие огромные рога у этого животного. – Кубва сана!

Абдулла подтвердил, что это самец, и притом большущий.

– Пошли! – скомандовал я.

Идти по следу было легко, и мы знали, что куду где-то близко. Под дождем или снегом подобраться к зверю гораздо проще, и я был уверен, что сегодня удастся поохотиться. След сквозь густой кустарник вывел нас на прогалину. Я остановился, чтобы протереть мокрые очки и продуть прицел моего спрингфилда. Дождь теперь хлестал как из ведра, пришлось надвинуть шляпу на самые глаза, чтобы не заливало очки. Едва мы обогнули прогалину, впереди послышался треск, и я увидел серое с белыми полосами животное, которое продиралось сквозь кустарник. Я вскинул ружье, но М'Кола схватил меня за руку. «Манамуки!» – прошептал он. Это была самка куду. Мы подошли к тому месту, где она только что стояла, но других следов там не оказалось. Сомнений быть не могло: от самой дороги мы шли по следу этой антилопы.

– Вот тебе и «думи кубва сана»! – сказал я Гаррику с ядовитым сарказмом и жестом изобразил здоровенные рога, которые якобы растут у него на голове.

– Манамуки кубва сана, – пробормотал он огорченно и кротко. – Какая огромная самка!

– Эх ты, вшивый франт в страусовых перьях, – сказал я ему по-английски. – Манамуки! Манамуки! Манамуки!

– Манамуки, – подтвердил М'Кола, кивнув головой.

Я достал словарь, но, не найдя там нужных слов, знаками объяснил М'Кола, что мы вернемся на дорогу кружным путем и поглядим, нет ли других следов. Мы долго бродили под дождем, вымокли до нитки, но ничего не нашли и вернулись к машине; так как дождь стал утихать, а дорогу не развезло, решено было ехать дальше, пока не стемнеет. Облака клубились по склонам холмов, с деревьев капала вода; мы тщетно вглядывались в даль, но антилоп не было нигде – ни на открытых полянах, ни в зарослях кустарника, ни на зеленых склонах. Наконец стемнело, и мы вернулись в лагерь. Мой спрингфилд был весь мокрый, и когда мы вылезли из машины, я велел М'Кола хорошенько вычистить и смазать его. М'Кола кивнул, и я, войдя в палатку, где горел фонарь, снял с себя все, вымылся в брезентовой ванне и вышел к костру в халате, надетом поверх пижамы, освеженный и довольный.

Мама и Старик уже сидели у огня. Мама встала, чтобы налить мне виски с содовой.

– М'Кола все нам рассказал… – начал Старик, не двигаясь с места.

– Да, здоровенная была самка, – отозвался я. – Я чуть не уложил ее. Как по-вашему, куда ехать завтра утром?

– Пожалуй, на солонец. Наши дозорные просматривают оба холма. Помните того старого деда из деревни? Он как одержимый ищет куду где-то за холмами. Он и еще второй, вандеробо. Они ушли три дня назад.

– Почему бы нам не попытать счастья на том солонце, где повезло Карлу? Авось и для меня выдастся счастливый день.

– Конечно.

– Беда только, что день этот последний, потом солонец могут затопить дожди. Когда мокро, соли не остается и в помине. Одна грязь.

– В том-то и дело.

– Мне бы только увидеть куду.

– А когда увидите, не забудьте: нужно выждать, пока он подойдет поближе. Выждать и стрелять наверняка.

– Об этом-то я не беспокоюсь.

– Поговорим о чем-нибудь другом, – сказала Мама. – Этот разговор действует мне на нервы.

– Жаль, что этот малый, Кожаные Штаны, не с нами, – заметил Старик. – Черт возьми, вот кто умеет поговорить. При нем и у вашего муженька язык развязывался. Разыграйте-ка снова ту комедию про современных писателей.

– Подите к черту.

– Почему у нас нет никакой интеллектуальной жизни? – сказала Мама. – Почему вы, мужчины, никогда не поговорите о мировых проблемах? Почему я ничего не знаю о том, что творится на свете?

– На свете черт знает что творится, – сказал Старик.

– Ужас, да и только.

– Что происходит в Америке?

– Почем мне знать! Какие-то торжества АМХ15. Мошенники с сияющими глазами транжирят деньги, и кому-то придется потом расплачиваться. У нас в городе все побросали работу и живут на пособие. Рыбаки сделались плотниками. Как в Библии, только не совсем.

– А как дела в Турции?

– Кошмар. Они поснимали с голов фески. Повесили множество людей. Но Исмет покамест целехонек.

– А во Франции вы были в последнее время?

– Мне там не понравилось. Тоскливо, как в преисподней. Не так давно там произошла прескверная заваруха.

– Да, черт возьми, – сказал Старик, – это факт, если только можно верить газетам.

– Уж если они затевают скандал, то по всей форме. Будьте спокойны, у них есть традиции.

– А были вы в Испании во время революции?

– Нет, я опоздал. Потом мы ожидали еще двух, но они так и не начались. А потом одну прозевали.

– А на Кубе вы революцию видели?

– С самого начала.

– Ну и как?

– Великолепно. А потом – отвратительно. Вы не поверите, до чего отвратительно.

– Перестаньте, – сказала Мама. – Все это я и сама знаю. Когда в Гаване началась стрельба, я спряталась за мраморным столиком. Они мчались на машинах и палили во все стороны. Я прихватила с собой рюмку виски и была очень горда тем, что не забыла про нее и не расплескала ни капли. Дети сказали: «Мама, можно нам выйти вечером поглядеть, как стреляют?» Революция до того их взбудоражила, что нам пришлось прекратить всякие разговоры на эту тему. Бэмби так жаждал крови мистера М., что по ночам его душили кошмары.

– Поразительно, – сказал Старик.

– Не смейтесь надо мной. Я не хочу больше слышать о революциях. Все, что мы видим и слышим вокруг, – это сплошные революции. Они у меня как кость в горле.

– Зато вашему супругу они, наверно, нравятся.

– Ну нет, мне они тоже как кость в горле.

– А я вот ни одной не видел, – сказал Старик.

– Это прекрасно. Честное слово. Но только до поры до времени. А потом – хуже некуда.

– Волнующее зрелище, – сказала Мама. – Этого нельзя не признать. Но мне они надоели. Правда, теперь я совершенно равнодушна.

– Я немножко интересовался этим.

– И каков же ваш вывод? – спросил Старик.

– Все они были очень разные, но кое-что общее найти можно. Я хочу попытаться написать об этом книгу.

– Может получиться здорово интересно.

– Если только материала будет достаточно. Нужно изучить чертову пропасть фактов. Ужасно трудно доискаться правды, если не видел всего собственными глазами, потому что тем, кто потерпел поражение, не до разговоров, а победители всегда врут. Вот и приходится все прослеживать на месте, только в тех странах, где можешь объясниться. Это, конечно, мешает. Поэтому я никогда не поехал бы в Россию. Если не можешь подслушивать разговоры, толку не будет. Услышишь только официальные версии да осмотришь достопримечательности. В любой стране всякий ее житель, говорящий на иностранном языке, наврет вам с три короба. Все самое интересное узнаешь из разговора с людьми, а если не можешь поговорить с ними и подслушать тоже не можешь, не узнаешь ничего ценного, разве только наберешь материалу на газетную статейку.

– В таком случае вам надо хорошенько взяться за суахили.

– Я стараюсь.

– Но все равно вы не сможете подслушивать, потому что здесь они говорят на языках разных племен.

– Но если я когда-нибудь и напишу об Африке, это будет простая зарисовка, я ведь так мало знаю. И все же первое впечатление от страны очень ценно. Быть может, оно, черт бы его побрал, ценнее для тебя самого, чем для других. Но все равно надо о нем написать, высказаться. А потом можно хоть выбросить.

– Почти все эти книжонки про сафари невыносимо скучны.

– До ужаса.

– Мне понравилась только одна – Стритера. Постойте, как она называется? «Цивилизованная Африка». Он заставляет почувствовать, что это за штука. Лучшей книги я не читал.

– А мне нравится книга Чарли Кертиса. Она написана без фальши и рисует все очень живо.

– А этот Стритер пишет ужасно смешно. Помните, как он подстрелил конгони?