КОНТРОЛЬНОЕ ВТОРЖЕНИЕ - Михаил МЕДВЕДЕВ

Посетители кафе побросали на столы вилки и отодвинули от себя тарелки с недоеденными бифштексами.

Я напрягся и приготовился услышать сообщение о новом налете. Обычно веселая и искрящаяся задором ведущая вечерних новостей Алена Глазунова выглядела подавленно, говорила отрывисто и сухо, будто била короткими очередями из пулемета. Вместо привычного «добрый вечер, друзья» она выстрелила лаконичным и жестким «здравствуйте, товарищи». Похоже, что с учетом сложившейся обстановки «добрый вечер» стало звучать слишком оптимистично.

— Продолжаются разборы завалов в жилых кварталах Ленинграда…

Ее голос не дрогнул. «Молодец, девчонка, – подумал я. – Она выдержит. Также твердо и спокойно она расскажет о многомиллионных потерях, о сгоревших городах и неудержимом наступлении врага, а потом без запинки прочитает последнее постановление Верховного Совета Земли об уничтожении планеты, ради спасения Солнечной Системы. Прочтет и вместе с последними защитниками нашего мира споет „Врагу не сдается наш гордый „Варяг““.»

— Наиболее сильно от бомбардировки пострадала Юго-Западная часть города. В настоящее время данные о жертвах засекречены. Распространение панических слухов будет караться административными арестами. Спасатели сообщают, что обеспечили прохождение техники по проспекту Ветеранов, Ленинскому проспекту и проспекту Стачек.

Я прекрасно знал все перечисляемые Аленой улицы.

Более того, большая часть моей жизни прошла в окрестностях проспекта Стачек, но среди гор ломаных бетонных плит глаза не различили ничего знакомого. Будто на экране демонстрировался пейзаж незнакомой планеты.

— Спасателям приходится применять тяжелую технику, чтобы организовать доставку воды и продуктов питания в пострадавшие районы.

Ревущие бульдозеры безжалостно перемалывали гусеницами оставшийся от домов мусор и человеческие останки.

— Эвакуация раненых затруднена многочисленными пожарами. Десятки людей, уцелевших после бомбардировки, задохнулись в каменных ловушках под завалами, – голос диктора все-таки дрогнул. – Госпитали и больницы Ленинграда переполнены. Ситуацию осложняет то, что в лечебных учреждениях не работает водопровод и отсутствует электричество. Применение портативных генераторов ограничено военным командованием. Раненые в спешном порядке телепортируются в крупнейшие лечебные центры планеты. В районе Комсомольской площади удалось оборудовать посадочную площадку спасательных космолетов, что в ближайшее время позволит организовать переброску беженцев в Минск, Таллинн, Хельсинки и на орбитальную станцию «Асклепий-6».

— Жаль, что не используют анабиозные камеры, – посетовал мужчина за соседним столиком. – Они могли бы замораживать тяжелых раненых и даже свежие трупы, а потом спокойно хранить их, пока не появится возможность оказать нормальную помощь.

— Почему вы думаете, что не используют? – спросил я.

Меня всегда бесили «специалисты», которые позволяют себе критиковать профессионалов, обладая при этом минимумом знаний и необходимой информации.

— Применение анабиозных камер в настоящее время невозможно. Применив неизвестную технологию, пришельцы подавили работу наших гипергенераторов, – сообщила Алена, и я заткнулся. – Человечество несет огромные потери. Сейчас будет прямое включение с места событий.

Стереокартинка на всех экранах стала плоской и какой-то ненастоящей. Появившийся на ней серый и зыбкий журналист внимательно посмотрел в объектив камеры и быстро затараторил:

— Да, Алена, мы в эфире. Работы по разбору завалов не прерываются ни на минуту. Три раза в час вся техника останавливается, и объявляются так называемые «минуты тишины»…

«Которые больше всего напоминают минуты молчания», – добавил я про себя. Ненавижу журналистские штампы. При репортаже из мест стихийных бедствий и техногенных катастроф обязательно нужно рассказать про «минуты тишины», показать усталое лицо спасателя и трогательную детскую игрушку, лежащую на груде битых кирпичей. Информации – ноль, зато эмоции плещут через край. «Даже видавшие виды ветераны служб спасения были потрясены…» Тьфу! Кажется, я сам мог бы без труда переквалифицироваться в плохого журналиста.

Репортаж из Ленинграда закончился, и на экранах замелькали кадры с набившего оскомину процесса по делу китайских людоедов. Даже в условиях начавшейся войны редакторы новостных лент не смогли оставить в покое этот сильно потрепанный сюжетец. Сейчас опять будут показывать маленького злобного повара, умеющего виртуозно готовить человечину, и гурманов, с удовольствием эту самую человечину пожиравших. В цепких пальцах журналистов трагедия уже давно превратилась в фарс, и зрители жаждали скорейшего смертного приговора, дабы не видеть больше мерзкие рожи каннибалов. К счастью, сидящий на пульте сотрудник оборвал новостной выпуск видеоклипом, превозносящим новый сорт пива «Фараон». В ролике утверждалось, что «Фараон» воссоздан по органическим остаткам, найденным в желудках египетских мумий. Генным инженерам удалось вырастить настоящий фараонский ячмень, настоящий фараонский солод и полностью восстановить утраченную фараонскую рецептуру.

— Следующим будет кофе «Ленин», – проворчал мужчина за соседним столиком.

Невозмутимый робот-официант принес мой заказ и замер в ожидании оплаты.

— Атака на Горький, – устало сообщила Алена Глазунова, прерывая рекламу пива. – Есть жертвы. Заместитель председателя мобилизационной комиссии Земли предупредил о запрете на отключение индивидуальных средств связи. В любой момент любой гражданин планеты может быть мобилизован для выполнения боевых и иных задач. Призывной возраст снижен до 16 биологических лет. Президиум Верховного Совета Солнечной Системы объявил об эвакуации с планеты Земля всех детей в возрасте до 13 лет включительно. Об эвакуации детей старшего возраста будет объявлено дополнительно. В расчет принимается только реальный календарный возраст. Лица, прошедшие глубокое омоложение, детьми не считаются. Подтвердились предположения о том, что агрессоры вторглись в наш мир через мощные телепортационные колодцы. Место их первоначального базирования до сих пор не выяснено. Это может быть любая из планет Солнечной Системы или, по наиболее смелым предположениям, неизвестный нам параллельный мир. Последнее утверждение решительно опровергается физиками.

Дальше я слушать не стал. Расплатился с роботом по мыслетелефону, опрокинул в рот чашечку прохладного кофе с коньяком и покинул гостеприимную «Абжорку».

В двух кварталах от кафе на чудом сохранившейся старинной улочке в блочном девятиэтажном доме жила Тумана Сентябрь. Я шаркал подошвами по узкому тротуару, заглушая невнятный гул ночного города. Тула спала беспокойным предвоенным сном. То и дело с широких проспектов доносился рокот последних выпусков новостей. За темными окнами мелькали отблески экранов, и город вздрагивал от далеких бомбовых ударов и чувствовал боль умирающих на другом конце планеты людей.

Город хмурился и готовился к битве.

С благоговением я переступил порог ее подъезда. Автомат зажег тусклый желтый свет, осветив выщербленные ступени и темно-синие стены с облупившейся краской. Торжественный и неспешный подъем на второй этаж занял у меня не меньше минуты. Мне вдруг стало тоскливо и одиноко. О чем говорить? Что обсуждать?

Между нами никогда ничего не было. Мы даже по душам ни разу не говорили. Я всегда держал свои чувства при себе, и она о них не догадывалась. Неважно, какие воздушные замки построило мое воображение, я для нее чужой малознакомый человек.

Демон ее двери приглашающе щелкнул замком. Ничего удивительного. Ведь я бывал у нее в гостях и вполне мог остаться в памяти домашнего компьютера. Я робко постучал и, не дождавшись ответа, вошел внутрь, на секунду раньше, чем решился убежать прочь. Будто прыгнул в открытый люк самолета. Шагнуть назад означало опозорить себя навсегда в своих собственных глазах.

Странно. Никто и никогда не узнал бы о моей слабости, но до конца дней своих я остался бы опозоренным.

Освещение в прихожей почему-то не включилось, и я, ориентируясь по памяти, двинулся в сторону гостиной. Здесь мало что изменилось после моего последнего посещения. Только справа от входа добавилось нечто угловатое и деревянное, высотой чуть пониже колена. Что это было, я так и не выяснил, но синяк после встречи с этой штуковиной остался знатный. Пока я брел по коридору, мне в голову пришла мысль о том, что Тумана может быть не одна, и я уже почти повернул назад, но снова передумал. Другой возможности поговорить у нас, вероятно, уже не будет. Плевать, что мой приход сюда мотивирован исключительно моими фантазиями. Плевать! Я должен поговорить с ней, иначе не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том. А если у нее сейчас кто-то есть, то я спущу его с лестницы! Война все спишет. Время вежливости и всеобщей терпимости закончилось после падения первой бомбы.