Эти синие глаза - Патриция Кэбот

Хотя ему доводилось слышать рассказы о братских могилах и о массовых захоронениях, когда холера убивала целые семьи в полном составе, самому ему никогда не доводилось этого видеть.

Внезапно ощутив укол совести, он вспомнил упрек Бренны в адрес Королевского медицинского колледжа, кишащего людьми, ничуть не заинтересованными в лечении болезни, а пекущимися только о собственной карьере. И осознал, что упрек этот был справедлив. Никто из его коллег, и менее всего он сам, и не подумал о том, что эпидемия свирепствует в беднейших кварталах Лондона. И совсем иначе обстояло бы дело, если бы холера затронула кого-нибудь из его собственных пациентов.

— Мы, — повторил Рейли. — Что вы имеете в виду, говоря «мы»? Вы хотите сказать, что помогли с похоронами?

Ему было трудно поверить, что граф, этот граф, опустился бы до столь низкого занятия.

— Да, — последовал удививший его ответ Гленденинга, — мы все принимали в этом участие. Даже мать Бренны, миссис Доннегал, а она очень хрупкая женщина.

Господи! Ведь Бренна убеждала его, что лорд Гленденинг не был похож ни на кого из известных ей дворян, и теперь, как ни претило ему это, он был вынужден признать, что и у этого человека были свои положительные качества: лорд Гленденинг больше пекся о своих людях, чем большинство господ, заседавших в палате лордов, главной заботой которых и должно было стать попечение о людях.

Рейли покачал головой. Вокруг были и другие доски на могилах. Их было множество. И сколько же жителей Лайминга, почивших в бозе, было брошено в безвестные могилы? Это показалось ему несправедливым.

Конечно, это никак не объясняло странное поведение Бренны, свидетелем которого он оказался нынче ночью.

— Ну и что вы думаете обо всем этом? — спросил Гленденинг.

Рейли, мысли которого были прерваны этим вопросом, посмотрел на него.

— Что я думаю — о чем?

— Я имею в виду девушку.

Даже в тусклом лунном свете Рейли мог заметить нетерпение на лице графа.

— Как вы думаете, почему она записывает имена на могильных плитах и собирает в деревне комки глины и грязи?

Рейли мог дать лишь один ответ:

— Не могу сказать зачем.

Гленденинг обжег его взглядом:

— Что вы хотите этим сказать? Мне кажется, это ясно без слов. Эта женщина безумна.

Рейли попытался собраться с мыслями. Это было нелегко, учитывая его утомление, а также количество поглощенного им алкоголя и донимавший его холод. Все же он сделал попытку, но вывод, к которому он пришел, ему не понравился.

Дело было не только в том, что эта женщина глубокой ночью стояла посреди кладбища и записывала в тетрадь имена умерших. И не в том, что она бродила ночью по деревне в тот же час, собирая глину. Его беспокоило что-то еще. Было нечто, обнаруженное им в деревенской амбулатории. Оттуда исчезло медицинское оборудование. От некогда стоявшего там микроскопа осталась только подставка, покрытая пылью, а предметные стекла были разбиты. С полок исчезли пробирки и флаконы.

Но самым странным Рейли показалось то, что он нигде не обнаружил историй болезни. Что могло случиться со всем этим? Все это похитили воры? Возможно. Однако Рейли не обнаружил следов взлома, а Гленденинг клятвенно заверил его, что существовал единственный ключ от амбулатории и ключ этот был у него. И зачем ворам истории болезней? Теперь ему придется завести новые.

Микроскоп можно легко заменить, во всяком случае, Рейли мог это сделать. Ему достаточно было заказать новый и отправить в банк деньги за него. Предметные стекла и химические реактивы тоже можно было получить без затруднений.

Но его тревожил вопрос, зачем все это было украдено. Ради какой цели? Почему он заподозрил, что исчезновение всего этого не было невинной шалостью?

Потому что был уверен, что знает вора. И его пугало даже не это, а причина, почему все это было похищено.

Обычно женщин такие вещи не интересовали.

— Вы, кажется, что-то говорили о том, что в коттедже мисс Доннегал есть постоянно запертая комната. Почему?

— Да, — ответил Гленденинг. — На острове ни в одной двери не было замка, кроме как в двери амбулатории и в двери комнаты, которую она называет кабинетом своего отца. А почему?

— Для этого нет причины, — задумчиво сказал Рейли.

Гленденинг схватил Рейли за плечи и повернул его лицом к себе.

— Вы не можете скрывать это от меня, чем бы это ни было. По вашему молчанию я могу заключить, что вы о чем-то догадываетесь. Она действительно… сошла с ума? Да?

Рейли, посмотрев графу прямо в глаза, бесстрастно произнес:

— Пустите меня.

Гленденинг отпустил его плечи и отошел от него на несколько шагов. Когда секундой позже он вернулся, то Рейли увидел в лунном свете лицо графа, потемневшее от ярости.

— Лучше вам сказать мне прямо сейчас! Вы что-то знаете, знаете гораздо больше, чем сказали мне! Лучше вам открыть рот, а иначе, друг мой, вместо слов вам придется выплюнуть собственные зубы.

Рейли мог вынести многое. Он мог примириться с тем, что единственная любовь его жизни бросила его, потому что считала его бездельником, не желавшим принять полагавшийся ему титул. Он готов был потерять все, отказаться от всего, что умел и знал, и начать все сначала в таком захолустном городишке, как Лайминг, чтобы доказать ей ее неправоту.

Он мог нырнуть в соленую ледяную воду за утопающим паромщиком, мог помочь родиться бастарду у девушки из таверны. Он мог пережить то, что его грубо будил среди ночи помешавшийся от любви граф.

Но единственное, что не могло не вызвать у него отпора, — это угрозы.

Поэтому он повернулся к Йену Маклауду с поднятыми кулаками.

— Только посмейте! — зарычал он. — Попробуйте, Гленденинг, и получите по заслугам!

Граф несколько опешил от его напора. Он, моргая, смотрел некоторое время на кулак Рейли, покачивавшийся перед самым его носом, потом сказал:

— Послушайте, Стэнтон! Вы же знаете, что я не хотел сказать ничего такого. Не стоит так горячиться…

Рейли, поняв, что зашел слишком далеко, опустил кулаки. Однако сердце его продолжало бешено биться.

— Сожалею, — сказал он.

— Нет, — возразил Гленденинг. — Пожалуй, извиниться стоит мне.

Они продолжали стоять друг против друга, и дыхание белыми облачками пара вырывалось у них изо рта. Наконец Гленденинг сказал примирительно:

— Так скажите же мне, что это. Помешательство, навязчивая идея? Или колдовство?

Как только Гленденинг произнес слова о колдовстве, заухала сова. Рейли не мог сдержать нервной дрожи.

— Не то и не другое, — ответил он, плотнее запахивая плащ на плечах.

Плечи Гленденинга уныло опустились, и он проговорил:

— О, не стоит играть со мной в игры. Она безумна, как мартовский заяц, и вы это знаете. Не стоит стараться смягчить для меня удар.