Князь вампиров - Даррен Шэн

Встав, Парис указал на Курду и провозгласил:

— Я голосую за то, чтобы его отвели в Зал смерти и казнили без промедления. После этого тело следует расчленить, чтобы душа никогда не смогла попасть в рай, и кремировать!

Через пару минут встал Мика Вер Лет и тоже указал на Курду.

— Не знаю, справедливо это или нет, — вздохнул он, — но мы должны уважать законы, по которым живем. Я тоже голосую за то, чтобы его казнили в Зале смерти и кремировали с позором.

За ним встал Лук. Указав на Курду, он просто сказал:

— Зал смерти.

— Кто-нибудь хочет вступиться за предателя? — спросил Парис.

Вампиры молчали.

Если кому-нибудь удастся нас убедить, мы можем пересмотреть наше решение, — сказал Парис, но в Зале царила тишина.

Я смотрел на жалкую фигурку передо мной и думал о том, что благодаря Курде я быстро освоился в Горе вампиров, что он обращался со мной как со своим другом, шутил и рассказывал много интересного. Я вспомнил, как он сбил Арру Грацис с шеста, а потом протянул ей руку, чтобы помочь подняться, и как в его глазах отразилась обида, когда Арра отказалась принять его помощь. Я вспомнил, как он спас мне жизнь, как бегал просить за меня Князей, как пытался помочь мне уйти от наказания, рискуя даже тем, что его план может сорваться. Я здесь целый и невредимый только благодаря Курде Смульту.

Я хотел было встать и вступиться за Курду, попросить Князей придумать другое, менее жестокое наказание. Но тут в памяти моей всплыли лица Гэвнера и Арры, и я вдруг подумал о том, что бы он сделал с мистером Джутингом, Себой и остальными, если бы они встали у него на пути. Он бы убил любого, если бы потребовалось. Это не доставило бы ему удовольствия, но он сделал бы это, ни минуты не колеблясь. Он бы сделал все, что посчитал необходимым, как настоящий вампир.

Снова сев на свое место, я печально покачал головой и решил промолчать. Это было слишком серьезно. Не мне решать. Курда сам вырыл себе могилу. И теперь должен набраться храбрости и лечь в нее. Мне было неприятно, что я не вступился за него, но я бы чувствовал то же самое, даже если бы вступился.

Когда стало понятно, что никто не собирается оспаривать решение Князей, Парис подал знак стражникам. Они окружили Курду и раздели донага. Когда они раздевали его, Курда молча смотрел вверх на купол Зала.

Потом Парис обмакнул пальцы в змеиную кровь, сосуд с которой достали из-за его трона, и провел ими по голой груди Курды. То же самое сделали Мика и Лук. На груди у Курды остались три уродливые отметины — знак того, что он предатель или просто не достоин быть вампиром.

После этого стражники повели его прочь. Никто в Зале не издал ни звука. Он шел, низко склонив голову, но я заметил, что по щекам у него текут слезы. Ему было одиноко и страшно. Мне очень хотелось утешить его, но было поздно. Пусть уж лучше поскорее выйдет из Тронного зала.

На этот раз, когда он проходил мимо вампиров, никто не освистывал его и не пытался ударить. Ему пришлось задержаться ненадолго у выхода — стражники просили собравшихся в дверях вампиров дать им пройти. А потом его повели по туннелям к Залу смерти, посадили в клетку, завязали глаза, подняли над кольями под самый потолок и жестоко расправились с ним. Так погиб предатель… мой друг… Курда Смульт.

ГЛАВА 21

Я не пошел смотреть, как казнят Курду. Не оставался я и на суд над вампирцами. Я вернулся в свою комнату и просидел там до следующей ночи, на которую были назначены похороны Арры Грацис, Гэвнера Перла и других вампиров, погибших защитников Горы. Тело Гэвнера нашли. Курда рассказал, что они засунули его в расщелину почти у самого подножия Горы. Туда отправилась группа вампиров и вскоре обнаружила его.

Гром и второй молодой волк вернулись в стаю. Они тихо ускользнули почти сразу после окончания битвы, в которой потеряли своего товарища. Я не успел ни попрощаться с ними, ни сказать спасибо.

Интересно, доведется ли мне еще когда-нибудь побегать со стаей. Вряд ли, даже если Князья помилуют меня. Теперь, когда Совет подходит к концу, волки уйдут от Горы. Скорее всего, я больше никогда не увижу ни Грома, ни Руди, ни всех остальных.

После суда и до похорон я сел писать дневник. Я не прикасался к нему с тех пор, как мы пришли на Гору. Сначала перечитал свои старые записи, потом описал все, что произошло с тех пор, как мы с мистером Джутингом оставили цирк уродов и отправились к Горе. За работой мне удалось забыться, время пролетело незаметно. Вообще-то я не любил писать — больно напоминает школьные сочинения, но сегодня слова побежали сами собой. Я писал и писал, прервавшись только один раз, чтобы поесть, и еще один, чтобы поспать пару часов.

Я надеялся, что дневник поможет мне навести порядок в голове. Мне хотелось, чтобы все встало по местам, особенно относительно Курды. Но к концу я был все в том же замешательстве, что и в начале. Сколько я ни думал, все равно приходил к выводу, что Курда одновременно и герой и негодяй. Было бы гораздо проще считать его кем-то одним, но я не мог. Все это ужасно сложно.

Курда хотел спасти вампиров. И для этого предал их. Можно ли считать его негодяем? Или лучше бы он поступил честно и благородно, позволив своему клану погибнуть? Нужно ли оставаться верным своим друзьям до конца, что бы ни случилось? Я понял, что не знаю, как ответить на эти вопросы. Я и ненавидел Курду, считая, что он заслуживает смерти, и одновременно вспоминая его доброту, вспоминая, что он хотел как лучше, жалел, что у вампиров не нашлось другого способа наказать его, кроме как казнить.

Когда за нами с Хоркатом зашел мистер Джутинг, я еще не закончил. Большую часть истории уже изложил, но осталось еще чуть-чуть. Поэтому я закрыл дневник, оставив в нем перо, чтобы сразу найти нужное место, и отправился вместе с убитым горем вампиром в крематорий проститься с нашими друзьями и соратниками.

Первым должны были кремировать Гэвнера Перла, потому что он и погиб раньше других. Его одели в белое и положили на легких носилках в печь. Он выглядел так мирно: глаза закрыты, волосы причесаны, на губах легкая улыбка (это устроили Хранители крови, которые готовили тело к кремации). Я знал, что Хранители вытащили из тела внутренние органы, а также мозг, но по его виду об этом было совершенно не догадаться.

Я хотел рассказать мистеру Джутингу о последних словах Гэвнера, но разрыдался. Мистер Джутинг обнял меня. Я плакал, прижавшись к его груди, а он поглаживал меня по спине, стараясь успокоить.

— Хочешь, уйдем? — предложил он.

— Нет, — простонал я. — Я хочу остаться. Просто, знаете, это… так тяжело.