Правда о «Смерш» - Леонид Иванов

Васильев ответил, что недавно у него во взводе охраны ОКР «Смерш» появился новый солдат, работавший поваром до войны. У меня сразу возник вопрос:

— Слушай, Васильев, а список твоего взвода мы проверяли?

Васильев при этих словах словно окаменел, пораженный догадкой:

— Так это он и есть! Тот, кого мы разыскиваем. Солдат-повар, который подает нам завтрак.

Я говорю:

— Спокойно, никаких эмоций, доедим, как обычно, свой завтрак до конца.

После завтрака взял список взвода охраны отдела «Смерш» дивизии и убедился, что солдат-повар действительно является разыскиваемым шпионом. Но как доставить его через переправу с маленького плацдарма, находящегося под огнем немцев, чтобы не вспугнуть его и исключить попытку к побегу?

Вызываю его на беседу и говорю, что, мол, ты здорово готовишь, а в штабе армии есть один важный генерал с больным желудком, ему нужно соблюдать диету. Не согласишься ли перейти к генералу?

Тот согласился.

Чтобы не вызвать никаких подозрений, сразу же оформили все документы на убытие (вещевой, продовольственный аттестаты и др.). Когда прибыли в отдел армии, он тут же «раскололся».

Взяли его своевременно. Он уже собирался переходить к немцам с данными о нашем крупном наступлении на Кишинев и, что особенно опасно, намеревался перед своим уходом похитить некоторые оперативные документы в отделе контрразведки.

Естественно, возникает вопрос: каким образом немецкий шпион оказался во взводе охраны ОКР «Смерш» дивизии? Да очень просто. Взвод охраны, как и другие подразделения, нес боевые потери. Потери надо восполнять. А каким образом? Когда войска шли вперед, то в освобожденных от противника населенных пунктах оказывалось много людей призывного возраста. Для их призыва в армию прибывали полевые военкоматы, □ни призывали названных лиц в армию и направляли в части. Вот в числе таких призывников и оказался агент абвера. А там уж подфартило — попал прямо во взвод охраны «Смерш».

Специально проверять призванных людей в боевых условиях не было ни возможности, ни времени. Бывали случаи, когда призванные таким образом люди шли в бой в гражданской одежде, не успев получить военную форму. Так требовала обстановка.

Несмотря на все объективные обстоятельства, подполковник Васильев вскоре был снят с должности начальника ОКР «Смерш» дивизии, хотя был очень опытным руководителем. Мне было искренне жаль его.

Где-то в июне 1944 года в отдел контрразведки «Смерш», по-моему, 248-й стрелковой дивизии, находившейся в районе Тирасполя, с повинной явился офицер в форме лейтенанта и заявил, что он является агентом немецкой разведки. Десантирован на нашу территорию с самолета. Сотрудники «Смерш» дивизии немедленно доложили об этом в отдел контрразведки «Смерш» 5-й ударной армии, находившийся в селе Глинное.

Я с двумя оперработниками срочно выехал в дивизию для разбирательства и принятия мер.

«Лейтенант» был молодым человеком, довольно упитанным, с нескрываемым беспокойством на лице. Он сообщил, что попал в плен к немцам будучи раненым. После излечения ему предложили обучение в немецкой разведывательной школе. Поначалу он колебался, давать согласие или нет — уж больно не хотелось ему становиться предателем. Поразмыслив, он решил, что в его ситуации единственный путь для возвращения на Родину — это дать согласие, а после заброски явиться в соответствующие органы и правдиво рассказать всю свою историю. Таким образом он мог вернуться в ряды Красной Армии и продолжать бить немцев.

Спрашиваем его:

— Кто вместе с вами был в самолете перед выброской?

— Были еще два, по-видимому, агента. Одного, он был в форме капитана, я хорошо знаю по учебе в разведшколе, — «лейтенант» назвал его имя и достаточно точно указал характерные приметы. — А вот другого мне не удалось даже рассмотреть. Он был закутан в плащ-палатку, сидел к нам спиной и не проронил ни слова. Видать, важная шишка! Крупный агент!

Разговорчивость и даже некоторая предупредительность «лейтенанта», смахивавшая на заискивание, чего греха таить, импонировали нам, и мы предложили ему сесть с нами в машину, объехать ряд населенных пунктов, ж.-д. станций, других мест концентрации военнослужащих… Может, где и встретит он знакомцев — «капитана» или кого из других «однокашников»? «Лейтенант» искренне согласился сделать это, понимая, что эти его усилия зачтутся при определении меры наказания.

Таким образом, нами быстро была создана так называемая оперативная разыскная группа, с включением в эту группу агента-опознавателя. С агентом заранее было оговорено, что если он заметит кого-либо из известных ему лиц, то подаст нам условный знак.

Начались настойчивые, почти нескончаемые разъезды. Вскоре на одной из маленьких железнодорожных станций агент-опознаватель подал сигнал.

Мы, в мгновение ока сконцентрировавшись, словно нас облили ведром холодной воды, сразу заметили среди небольшой группы военнослужащих приснопамятного «капитана». Рассредоточившись по бортам машины, чтобы быстро выскочить и задержать его, мы ждали, когда машина подойдет ближе, но тут случилась неожиданность. «Капитан» вдруг бросился бежать в сторону леса. Каким образом он почувствовал опасность в одном из автомобилей, подъехавшем к толпе на 50 м, и сегодня остается для меня загадкой. По-видимому, сработала та самая «звериная» интуиция, основанная на предельной осторожности, помноженной на снисканный профессионализм.

Судя по быстрому легкому бегу, «капитан» был человеком спортивным, да и обут он был в легкие брезентовые сапоги. В то время многие офицеры в армии шили себе подобные сапоги. На мне же были кирзовые сапоги, тяжелые по весу и довольно жесткие. Автомобиль наш из-за пересеченной местности не мог преследовать беглеца, и хотя, выскочив из машины, я попытался догнать его, но с первых шагов понял, что затея моя бесполезна. Столь же неудачливы в преследовании оказались и мои товарищи. Тогда, достав пистолет, я на ходу открыл по беглецу стрельбу. Первые мои пули легли мимо. Наконец я остановился возле одиноко стоявшего дерева, крепко прижался к нему спиной и, задержав дыхание, выстрелил. Этот выстрел оказался удачным. «Капитан» упал, но через несколько секунд открыл ответную стрельбу. Я приказал своим оперработникам также открыть огонь, но не на поражение, а поверху или в сторону. Одновременно попросил считать, сколько выстрелов сделает «капитан». Вскоре выстрелы с его стороны прекратились. Выждав некоторое время и рассредоточившись, мы бегом направились к «капитану», опасаясь, что он лишил себя жизни. Но «капитан» был жив: бледный, с пеной у рта, с окровавленной раной на левой ноге, но жив. Мы быстро перевязали рану, наложили жгут, дали хлебнуть спирта.

«Капитан» этот, как оказалось, служил в Красной Армии, был офицером, добровольно сдался в плен и служил у немцев полицейским. За «заслуги» в своей «работе» он был зачислен в разведшколу, где проявил рвение и был среди первых. До задержания он уже дважды забрасывался в наш тыл и дважды успешно переходил назад после выполнения заданий. Это был настоящий враг — злой, убежденный, жестокий. При нем оказалась большая сумма подлинных советских денег, справки, что он находился на излечении в госпитале, а также командировочное удостоверение с подлинной печатью и действительной подписью командира дивизии. Последнее нас страшно удивило: и мы, да и не только мы, долго ломали головы, как это могло получиться. Сегодня я допускаю, что документы его были подделкой, но исключительно высокого, не виданного нами ранее качества.

Задание у него было простым: пользуясь командировочным удостоверением, дней десять-двенадцать покрутиться в прифронтовой полосе, а затем попасть в одну из действующих частей, где выведать сведения о готовящемся наступлении.

Третьего агента, кутавшегося в плащ-палатку, о котором говорил нам «лейтенант», обнаружить мы так и не смогли, несмотря на целый комплекс мер, принятых в масштабе целого фронта и шире.

За эту и другую чекистскую работу, за личное участие в разоблачении и задержании нескольких немецких агентов командующий армией Н.Э. Берзарин[4] наградил меня орденом Отечественной войны I степени. Он лично прибыл в отдел, вручил мне награду и расцеловал.

Со стороны генерал-полковника Н.Э. Берзарина отношение к офицерам военной контрразведки было исключительно благожелательным. Он видел и понимал, сколь велик вклад контрразведчиков в обеспечение проведения операций, в том числе самых крупных. А ведь этот человек до войны арестовывался органами НКВД, некоторое время провел в тюрьмах, но не затаил зла.

Замечательный полководец и человек, первый комендант Берлина Н.Э. Берзарин навсегда останется в памяти нашего народа как один из выдающихся творцов Великой Победы.

Кроме борьбы с агентурой противника, активная работа проводилась нами по борьбе с изменой Родине.