Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов

поболтать врач из маминой «Скорой помощи». Брюки на коленках пузырями, рукава потертые. Родители говорят, что все эти люди очень хорошие. Но разве это общество?

И Римма стала подыскивать себе работу. Конечно, без специальности устроиться трудно, но все-таки она чему-то десять лет училась? Возьмут секретаршей. Надо только не прогадать, выбрать организацию посолиднее, вроде Академии наук. Но оказалось, что во всех академиях места секретарш давно уже были заняты. В научно-исследовательских институтах Римме тоже не повезло, и лишь через каких-то знакомых, по эстафете телефонных звонков — один просит, потом просьба передается дальше — Римме удалось поступить в НИИАП секретаршей к самому товарищу Медоварову. Не больше двух недель работала она на этом месте. Жена Толь Толича оказалась столь вздорной и ревнивой, что во избежание скандала пришлось перевести Римму на должность ученицы лаборантки. Как говорится, «бросить на производство».

Римма было заартачилась, но потом смирилась. Чаще всего она работала в аккумуляторной. Ничего сложного и трудного в этой работе не было. В помещении чистота, прохлада, гудит вентилятор, нагнетая свежий воздух. Римме не понравился синий халат, она попросила заменить его на белый и тем самым подняла свою скромную профессию на более высокую ступень. Правда, это было нужно лишь для собственного успокоения, и Римма тщательно следила за крахмальной белизной своего халата, за маникюром, чтобы как-нибудь не сравняться с другой аккумуляторщицей, девушками из ремонтной мастерской или с работниками склада.

Вполне понятно, что Римма сразу же обратила на себя внимание. Летчики-испытатели, авиатехники и даже аспиранты частенько забегали в аккумуляторную. У каждого из них оказывался подходящий предлог, но Римма лишь скептически улыбалась. Человек, которым она может серьезно заинтересоваться, не придет в аккумуляторную. Делать ему здесь нечего.

Во время перерыва забегал Петро. Но уж больно он беспокойный, ревнивый. Нет, с ним Римма никогда бы не связала свою жизнь.

Она охотно бывала в лабораториях, куда на электрокаре привозила маленькие аккумуляторы для всевозможных приборов, но обязательно брала с собой какого-нибудь свободного от дежурства паренька, чтобы он помогал ей. Зачем утруждать себя, когда за одну только улыбку парень в лепешку расшибется и будет таскать аккумуляторы на все этажи, чего бы это ему ни стоило?

Римма сожалела, что Поярков не работает в лаборатории, куда бы она запросто могла заходить якобы для проверки аккумуляторов, а на самом деле, чтобы лишний раз показаться знаменитому конструктору. Он попросту не разглядел ее как следует. Должен ведь мужчина разбираться в красоте!

Это была ее единственная ценность, и она делала все возможное, чтобы показать себя в полном блеске и неотразимости. Родители из кожи лезли вон, чтобы заработать Риммочке на лишнее платье. Но этого Римме не хватало, приходилось и самой изворачиваться, продавать надоевшие тряпки, иногда взять с подруги двойную цену за какой-нибудь отрез, купленный в магазине: «Что ты, что ты, милая, ведь такого же не найдешь! Мне досталось случайно». Все свои желания и стремления, все чистое и светлое, что было у нее в сердце, расплескала она по капелькам, по пустякам. У нее дрожали руки, будто у пьяницы, когда она видела в витрине комиссионки модный отрез, босоножки, цветные купальники. Она выклянчивала у матери деньги, и тогда вся семья могла сидеть чуть ли не на одной картошке, только бы угодить единственной дочери.

Прошли каких-нибудь три месяца, и Римма уже стала своим человеком в НИИАП. Толь Толич считал себя вроде как бы виноватым перед ней. Бедная девочка, должна сидеть где-то в аккумуляторной.

Он вызвал к себе однажды Нюру, которую невзлюбил, возможно, лишь потому, что она работала у Курбатова, а тот не очень-то учтиво обошелся с Толь Толичем… Вызвал и с усмешечкой посоветовал:

— Растить надо молодые кадры, Анна Васильевна. Почему вы не приучаете ученицу — лаборантку Чупикову к самостоятельной работе? Закиснет она в аккумуляторной. Смелее, смелее выдвигайте молодежь! Вам еще рано бояться конкуренции.

С тех пор Римма занималась чем угодно, вернее, тем, что ей больше нравилось. Например, ходить с озабоченным видом по всему институту, что-то искать, проверять и таким образом коротать время до звонка.

Вот и сейчас ей очень повезло с находкой ботинка, иначе бы она не осмелилась войти в зал, где хозяйничает суровый Борис — за глаза Римма и молодых и старых называла только по имени. Сегодня никто с ней не любезничал, хотя и времени было много свободного. Ведь аппараты включаются по часам, а в перерывах дежурные свободны.

Но сейчас все «переживают». Удивительный народ! Римма хотела было уйти: скукота. И в эту минуту снова запрыгали перья самописцев, зажглись контрольные лампочки. Все ожило точно от глубокого сна. Борис Захарович бросил на рычаг телефонную трубку. Нюра порывисто обняла свою помощницу. Значит, дело не в аккумуляторах. Возможно, что-то заело в автоматике. Это иногда бывает даже на АТС, на что уж там техника освоенная.

Зря Нюра сомневалась в автоматике. Перед отлетом ее дотошно исследовал сам Борис Захарович. Сейчас у него все больше и больше крепла уверенность, что причину надо искать в аккумуляторах. Трудно сейчас догадаться, где она скрывается, посмотреть придется после того, как «Унион» опустится на ракетодроме Ионосферного института. Была одна мыслишка, но бредовая. Допустим, Багрецов и Бабкин все же проникли в «Унион», но можно ли поверить, что они занимаются там устранением технических неполадок? Явная несуразица…

Большинство операторов и других специалистов из тех, кто дежурил у приемников и приборов, давно работали с Борисом Захаровичем и сюда приехали по его вызову. Разве могли они сдержать радостные улыбки — ведь испытания продолжаются, и надо надеяться, что беда пронеслась стороной, что явление это абсолютно случайное и больше уже не повторится.

Пользуясь случаем, что попала в зал, где можно встретить Серафима Михайловича, Римма ждала его, делая вид, будто крайне заинтересована, нормально ли работают аккумуляторы в переносных контрольных приборах.

Наконец-то она дождалась. В дверях появился Поярков. Никого не замечая, он прошел мимо улыбающейся Риммы и, вытащив изо рта папиросу, обратился к Дерябину:

— Вы знаете, что мне заявил уважаемый Толь Толич? Говорит, что фокус с ребятами это я придумал. Вроде как бы оправдаться, что диск перетяжелен. Но все-таки он сменил гнев на милость и даже приветствует испытания по седьмому пункту программы. Итак, по нашим расчетам, «Унион» сейчас должен быть где-нибудь над мысом Форос.

Дерябин отогнал от себя папиросный дым и молча подвел Пояркова к затененному от света экрану. На нем четко вырисовывались очертания крымского берега. Пенная кромка прибоя, остроконечные скалы, дорога, поднимающаяся в горы.

—