Библия Раджниша. Том 3. Книга 1 - Бхагаван Раджниш

То же случилось и несколькими днями раньше. Я никогда не видел Мехди Хасана — другого великого певца, гораздо более современного, чем Гулам Али. Гулам Али очень ортодоксален, его подготовка ортодоксальна. А вот Мехди Хасан обладает очень современным даром. Он проходил подготовку в стиле ортодоксальной музыки, но никогда не привязывал себя к ней. Он импровизирует в новых стилях, и он по-настоящему творческий человек. Гулам Али не творческий человек; он поет только те песни, которые пелись на протяжении уже тысяч лет. Слушая его, вы слушаете тысячелетия, за ним стоит целая традиция.

У всех этих певцов есть то, что называется гхараны - гхарана означает семью. Они не принадлежат семьям своих отцов и матерей, они принадлежат семье учителя, у которого они учились. Это их гхарана. Они известны по именам их учителей, а учителя известны по именам их учителей. Их гхаранам тысячи лет, и каждое поколение обучает следующее поколение точно такой же длине волны, точно такому же тону.

А вот Мехди Хасан ультрасовременен, и у него есть творческий дар, что гораздо более значительно. Я полюбил его, потому что он принес новый свет, новые способы петь те же старые песни. Он настолько творческий человек, что песня в целом кажется почти новой, возрожденной, свежей, как только что открывшийся цветок с каплями росы, еще лежащими на нем.

Но какое горе было увидеть его. Он еще хуже, чем Гулам Али! Гулам Али похож, по крайней мере, на кондуктора в автобусе, а Мехди Хасан не тянет даже на кондуктора. Если Гулам Али не подходит к своему пению, то Мехди Хасан прямо противоположен ему. Странно, что этих двоих я видел только на экране, я не встречался с ними. Это было моей общей практикой за всю мою жизнь в Индии. Я читал поэтов, слушал поэтов по радио, но не встречался с ними, потому что мои ранние переживания от встреч с поэтами были как кораблекрушение.

Майтреяджи сидит вон там - он знает одного из великих индийских поэтов Рамдхарисингха Динкара. Они оба из одного места, из Патны, и они друзья. Он написал несколько популярных песен. Он внес очень большой вклад в индийскую поэзию. Он известен как великий поэт, махакави; не просто кави, поэт, но великий поэт. Он был единственным, кого называли великим поэтом.

К сожалению, он приходил, бывало, повидаться со мной. Он любил меня, я любил его, но он не мог мне нравиться. Любовь - это духовное, любить можно любого, но нравиться гораздо труднее. Когда бы он ни приходил, он начинал говорить о таких глупых вещах, что я сказал ему: «Динкар, от вас ожидаешь чего-нибудь поэтического».

Он сказал: «Но я не могу быть поэтом все двадцать четыре часа в сутки».

Я сказал: «Это правильно! Но приходите ко мне тогда, когда вы поэт - иначе не приходите, ведь я знаком с поэтом Дункаром, а не с вами». Когда бы он ни пришел, начинался разговор о политике — он был назначенным членом парламента — или же он непрерывно говорил о своих болезнях; он делал больным меня! Я сказал ему: «Хватит говорить мне о своих болезнях, ведь люди приходят ко мне спросить о чем-нибудь ценном, а вы описываете мне ваши болезни».

Если я запрещал ему говорить о политике, он говорил о болезнях. Если я запрещал ему говорить о болезнях, то тогда он рассказывал о своих сыновьях: «Они разрушают мою жизнь. Никто не слушает меня. Я собираюсь послать их к вам».

Я говорил ему: «Вы невыносимы. Вы портите мою радость от выхода вашей книги: я не могу читать ее, не вспоминая вас. Между строк стоите вы, рассказывающий о ваших диабетах, вашей политике...»

Он постоянно говорил о диабетах и постоянно просил сладости! «Эти ограничения, - говорил он. — Я не могу так жить». Он умер от того, что продолжал есть то, что доктора запрещали ему. И он знал об этом; он рассказывал мне обо всем, что запрещали ему доктора, и просил меня: «Бхагаван, можете ли вы рассказать мне какой-нибудь способ, благодаря которому я мог бы есть все эти вещи и все же, чтобы эти диабеты?..» Майтреяджи знал его очень хорошо.

В Джабалпуре была одна знаменитая поэтесса Шубхадра Кумари Чаухан. Я читал ее стихи с самого детства; ее песни стали такими популярными благодаря борьбе за освобождение - она непрерывно сражалась за освобождение и за революцию - даже малые дети цитировали ее. Еще не начав читать, я уже знал ее песни. Когда я пошел в университет, я обнаружил, что она тоже переехала в Джабалпур. Это место не было ее родиной: ее родиной оказалась деревня, находившаяся рядом с моей. Это я открыл позднее, что она была из деревни, находившейся в двадцати милях от моей деревни, и что она переехала в Джабалпур за два года до того, как я переехал туда.

Увидев эту женщину, я сказал: «Боже мой! Такая прекрасная поэзия и такая предельная безыскусственность - нет, я имею в виду невзрачность... Я был так разочарован ею, что даже забыл слово невзрачность! Она была даже еще хуже, но я не знаю никакого другого слова, которое было бы хуже этого. Слово «безобразный» не кажется мне подходящим, чтобы использовать его применительно к кому-либо; оно несет в себе какое-то осуждение, а я хочу только описать, не обвинять, отсюда и это слово «невзрачность». Невзрачность означает, что не нужно обращать никакого внимания; пусть себе проходит, пусть идет.

Потом был еще один поэт, слава всей Индии, Бхавани Прасад Тивари, который чрезвычайно любил меня. Я был еще очень молодым человеком, когда начал выступать с публичными лекциями; мне было наверное двадцать лет, когда я дал мою первую публичную лекцию в 1950 году. Он же был ведущим на ней.

Он не мог себе этого представить, он был настолько ошеломлен, что вместо того, чтобы огласить свое слово, он сказал: «Я не хочу разрушать того, что сказал этот мальчик. Я хотел бы, чтобы вы пошли домой с тем, что он сказал, помедитировали бы над этим. Я не хочу выступать сам - на самом деле, он должен был бы быть ведущим, а выступать следовало мне». И он закрыл собрание.

Все были потрясены, потому что он был старым человеком и очень знаменитым человеком. Он взял меня к себе в машину и спросил, где ему можно высадить меня. Я познакомился с ним в этот день. Я сказал: «Это для меня потрясение. Вы очень добрый человек и очень понимающий человек. Я читал ваши стихи и всегда любил их. Они просты, но обладают качеством необработанных, неограненных алмазов. Нужен глаз ювелира, чтобы увидеть красоту неограненного, неотполированного алмаза, только что добытого из шахты - новорожденного».

«И еще я могу сказать, что я всегда чувствовал, читая ваши стихи, как будто вот начинается в Индии сезон дождей, и тучи начинают изливаться, и земля начинает издавать сладкий запах свежей, жаждущей земли; и запах этой увлажняющейся земли дает вам ощущение удовлетворенного чувства жажды».

«Вот что я чувствовал, каждый раз читая ваши стихи. Но когда я увидел вас, иллюзия исчезла», — ведь этот человек держал по обеим сторонам, внутри своего рта, две лепешки, листья бетеля, и красный, похожий на кровь сок бетеля стекал по обоим уголкам его рта на одежду.

Этим он занимался непрерывно целыми днями. Все, что он делал, это готовил новые лепешки. Он носил с собой маленький мешочек со всем необходимым. И когда бы я ни видел его, он всегда был занят этим: в руке у него табак, он растирает его, готовит его, жует лепешку, и повсюду красный сок.

Я сказал: «Вы разрушили все мое представление о поэте». С тех пор я избегал поэтов, потому что понял, что они слепые люди; лишь изредка у них наступает полет воображения. Но пять тысяч лет назад на Востоке, по-видимому, понимали, что нужно проводить различие между поэтом, который слеп, и поэтом, у которого есть глаза.

Риши - это тот, кто говорит, потому что видит. Его поэзия также называется другим именем; она называется рича, потому что она исходит от риши. Рича означает поэзию, исходящую от пробудившегося сознания человеческого существа.

Эти люди не были аскетами. У них были жены, они имели детей, они имели прекрасные ашрамы - настолько красивые, что даже цари бывали там, чтобы отдохнуть. Цари посылали, бывало, туда своих детей, чтобы они жили в семье риши, в ашраме, потому что не было ничего красивее ашрама.

Ашрамы стояли глубоко в лесах, в горах, вблизи великих рек Индии. У риши была жена, были дети. Он был таким же простым и обыкновенным, как и вы, - он не искал никакой власти. И он не беспокоился о Боге, о рае; он просто наслаждался здешней жизнью.

Даже цари завидовали риши, и часто они приходили к ним за советом, потому что эти люди были не просто духовными наставниками, они обладали проницательным взглядом, который могли использовать в самых разных целях. Они не были против богатства. Все ашрамы были вначале потрясающе богатыми, потому что цари непрерывно изливали на них столько денег, сколько было возможно. И не было так, что один царь приходил к одному риши, ведь риши и их ашрамы не входили в состав ни одного царства.

Вот самое большое уважение, которое знает Восток; нельзя объявить ашрам риши частью вашего царства. Поэтому риши был независимым. Другие цари тоже приходили к нему. Ни один царь не владел им и не мог сказать: «Ты можешь советовать только мне. Я дал тебе землю, я дал тебе так много денег, так много роскоши, так много удобства и защиты, поэтому ты должен быть только моим советчиком». Нет, такое нельзя было себе представить.