Сибирская жуть-3 - Андрей Буровский

Самое неприятное (но, на мой взгляд, самое правдоподобное) из объяснений состоит в том, что существо и не имело определенного облика. То, что видели мальчишки, было создано именно для них; этот мираж, фантом, несколько неясный и плывучий, вовсе и не должен был быть определенным и законченным.

Ну вот… Создание, значит, сидело себе на полу и наблюдало за мальчишками. Сергей наблюдал за существом, не очень вникая в перипетии телефильма. А Дима так же внимательно и с не меньшим интересом наблюдал за Сергеем.

— Димка… И чего оно тут сидит, а? И… и что оно такое, а?

— Да ты не бойся, это Друг. Я его так зову. Он всегда приходит, когда родителей нет. Он безвредный, ничего плохого не делает.

— А если в него кинуть чем-то? — осмелел Сергей.

— Я не пробовал и тебе не советую… И не позволю пробовать. Он же ничего не делает плохого, говорю тебе. И вообще ничего не делает, сидит просто и смотрит.

Друг и правда не делал совершенно ничего, ни дружественного, ни враждебного. Пока мальчики смотрели телевизор, сидел на входе в зал, почти неподвижно. Мальчики сходили в туалет, еще раз попили чаю, и Друг все время перемещался за ними, но ни в какой контакт не вступал, и вообще его увидеть можно было только уголком глаза.

Сергей хорошо рассмотрел, что существо и впрямь небольшое, с ребенка, и с очень странными движениями. Друг бегал, часто-часто перебирая ножками, сгорбившись, при беге сильно опускал голову, и грива серых, как весь он, волос закрывала голову, волной падая вниз. Кроме того, существо странно выставляло руки, держа согнутые локти высоко над спиной, и быстро-быстро двигало ими при беге, словно помогало само себе. С точки зрения человека, так бежать очень неудобно, и, на мой взгляд, это хорошее подтверждение той мысли, что существо вовсе не так уж человекоподобно, только принимает такую форму, пока находится среди нас. А само и двигаться по-человечески не в состоянии. К счастью, Сергею и Диме такая мысль тогда и в голову не приходила.

Ребята стали ложиться спать, и Друг все сидел на пороге спальни, смотрел. Сергею было неприятно тушить свет, и он все приставал к Диме — мол, а откуда ты знаешь, что теперь будет?

— Отцепись, все будет нормально. Я же говорил сто раз, он не опасный…

Потушили свет, и, внимательно вслушиваясь в темноту, на всякий случай страхуя живот и горло, Сергей услышал знакомое: топ-топ-топ-топ-топ-топ-топ… Теперь уже в сторону входной двери. И сильный хлопок — кто-то распахнул и захлопнул дверь, хотя на самом деле дверь вовсе и не открывалась и не захлапывалась. Друг зачем-то имитировал свой выход в открытую дверь, а в действительности он покидал квартиру как-то совершенно иначе.

Никакого беспокойства от этого существа не было до самого утра.

Еще несколько раз ночевал Сергей в гостях у Димы, и всякий раз, если дома не было родителей, неизменно появлялся Друг. Можно только догадываться, что у него была за миссия в этом доме: присматривать за мальчишками? Охранять их? За все три года, пока Сергей с Димой встречались, а Друг то ли охранял их, то ли стерег, не произошло ничего, что позволило бы понять его роль. То есть ничто ни разу не угрожало ребятам, и невозможно убедиться, собирался ли охранять их Друг. Или это из-за него как раз ничего плохого и не случилось? Как знать…

Немаловажно и то, что сами мальчишки как-то не совершали ничего аморального или опасного. Хорошо зная обоих этих чадушек — очень предприимчивых и невероятно энергичных, вечно полных разного рода планов и идей, готовых бурно развлекаться круглые сутки, я не исключаю — причиной их благонравия было как раз присутствие Друга. По крайней мере, одной из немаловажных причин.

Потом грянул 1991 и 1992, и семья Димы переехала в поселок Большая Мурта, в 100 километрах к северу от Красноярска. Да и вообще ребята выросли, и ни присматривать за ними, ни охранять их не стало особенной нужды. Друг исчез из жизни обоих, но дело в том, что о существовании Друга я слышал от каждого из них по отдельности. Сергей и Дима прекрасно помнят о Друге и сегодня. Собираясь писать эту книжку, я беседовал с обоими.

Но, действительно, что делал Друг в этой квартире? Не говоря уже о том, кто он такой, этот Друг? Судить об этом крайне трудно — уже потому, что никто никогда не сталкивался ни с чем подобным и невозможно вывести никакой закономерности. Друг так и остался явлением единичным, вполне загадочным, и я не берусь делать серьезные заключения о его природе.

ГЛАВА 8

СМЕХ И ТОПОТ В НОЧИ

Мне казалось, что все силы черной магии сегодня вырвались наружу…

Эта история произошла в самом начале 1980-х годов. Тогда в Красноярске было много шума вокруг Левы Псахиса, который в двадцать с небольшим лет стал гроссмейстером, не достигнув и тридцати — международным гроссмейстером. Шум был в обществе, где Леву тискали и ласкали просто до неприличия, провозглашая гением и красноярским чудом. Ажиотаж царил в среде красноярских толстопузых из крайкома, где каждый хотел лично познакомиться с Левой, получить его автограф и где довольно быстро раскрутились, дали Леве прекрасную квартиру на проспекте Мира.

Наверное, советское начальство боялось, что Лева уедет из страны, и очень не хотело этого. Правильно боялось! Потому что в 1990 году Лева таки уехал — сначала в Израиль, потом, кажется, в Канаду. Правда, в тех краях он себя как-то не очень прославил, так и не поднявшись выше того, чего достиг в 24 года, живя в Красноярске. Прямо по Фонвизину: «Он хотя и шестнадцати лет, а достиг уже до последней степени своего совершенства и далее не пойдет».

Но тогда, двадцать лет назад, Лева обещал необъятно многое и, говоря современным языком, отчаянно гнул пальцы. Тем более, шла дурная эпоха еврейского национального «ренессанса», и Лева легко стал ее жертвой. Одна община подарила ему серебряное блюдо с надписью на иврите: «Спасибо Вам, что вы есть на свете!», еще одна организация подарила «Москвич» и извинялась, что не может сразу «Волгу». Так что ласкали и тетешкали Леву разные люди и с разных сторон, и он все больше проникался верой в свою исключительность.

Справедливости ради, не был он мальчиком злым и жестоким, и если его шутки порой оказывались неприятными, то скорее всего по легкомыслию и по какому-то детскому, даже точнее сказать — по совершенно младенческому невежеству. Инфантилен Лева был фантастически, и к тому же зоологически эгоистичен. Вот, например, Лева со свитой гуляли по Красноярску и, пристраиваясь сзади какой-то пары, начинали ухать, топать, сладострастно причмокивать или вслух оценивать достоинства фигурки девушки. Я буду очень удивлен, узнав, что в развлечениях Левы было хоть что-то садистское. Скорее всего, проделывались все эти гадости примерно так же, как ребенок в малышовой группе детского сада надевает горшок на голову соседа или соседки, — просто чтобы изучить, что же такое горшок и как он надевается на голову. Лева был настолько маленьким психологически, что он просто не способен был ни поставить себя на место других, ни понять, что ко всем людям относятся примерно одинаковые правила общежития.