Шаги по земле - Любовь Овсянникова

— Не спеши, — предупреждает меня папа, видя, что я хватаю рыбу более жадно, чем надо.

Река, рыба, папа…

3. Печки-грубки

Когда-то, до моего рождения, дома обогревались при помощи русской печи, по сути представляющей горнило, снабженное большой духовкой из кирпича, облицованной глиняной мазкой. Обычно ее топили с утра, когда шло приготовление пищи и выпечка хлеба. Тепло появлялось как следствие этого процесса. Ведь печь накалялась и невольно служила обогревательным предметом, эффективным, однако, лишь тогда, когда жилище состояло из одной комнаты.

Смутно, в неясных промельках прошлого и в его ощущениях я помню русскую печь, что была в нашем доме. Мы с сестрой спали на ее главном полке, закрытом с трех сторон стенами, всегда уютном и теплом, занавешенном накрахмаленной занавеской. Ложе было простым — полок устилали толстым слоем соломы, а поверх стелили простынку, на которую бросали подушки. Укрывались мы ватными одеялами, сшитыми папиной сестрой из лоскутков, остающихся от портняжных трудов бабушки Саши.

Печь мама топила ежедневно, но она обогревала не весь дом, а только кухню. В залу тепло попадало через открытые из кухни двери, а в родительскую спальню — через открытые двери из залы. Зимой там всегда было сыро и довольно прохладно.

Но вот стало вольготнее со свободным временем и со строительными материалами, и родители затеяли реконструкцию — в кухне дополнительно поставили печку с дымоходом, расположенным в простенках. Такие полые стены, называемые грубками, нагревались от выходящего из горнила и проходящего по ним воздуха и передавали тепло в окружающее пространство спальни и залы.

Наличие этой маленькой печки создавало определенные бытовые удобства, а именно: позволяло в любое время суток затопить ее, сготовить еду, нагреть воду для купаний, ну и пропустить по дому «живой дух», как тогда говорили, — и все это при небольшом количестве топлива. Правда, яства, приготовленные в русской печи, отличались уникальным вкусом и не шли ни в какое сравнение с теми, что готовились иными способами, в ней прекрасно выпекался хлеб, торты, пироги — все это относилось к явным преимуществам. Но русскую печь топили экономно, раз в сутки, а то и реже из-за того что она, долго разогреваясь, забирала много времени и требовала большого количества топлива. А его всегда не хватало, ведь оно состояло из соломы, хвороста, сухой травы и ботвы, редко — кизяка. Короче, русская печь — это своего рода роскошь, требующая ресурсов. В новых условиях жизни, когда работали уже не только мужчины, но и женщины, причем не в своих хозяйствах, а на производствах, в колхозе, в учреждениях и их рабочее время принадлежало государству, пользоваться русской печкой стало затруднительно. Поэтому при первой возможности от нее отказывались, отдавая предпочтение печкам с грубками.

Позже у людей стал появляться уголь. Какое это было счастье! Наконец-то мы получили возможность хорошо топить в доме, согреваться, спать с комфортом и, просыпаясь по утрам, что-то видеть за окнами. Стекла больше не зарастали льдом и инеем, а на подоконниках не образовывались лужи от таявших снеговых наростов на рамах. С появлением угля мы стали спать не в теплых одеждах, не пропускающих к телу воздух, а в тонких ситцевых сорочках. И в доме уже ходили в тапочках, а не в бурках.

Первые ночные сорочки нам сшила бабушка Саша — из белого хлопчатобумажного полотна. Представляли они собой одношовные цилиндрические трубы с двумя плечевыми бретельками, без выраженных спинки и переда. И все же это была роскошь! Помню и первые комнатные тапочки, купленные мамой для всех членов семьи — войлочные, мягкие. У меня они были ярко оранжевого цвета, сшитые по фасону нынешних мокасин. Я вставала с постели, надевала их на ноги, а потом снова присаживалась на край кровати и долго болтала ножками, любуясь такой необыкновенно красивой обувью.

4. Ты чудо, лампочка Ильича!

Несмотря на близость Днепрогэса у нас долго не было электричества, и я первые школьные годы учила уроки при керосиновом освещении. Приборы, дающие его, назывались лампами. Их у нас было несколько, разной мощности — шестилинейки и десятилинейки. Что это означает, в точности не знаю, думаю, что ширину горящего элемента — фитиля. Отличались они и тем, что колбочки маломощных шестилинеек, куда заливался керосин, изготавливались из стекла и вставлялись в металлические подвески, их можно было закреплять на стене в виде бра, а большая лампа с металлическим корпусом походила на самовар, была настольной. Зажигали лампы не все разом, экономя дорогой керосин. Но как минимум две их горело каждый вечер — для меня в детской и для мамы в кухне.

Там же, возле мамы, усаживался и папа с книгой в руках. Он в те годы вообще много читал, с неимоверными усилиями доставая и принося домой на пару-тройку дней что-то интересное, новое или редкостное. В основном это были дефицитные тогда журналы «Техника — молодежи», «Наука и жизнь», «Вокруг света» — интересные издания, где кроме техники и научных сенсаций присутствовали литературные разделы, и там обычно подавали приключения и фантастику с продолжением, реже — научно фантастические рассказы. Иногда папе удавалось достать книги известных писателей приключенческого жанра, таких как Ф. Купер, Ж. Верн, М. Рид, выпуски из серий о морских и шпионских приключениях и фантастики. Этим в итоге и были сформированы мои предпочтения в беллетристике. Прочитанное папа хорошо запоминал и в свободное время пересказывал нам с мамой. Баять он был мастер. Книги, чтение, папа…

Но любишь кататься…

Обеспечивать дом керосином для ламп было моей обязанностью. В дни его завоза и отпуска, которые хорошо знали жители села и особенно отслеживали, я с маленькой емкостью в виде фляги (в виде — ибо емкость была самодельная, папиного изготовления) спешила в сельпо. Там, где с дореволюционных пор во дворе стоял обыкновенный земляной погреб с вырубленными в грунте пологими ступенями, с треугольным домиком над землей, уже собирались покупатели. Такие погреба люди делали у себя во дворах, только этот, когда-то принадлежавший пекарне Хассэнов, родне по маминой линии, был глубже и объемнее домашних. Нынче в нем хранили горюче-смазочные материалы, разные технические масла. Ну и керосин тоже. И мне важно было, что он имел тридцать две, я посчитала, высокие ступени, отбрасывающие меня назад, куда бы я ни шла — внутрь или вон из него.

Черед за керосином выстраивался большой, его змейка вилась по ступеням, выползала во двор и закручивалась в несколько колец, не теряя своего принципа организации — цугом. Никто не шумел, не нарушал порядок, люди смирно стояли друг за другом, втыкаясь носом в затылок, как крючочек в петельку. Как только начинали отпускать керосин, возникала еще одна змейка, параллельная первой. По погребным сходням — два движущихся полоза: один сползает вниз, другой — несет свое тело наверх и выплескивается наружу, тут растворяясь. Отоварившиеся и выходящие покупатели, спокойные и подобревшие душой, чинно сторонились, продвигались боком, уступая дорогу тем, кто вожделенно продвигался к цели. Вожделевшие в долгу не оставались — тоже вминались спинами в стену, прижимали платья к коленям, чтобы не испачкаться о емкости с капающим с них керосином — никто никому не мешал. Нравилась мне эта взаимная уважительность, это нелицемерное заботливое почтение между людьми.