Ожерелье голубки - Ибн Хазм

В-четвертых, — когда живет возлюбленный далеко и видит он, что приблизилось место посещения и жилища стали соседними, и веселится, и радуется, утратив печаль. А затем поднимается он после сна и видит, что это неправда, и возвращается к более сильной, чем прежде, заботе.

В одном из сказанных мною стихотворений я выставил причиною отхода ко сну желание, чтобы явился призрак. Я сказал:

Навестил призрак страстно влюбленного, — если б не ждал он посещения призрака, то не заснул бы.Не дивитесь, что прилетел он, когда ночь темна, — ведь свет призрака пугает мрак на земле.

Один из видов неприхотливости, когда довольствуется влюбленный тем, что смотрит на стены и видит ограды, которые окружают его возлюбленную. Мы видели людей с такими качествами, и говорил мне Абу-ль-Валид Ахмад ибн Мухаммад ибн Исхак аль-Хазин — да помилует его Аллах! — что один знатный человек рассказывал о себе подобное этому.

Неприхотливость проявляется и в том, что любящему приятно видеть тех, кто видел его возлюбленную, и дружить с ними, а также и с теми, кто прибыл из ее страны. Это бывает часто, и об этом я говорю:

Опустел он от обитателей, и похожи дома их на жилище адитов, за которыми последовали самудяне [109] .

К этой главе относятся и мои стихи, вот чем вызванные. Я гулял с несколькими моими друзьями, из людей образованных и благородных, в саду одного из наших приятелей. Мы походили немного, а затем желание посидеть привело нас к такому месту, что и о менее прекрасном только мечтают, и разлеглись мы в обширном саду, на широкой земле, где мог разгуляться взор и могла разойтись душа, и были мы среди бегущих ручьев, подобных серебряным кувшинам, и птиц, распевающих напевы, которые глумились над тем, что создали Мабад и аль-Гарид, и висящих плодов, смиренных перед руками и спускающихся к берущему, и осеняли нас облака, сквозь которые глядело на нас солнце, рисуя перед нами поля шахматной доски. И одежды были расшиты, и нежная вода показывала тебе истинный вкус жизни, и полноводные ручьи скользили, как туловища змей, и то поднималось журчанье их, то понижалось. И прекрасны были разноцветные цветы, качаемые благовонным ветром, и воздух был ровный, и сидели тут люди превосходные. И было все это в весенний день с робким солнцем, которое то скрывалось за нежными облаками и тонкими тучами, то появлялось, подобно смущенной невесте или стыдливой красавице, что показывается влюбленному из-за занавесок и потом скрывается за ними, боясь следящего глаза.

А один из нас сидел, опустив голову, как будто беседует с кем-то другим, — и это потому, что у него была тайна. И мне указали на него, и мы пошутили немного, а потом меня заставили сказать что-нибудь об этом как бы его языком, и я произнес стихи, сочиненные тут же, которые записали по памяти только после, когда мы ушли. Вот они:

Мы отдыхали под сенью сада, где низко висели ветви над влажной землей.И смеялись там цветы, и венчики их благоухали, покрытые протянувшейся тенью.И показывали нам птицы, как прекрасно пение их, и одни сетовали на горе, другие — щебетали.И воде среди нас было где разгуляться, и могли разойтись там взор и рука.И какие желаешь ты люди там были — степенные, славные, благородной природы, укрепленные для похвальбы.Но огорчает меня все то, что описал я, и неприятно это мне, когда нет со мной моего господина.О, если бы был я в темнице и она обнимала бы меня, а вы вместе были бы во дворце дома Обновленного [110] !И тот из нас, кто захочет сменить участь свою на участь своего брата или на вечную власть, -Пусть не живет он иначе, как в горе и бедствии, и пусть будет он постоянно в беде и позоре, к нему возвращающемся.

И сказал он и те, кто присутствовал: — Аминь, аминь!

Вот каковы виды истинной неприхотливости, находимые у людей любви, которые я перечислил, не преувеличивая и не преступая меры. А у поэтов есть особый вид удовлетворенности, в котором хотят они показать свои стремления и проявить способность к глубоким мыслям и метанию в далекую цель. Каждый из них говорил по мере силы своей природы, но только это произвол языка, излишество в речах и злоупотребление красноречием, и то, что они говорят, неверно в корне. Один из них удовлетворялся тем, что небо осеняет его и его возлюбленную и что земля носит их обоих, другой — тем, что обоих их одинаково покрывают ночь и день или чем-нибудь подобным, и всякий спешил достигнуть предела углубленности и заполучить тростник первенства в тонкости. А мне принадлежат в этом смысле такие слова, что последующие не смогут найти после них, за что взяться, и не увидят позади них места, и вместе с тем я изъяснил причину близости далекого расстояния. Вот они:

Сказали: — Она далеко! — Сказал я: — Довольно мне того, что она со мною во времени и не может уйти.Проходит надо мной солнце, как проходит над нею; каждый день освещается она им снова.И та, кого от меня отдаляет лишь путь, проходимый в один день, — разве может она быть далеко?И знание господа тварей объединяет нас — довольно мне такой близости, я не хочу большего.

И изъяснил я, как ты видишь, что я удовлетворяюсь единением с той, кого люблю, в знании Аллаха, от которого происходят и небеса, и своды, и все миры, и все существующее, и ни в чем не дробится оно, и ничто его не минует. Затем ограничился я из знания Аллаха тем, что любимая живет во времени, — это более всеобъемлюще, нежели то, что сказали другие об окружении любимой днем и ночью, хотя по внешности оно сначала кажется слышащему одним и тем же. Ибо все, что создано, подпадает под время, и время лишь условное название прохождения часов, течения небосвода и движения его тел; ночь и день зарождаются от восхода солнца и заката его, и оканчиваются они где-то в вышнем мире, а время не таково, и они — часть времени. И если какому-то философу и принадлежат слова, что мрак продолжается бесконечно, то очевидность опровергает это, и причины возражения ему ясны, но здесь им не место.

Затем изъяснил я, что если любимая находится в отдаленнейшем конце мира на Востоке, а я — в отдаленнейшем конце его на Западе (а такова длина обитаемой земли), то между ею и мною лишь расстояние в один день, так как солнце восходит в начале дня на начальном Востоке и закатывается в конце дня на конечном Западе.

Есть один вид удовлетворенности, о котором я упомяну, прося у Аллаха защиты от него и от людей, которым она свойственна, и восхваляя его за то, что он научил наши души избегать этого. И состоит он в том, что разум совершенно заблуждается, и портится естество, и гибнет проницательность, и легким становится тяжелое, и исчезает ревность, и пропадает гордость, и соглашается человек делиться с другими той, кого он любит. Это случалось со многими людьми (да защитит нас Аллах от испытаний!), и бывает это истинным только тогда, когда в природе человека свойства пса и пал разум, — и он мерило того, что под ним, — и слабы чувства, и подкрепляется это сильной, всеохватывающей любовью. И когда соединятся эти вещи и оплодотворят смешение составов, входящих один в другой, зарождается среди них это низкое свойство, и родится это дурное качество, и возникает из-за него этот грязный и скверный поступок. А если обладает человек малейшим благородством и ничтожнейшей мужественностью, тогда это дальше от него, чем Плеяды, хотя бы умер он от страсти и растерзала бы его любовь. Я говорю об этом, насмехаясь над одним из тех, кто был снисходителен в этом отношении:

Я вижу, сердце у тебя широкое, — согласен ты на то, что пришло, и лучше всего, чтобы ты был снисходителен и мягок.Обладать хоть частью оросительной машины для тебя лучше, чем владеть всем ее колесом.Половина верблюда по весу вдвое больше того, что предполагаешь ты в козленке; не слушай же того, кто укоряет.Дивно играет с двумя мечами та, кого любишь ты; иди же в ее направлении, куда бы ни шла она.

Глава об изнурении

Всякий любящий, который искренне любит и лишен близости из-за разлуки, или разрыва, или сокрытия любви, случившегося по какой-нибудь причине, неизбежно доходит до границы недугов, и изнурения, и похудания, и нередко заставляет его это слечь. Это дело весьма частое, находимое постоянно, и явления, возникающие. Из-за любви, — иные, чем признаки налетевшей болезни, так что различит их острый лекарь и внимательный чтец по лицам.

Об этом я говорю:

Говорит мне лекарь неразумно: — Лечись, ибо ты, о такой-то, болен!Но болезни моей никто не знает, кроме меня и господа, могучего, славного владыки.Или скрываю я недуг, и раскрывают его стоны, не оставляющие меня, и долгое молчанье,И лицо, на котором свидетельства печали, и тело, точно призрак, изнуренное, худое?Но крепче всего бывает тогда это дело, без сомнения, когда верен признак.И сказал я лекарю: — Разъясни мне немного; клянусь Аллахом, — не знаешь, что говоришь ты.И сказал он: — Я вижу великое похуданье, и недуг, на который ты жалуешься, — сухотка.И сказал я: — Сухоткой заболевают члены, и горячка это, что нас изменяет.Но — клянусь жизнью Аллаха! — не жалуюсь я на горячку, и поистине, жар невелик в моем теле.И сказал он: — Я вижу оглядки, и выжиданья, и мысли, и молчанье, которое не проходит,И думаю я, что это черная немочь, — смотри же за собой — то недуг тяжелый.И сказал я ему: — Эти речи нелепы! Почему же из глаз моих льются слезы?И умолк он, смущенный тем, что увидел, и разве не смутится из-за этого одаренный?И сказал я: — Лекарство мое — недуг мой, — не заблудится разве от этого разум?И свидетельство слов моих видно воочию — ветви растений, когда повернут их вниз, — корни.И от яда гадюки тех, кто ею ужален, ничем излечить не поручатся, кроме него же.

В моих стихах, упомянутых в этом послании, уже предшествовали обстоятельные описания худобы, так что я удовольствуюсь ими и не стану приводить здесь ничего, кроме них, опасаясь затянуть речи. Аллах же помощник нам, и к нему взывают о помощи!