Гибельный голос сирены - Ольга Володарская

Медсестра еще что-то говорила. Карл уже не разбирал слов, погружаясь в свое привычное состояние полусмерти (он называл его именно так) и представляя снежинки на ее волосах. Он думал, что они, ее волосы, черные, длинные и прямые. Именно на таких снежинки особенно красиво смотрятся…

…И снова вакуум. Ни ощущений, ни мыслей. И вдруг…

Нет, не голос!

Карл даже не сразу осознал, что такое он почувствовал…

Неужели запах?

И точно… Аромат духов. Карл даже узнал его. «Ж’адор» от Диора. Очень женственный аромат. Ему всегда он нравился…

Потом он услышал знакомый голос:

– С Новым годом! Вчера наступил. Мы с девочками-медсестричками отмечали в кафе. Так здорово погуляли. Танцевали до упаду. Теперь все ноги в мозолях – туфли купила новые, они мне пальцы натерли. Дорогие, а неудобные. Я на них всю премию потратила. Ну, почти всю… Немного от нее осталось, на духи. «Ж’адор». Они мне всегда очень нравились. Такой женственный запах. Но большой флакон купить я не могу, только «пробник»…

«Когда я очнусь, я подарю тебе самую огромную бутыль «Ж’адора», которую только смогу найти! – подумал Карл. – И все, что ты захочешь…»

Он не помнил свою жизнь ДО комы…

Совсем!

Только имя. Даже то, что послужило причиной его состояния, стерлось из памяти. Не говоря уже об остальных фактах.

«Почему у меня такое странное имя? – размышлял он. – Карл? Ведь оно не русское. Кто мне его дал? И какая у меня фамилия при таком имени? Сколько мне лет, чем я занимался? Семья, дети? Ничего не помню…»

Но почему-то Карлу казалось, что он одинок и относительно молод, от тридцати пяти до сорока пяти. А еще в нем присутствовало осознание собственной значимости. Значит, он при положении и деньгах.

Или ему все это только кажется?

Он снова и снова погружался в состояние полусмерти. Снова выходил из него, слыша голос, улавливая запахи: то духов, то мятной жвачки, то шоколада, обожаемого Ариадной, то алкоголя – в больнице часто устраивались посиделки, то солнца… Да, да, именно солнца! Этот запах впитывался в кожу и волосы по весне. Когда снег только начинает стаивать, устанавливается чудесная погода, и человек много гуляет, наслаждаясь ею. Тогда в его волосах запутывается солнце, оно просачивается в поры, и появляется запах, который не спутаешь ни с одним другим…

Но однажды случилось то, что изменило все!

Карл почувствовал прикосновение…

Сначала голос, затем аромат…

И тут!

Он почувствовал свою руку. На нее легла ладошка Ариадны.

Вернее, не так…

Тепло. Ему стало тепло. До этого он не ощущал ни тепла, ни холода. Что не удивительно, ведь он был комочком сознания, не более того. Когда он начал слышать и обонять, то ощущения тела все равно не появилось. Как будто запах и звук попадали в него не через уши и нос, а… А из ниоткуда…

И вот тепло!

Карл не сразу вспомнил это ощущение… А потом пришла картинка: он лежит обнаженный на берегу океана. Раннее утро. Он раскинулся, разбросав руки и ноги, в позе звезды. Хмельной и усталый. Плавал и плавал, вымывая дурь. И вот выбрался на берег, рухнул на спину, закрыл глаза и сразу задремал, но вскоре проснулся… Солнце, выкатившееся из-за горизонта, жаркое тропическое солнце, ранним утром не такое кусачее, как днем, и все равно активное, лизнуло его по руке…

Это его разбудило!

Как и сейчас.

Только вместо солнца – Ариадна. Ее прикосновение. И он ощутил свою руку. Пока только ее.

Она накрыла ее своей ладонью.

Теперь он был комочком сознания и… частичкой тела, к которой прикасалась та, что вырвала его из объятий полусмерти.

– Валерий Геннадьевич! – услышал он крик. – Валерий Геннадьевич, коматозный пальцами задергал!

Тепла больше не ощущалось. Ариадна убежала, унеся его с собой. Вместе с запахом…

И опять пустота!

Полусмерть заключила Карла в свои объятия так порывисто и крепко, как никогда. Но зато когда он освободился от них, то…

Обрел зрение!

Голос, запах, тепло и…

Вот оно! Зрение.

Карл увидел белый потолок больничной палаты. Яркую лампу. Пришлось зажмуриться. Свет бил в глаза…

В глаза?

Карл прозрел.

Слух, обоняние, осязание и, наконец, зрение…

Чудо!

– Поверить не могу, – услышал Карл голос не Ариадны, другой. Мужской. – У него же не было практически никаких шансов…

Карл разомкнул веки и скосил глаза направо – именно оттуда раздавался голос. Мужчина в халате. Усталое лицо. Очки. Капельки пота над верхней губой. Такой тонкой, что она похожа на ниточку. Некрасивое лицо. Но располагающее. Незлое.

– С возвращением! – сказал врач и улыбнулся. Зубы у него оказались прокуренными, редкими и, что хорошо, не гнилыми. Крепкие, здоровые «бивни» (вспомнилось, что именно это слово он чаще всего употреблял), только некрасивой формы и неотбеленные. – Как вы себя чувствуете?

– Хреново, – хрипло ответил Карл. Хотел употребить слово позабористее, да увидел девушку и сдержался…

Ариадну?

Она была совсем не такой, какой ему представлялась. Во-первых, не брюнеткой с прямыми волосами, а блондинкой с кучерявыми. Они были подстрижены довольно коротко и лежали в беспорядке. Во-вторых, полноватой. А Карлу нравились девушки модельного типа. В-третьих, лицо простоватое. На вздернутом носу веснушки. Губы полные и бледные, без помады или блеска. Глаза золотистые с пушистыми ресницами, кончики которых выгорели.

Первым чувством было разочарование. Не красавица. Но стоило присмотреться – на это потребовалась пара секунд, как разочарование сменилось восхищением…

Да она прекрасна! Гораздо лучше, чем та идеально красивая барышня, портрет которой нарисовало его воображение. Живая, настоящая, нежная… И вся какая-то золотистая, точно солнце наполнило ее не только своим теплом, но и светом.

– Как вас зовут? – спросил Карл у девушки.

– Нина.

– Это вы за мной присматривали?

– Я и еще одна медсестричка. Ксюша.

Голос вроде бы ее… Ариадны. Но стопроцентной уверенности нет…

– Наклонитесь ко мне, пожалуйста, – попросил Карл.

Девушка сделала шаг к кровати и наклонилась…

«Ж’адор»!

Значит, это она… Его Ариадна!

– Спасибо вам, Нина, – прошептал Карл и закашлялся. Говорить было трудно. Нина тут же схватила с тумбочки стакан с водой и поднесла к его губам. Карл сделал несколько глотков через трубочку. Почувствовал облегчение. Невероятное! Как все же приятно просто пить воду. – И за это тоже спасибо.

– Да не за что, – улыбнулась Нина. – Это моя работа.

О… Если б она знала, как много для него сделала! И как мало получила… У медсестер ведь зарплата грошовая? Хотя о чем он? При чем тут ее оклад? Он очнулся, а это значит, у Ариадны-Нины будет все, что она пожелает…

Впрочем, даже если ничего не пожелает, у нее все равно все будет. Карл вспомнил, что всегда был щедрым на грани расточительности.

– Что со мной случилось? – спросил он у желтозубого доктора.

– Вы попали в катастрофу.

– Автомобильную?

– Нет. Авиа. Чудом выжили. Единственный из тех, кто находился на борту.

– Это сколько же человек погибло?

– Шестеро. Три члена экипажа и три пассажира. Самолет был частный. Вы, руководители компании, летели из Адлера в Москву. Упали, не долетев тридцати километров. Все погибли на месте. А вы дышали. У врачей, забравших вас с места аварии, не было надежды довезти вас живым до больницы. Но вы, к их удивлению, не умерли.

– Так я счастливчик?

– Совершенно определенно.

– И сколько я провалялся в коме?

– Не так долго. Четыре с половиной месяца.

– Мне они показались вечностью.

– Могу себе представить.

Глаза Карла увлажнились. Он вспомнил, что это была его особенность – плакать от счастья. Только от него и никогда от горя. Карл стыдился слез. Позволял пускать их лишь наедине с собой. При людях сдерживался. Тер глаза, как будто в них что-то попало. Вот и теперь он хотел это сделать. Но руки не поднимались. Они вообще не шевелились.

– Когда мое тело начнет слушаться? – спросил он у доктора. – Я не чувствую его…

– А вот теперь плохая новость, – вздохнул врач тяжело. Ноздри его при этом раздулись, как у лошади. Только сейчас Карл заметил, что доктор вообще очень похож на коня. – У вас серьезно поврежден позвоночник. Вы никогда не почувствуете своего тела.

Слезы мгновенно высохли.

– Что вы сказали? – Ему хотелось надеяться на то, что он неправильно понял врача. А что? Мало ли? Сознание еще немного затуманено. А он счастливый сукин сын, единственный выживший в авиакатастрофе…

– Вы останетесь прикованным к постели на всю оставшуюся жизнь, – сурово проговорил тот, лишая Карла всякой надежды. Глаза эскулапа были печальными, сочувствующими, но в голосе звенел металл. Резанул этой фразой, как лезвием по горлу. Точно палач, отрубающий голову.

«Лучше б я умер», – подумал Карл. Но тут же устыдился этой мысли. Он никогда не отчаивался раньше, не будет и теперь.