Листьев медь (сборник) - Наталия Лазарева

– Верно, – согласился я. – Но пойми, Кубатый, какой бы ты ни был вертикалист-развертикалист – кто тут будет вспоминать всякие ваши дореволюционные партии, да фракции – стране нужен этот постный огонь. Мы – должны быть первыми. И я указал головой на небо, туда, в астросферу.

– Зачем туда? – неподдельно удивился Кубатый, потом добавил. – То, чего ищите – ничего такого там нет. Оно – в другом. И не в пространстве вовсе… Эх, сумели бы как-то без них… Были же Ледяные острова, люди же сами делали что-то…

– Надо, брат, значит надо! – похлопал я его по плечу.

– Ну, что я тебе взаправду-то могу сказать, – вдруг быстро и довольно суетливо, как тогда с бумажками и цифрами начал дядька, – все закрыто-перекрыто, закодировано. Нам ключ не даден. А что, там, в Учгородке – ничего, ничего тебе не ответили? Ну, так я и знал. Тогда у тебя один выход – Китерварг. Дуй прямо к ней.

– Думаешь, дядька?

– Да фиг ее знает. Она очень была девица себе на уме, и из наших вертикалистов – совсем не последняя.

– Это она там, с воротником?

– Она.

– Очень крупная девушка.

– А теперь она – крупная и важная старуха. Это мы тут… у племяшей. А Эвелина Захариевна – завкафедрой в Ослябинском политехническом.

34

Это Китерварг… Девица с фотографии из Плещеева. Ну да, она была большая. Большая, с ровной плоской спиной, с гигантскими сухими ногами, которые и на фото угадывались под несуразной длинной юбкой. Зато спереди Китерварг была, словно древний корабль, украшенный фигурой морской девы, столь же выпуклая. Две немалые торпеды, запрятанные под блузку в горох и разделенные мужским галстуком, до преклонных лет предваряли путь этого корабля. Да я ее поначалу и разглядеть не мог – завкафедрой автоматики Эвелина Захариевна Китерварг носилась по коридорам ослябинского Политеха, распахивала и захлопывала за собой тяжелые дубовые двери аудиторий, выкликала кого-то, приказывала, выговаривала.

Заглядывая в прикрываемые ею двери я видел такие же, как и в нашем Южном политехе аудитории, только всюду были понатыканы эти ящики-корпы.

Даже и не скажешь, сколько Эвелине было лет. Волосы, видно, красила в темное, губы там, помада… Лицо широкое, гладкое, словно надутое изнутри. До безобразия Кубатого она не дошла, но и старческой немощи Первачева у нее абсолютно не было.

А вот нос… С носами у них у всех – странное дело. У Китерварг нос большой и рыхлый и, возможно, он бы и выдавал ее древний возраст, но точно также, как и у Номерпервого и у Кубатого, у нее не было видно ноздрей, их, словно бы скрывали обвисшие складки кожи. Это была какая-то их общая особенность, но думать об этом мне тогда не хотелось.

А вот сейчас я об этом думаю, и вспоминаю, кстати, что у Явича, у Выборгского, ноздри аж выпирают из самого носа – такие над ними выпуклые носовые крылья, да и само строение ноздрей, я бы так сказал – длинное и извилистое, Они у него, словно упираются и выползают с силой. Впрочем, что я вперился в это дело – не к чему. Но кое-что попозже я увидел и сам.

В конце концов, я поймал Китерварг – встал на почерневший от тряпки уборщицы паркет посреди коридора и перегородил ей путь. Она притормозила так, что даже пыль столбом поднялась из-под ее огромных ступней:

– Что у вас? Я предельно занята. Совсем в скорости – перспективная учебная игра. Собираю народ. Вам – две минуты!

Я вытащил древнюю фотку и показал ей.

– Ну, и?.. – Она зыркнула в нее очень темным быстрым глазом, и даже, вроде бы, не удивилась, словно видит себя каждый день в большом квадратном каракулевом воротнике, в низкой шапочке – на лоб, с обведенным черным глазищами, в обществе лихих вертикалистов, на фоне самого огнемета и – такой молодой.

– Меня могли бы вам рекомендовать бывший председатель Палаты мер и весов Федор Иванович Выборгский, сотрудник Кубатый и…

– Понятно, – устало проговорила Китерварг, – Видите ли, у меня – игра. Это я уже сказала. Кстати, вы тоже можете поприсутствовать. Вы кто по специальности?

Я пояснил, потом протянул удостоверение и допуск.

– Хорошо, – спокойно и даже, как мне показалось, слегка торжественно, согласилась Эвелина Китерварг, – наша игра будет проходить в столовой.

Я решил не удивляться – в столовой, так в столовой. Мы вот с женой недавно ездили к ее детям в лесной лагерь, смотрели, как они носятся по кочкам в поисках желтого и красного флагов – тоже игра. Привезли им кило печенья – было сгрызено за несколько мгновений после того, как желтый флаг так и не достался.

А тут была обычная студенческая столовка с запахом щей на бульоне из костей, заправленном комбижиром. Но, как я заметил, вместо кассового аппарата там уже примостился невзрачный корпик.

Все столы были сдвинуты в угол, а посередине зала столовой оставили только стулья.

Но стулья особые – квадратные сидения, плоские, без изгибов прямоугольные спинки, тяжелые ноги-обрубки. Выкрашены стулья были в темно коричневый цвет, отдававший в немногочисленных трещинах в желтизну, и стояли в беспорядке посреди зала на светлом линолеуме.

Участники игры – студенты и всякая молодежь из преподавательского состава столпились у дверей. Я посмотрел на них – ну такие же точно ребята, что недавно пришли и в наше ка-бе – в этих мелких пиджачишках с кургузыми узкими плечами, с обязательными шлицами позади, над тощими задами, в застиранных клетчатых рубашках, застегнутых под самое горло. И девчушки – в коротких, открывающих неформатные бедрышки юбках, в обязательно обтягивающих свитерках под горло. Субтильные детишки, мы не такие, вроде были…

Китерварг, огромная, словно башня, сама похожая на эти массивные квадратные стулья, вышла на видное место и велела начать игру.

Включили быструю музыку (под такую передают утреннюю зарядку), и ребята струйкой потянулись к стульям. Китерварг командовала:

Все вы знаете свои роли. Вы – стряпчие, вы – агенты, вы – контейнеры. Стряпчие собирают сведения с мест о многочисленных продвижениях, передают агентам, тем – несут к контейнерам.

И каждый из ребят подошел к своему стулу и произнес свою фразу: «Расскажите, какие вы проводите в данный момент работы? И какие еще продвижения вы должны будете сделать в следующий момент?». И они повторяли эту фразу некоторое время, но не хором, а невпопад, и их голоса гулко отдавались под сводами столовой. Потом каждый, поднатужившись, схватил по стулу, и они принялись ходить со своей ношей по видимо, ранее задуманным, извилистым маршрутам, а потом начали передавать стулья, видимо, агентам, а те… Я все пытался врубиться в эту систему, а потом – бутер его знает почему – погас свет. И музыка замолчала.

Китерварг завопила: