Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества - Лео Яковлев

Вторая половина письма Серова и вовсе не касается письма Еремина. Посланные им в Красноярск псы унюхали, что архивные материалы там изрядно подчищены ранее наезжавшими сталиноведами, но все же и на их долю кое-какая клюквочка осталась, и товарищ Серов счел возможным украсить ею свое письмецо в адрес Кукурузника.

Это была история совращения несовершеннолетней гражданки Перелыгиной во время пребывания вождя в селе Курейка Туруханского края. Таким образом, на счету дореволюционных подвигов товарища Кобы имелся и ставрогинский грех. Правда, мы не знаем, насколько условия совращения четырнадцатилетней гражданки Перелыгиной соответствовали подробному описанию сцены соития Николая Всеволодовича Ставрогина с несчастной девочкой Матрешей в революционном романе Федора Михайловича Достоевского «Бесы». (Отметим попутно, что одним из литературных псевдонимов товарища Кобы была фамилия Бесошвили, т.е. сын Беса. Правда, формулируя это погоняло, вождь, конечно, имел в виду не дьявола, а своего отца – Виссариона, сокращенное имя которого в грузинском обиходе звучало «Бесо».) Правда, сама суть ставрогинского греха так увлекла педофилически озабоченного классика, что он запутался в возрасте жертвы: в одном месте исповеди созданного его воображением мерзавца ей десять лет, в другом – четырнадцать, как гражданке Перелыгиной в год ее встречи с сыном Беса.

Впрочем, как для восточного человека, для товарища Кобы возраст объекта его сексуальных домогательств большого значения не имел: на Востоке принято, что если в теле есть два пуда веса, то это уже – женщина. Тем более, семейная жизнь и в православной Российской империи, как свидетельствовал Илья Мечников в своей статье «Возраст вступления в брак» («Вестник Европы», 1872 г.), нередко начиналась с тринадцати-четырнадцати лет. Видимо, поэтому жандарм Лалетин, как об этом сообщает товарищ Серов, удовлетворился тем, что товарищ Сталин дал свое честное большевистское слово «жениться на Перелыгиной, когда она станет совершеннолетней», ну а цена «честным большевистским словам» общеизвестна. Учитывая, что после гражданки Перелыгиной Иосиф Виссарионович совратил другую несовершеннолетнюю – Надежду Аллилуеву, когда ей еще не было шестнадцати, вождя народов смело можно считать специалистом по малолеткам.

Отметим еще одну содержащуюся в письме товарища Серова информацию, на которую не обратили внимания ни сам адресат письма, ни его коллеги: товарищ Серов сообщает, что среди документов, найденных в архиве Красноярского управления, было обнаружено также «письмо Сталина члену Государственной Думы Р.В. Малиновскому».

Дело в том, что личный друг товарища Сталина член ЦК РСДРП Ростислав Вацлавович Малиновский был известным провокатором в российском социал-демократическом движении, свившим свое гнездо в рядах большевиков. Одним из крупнейших его дел была выдача полиции в 1913 году всей большевистской верхушки, сосредоточенной в их Центральном Комитете, включая самого товарища Сталина. О готовящейся провокации первыми узнали меньшевики и забили тревогу, но их чистосердечные предупреждения были истолкованы большевиками как происки врагов. Сохранились воспоминания этих врагов о том, что когда слухи о провокаторстве Малиновского стали интенсивно распространяться, Йоська Кривой (так эти гады называли будущего гения всех времен и народов) бегал по квартирам меньшевиков и требовал, чтобы они прекратили порочить светлое имя честного революционера. Они не прекратили, и «видные» большевики отправились в Сибирь разжигать пламя из искры, а Малиновский – в большевистскую фракцию Четвертой Государственной Думы. Фракция эта состояла из пяти-шести человек, из которых, считая Малиновского, двое были платными агентами царской охранки. Такое уж было время.

Малиновского полностью разоблачили только в 1917 году, когда архивы полиции стали доступными. А когда вождь народов в тридцатых годах прощался с друзьями своей молодости, он специально проследил, чтобы все, кто имел контакты и пострадал от Малиновского в 1913 году, не остались среди живых. В числе отправленных в мир иной были люди, уже не имевшие к тому времени никакого значения для правящей банды, занимавшие далекие от политики посты: председатель Всесоюзного общества по культурным связям с заграницей (ВОКС) А.Я. Аросев, нарком юстиции (министр ненужных в советской стране вещей) в марионеточном «правительстве» Российской Федерации В.А. Антонов-Овсиенко, директор библиотеки имени Ленина В.И. Невский, академик АН СССР и член ВАСХНИЛ Н. Осинский (В.В. Оболенский), абсолютно отошедший от партийной и политической жизни Н.А. Угланов, главный арбитр марионеточного «правительства» Российской Федерации. Это были люди, разными путями пришедшие в революцию, и по-разному складывалась их жизнь после октябрьского переворота, но конец их был одинаков – всех их убил «товарищ по оружию». Вероятно, борьба с неприятными воспоминаниями тоже иногда требует жертв. Но, конечно, чужих, а не своих.

Вернемся, однако, в 1908 год и будем плавно двигаться дальше.

25 марта этого года ночью, обходя подозрительные притоны города Баку, временно исполнявший обязанности начальника сыскной полиции некий Алексей Павлович Азбукин задержал несколько особ, показавшихся ему проходимцами и шаромыжниками. Среди них оказался житель селения Маквини Кутаисского уезда Коган Бесович Нижерадзе. Появление такого странного грузинского имени, как Коган, объясняется, по-видимому, тем, что у следака Азбукина от обилия евреев в революционном движении рябило в глазах, и все враги отечества казались ему скопищем коганов, айсбергов, вайсбергов и т.п.

Как следует из вышеизложенного, во-первых, для Баку Коган Бесович был чужим человеком, и, во-вторых, среди вещичек, бывших при Когане Бесовиче, оказалось два с половиной листа бумаги с изложением «Резолюции представителей Центрального комитета по делу о расколе Бакинской организации РСДРП» с датой 15 марта 1908 г. и еще шесть клочков бумаги с подозрительными заметками. Всего этого, в совокупности, по мнению Бакинского градоначальника генерал-майора Фольбаума, которому доложился о происшествии Азбукин, было достаточно для передачи дела и задержанного в распоряжение Бакинского жандармского управления.

1 апреля жандармы устроили допрос Когану Бесовичу, уже фигурировавшему как Гайос Бесович.

На этом допросе Гайос Бесович, сознавшись перед этим, что он не Нижерадзе, а Иосиф Виссарионович Джугашвили, показал следующее:

«В настоящее время я не принадлежу ни к какой политической противозаконной партии или сообществу. В 1902 году я привлекался к делам Кутаисского Губернского жандармского управления по делу о забастовке. Одновременно с этим привлекался к делам Тифлисского Губернского жандармского управления по делу о Тифлисском комитете социал-демократов. А 1904 году зимой я скрылся из места ссылки, откуда я поехал в г. Лейпциг, где пробыл около 11 месяцев. Около восьми месяцев тому назад я приобрел паспорт на имя дворянина Кайоса Нижерадзе, по которому и проживал. Обнаруженный при обыске у меня № журнала «Гудок» принадлежит мне. В журнале я состоял сотрудником. Рукопись, обнаруженная у меня при обыске … мне не принадлежит. Рукопись эта была прислана в Союз нефтепромышленных рабочих на имя редакции журнала «Гудок». Больше я ничего не могу показать».