Магиня - Дмитрий Федотов

Судя по его возмущенно-растрепанному виду, дела шли из рук вон плохо и в ближайшем будущем должны были пойти еще хуже в полном соответствии со знаменитым законом Паркинсона.

— Ну, что у нас плохого? — приветствовал я Николая из его же кресла.

— Догадайся с трех раз! — огрызнулся он в ответ и отобрал у меня недопитую минералку.

— Трупы размножаются как амебы?

— Провидец! — фыркнул Берест, не отрываясь от бутылки. — Нострадамус доморощенный!

— Гимнастика ума, она, знаете ли, способствует…

— Я тебе сейчас устрою добровольно-принудительную гимнастику, на тридцать суток! — рявкнул мой «очень дальний родственник» и швырнул пустую тару точно в мусорную корзину в углу кабинета. — За систематическое укрывательство важной для следствия информации!

— Та я ж тильки трошечкы дило зробыты хотив, а ты на мэнэ як смок поганый вычурывся! — попытался отшутиться я, но не тут-то было.

— Ты почему про «Наяды» умолчал, хохол недоделанный? — надвинулся на меня Николай, — Думал, не вычислю, откуда тебе информация капает?

«Люська проболталась!» — понял я и, решив использовать лучший способ обороны, заорал в ответ:

— Я — тоже!..

— Хамишь?

— Восстанавливаю справедливость. Так я прав насчет трупов?

— Любишь свежанину?

— Мужик джентльменского вида, лет сорок, высок, худощав, ездит на «феррари» цвета белой ночи, номерной знак «Н-335-ОА, 70 RUS»?

— Точно! Только не сорок, а все восемьдесят, а то и сто, — Николай прищурился и будто воткнул мне в грудь твердый указательный палец. — Колись, в «Наядах» видел?

— Было дело…

— С кем?

— Рыжая бестия в голубом, с ногами от Кардена и бюстом малышки Мэрилин, анфас — от 25 до 50, как говаривал классик, — я не удержался и съехидничал: — А что, твой «источник» разве не накапал про внешность?

— А в «Северной» была платиновая блондинка, но примерно тех же форм? — Берест пропустил мою шпильку мимо ушей, погружаясь в свой любимый процесс анализа и рассуждений.

— С банкиром тоже уехала рыжая? — я решил плеснуть свою ложку дегтя.

— В том-то и дело! Получается, их — двое?

Одну ложку он не почувствовал.

— Или трое. Кто был со спортсменом?

— Руденко выясняет… Ты на что это намекаешь?

Вторая «ложка», кажется, подействовала.

— Банда маньячек наводит ужас на молодых мужчин в древнем сибирском городе, но на борьбу с ней выходит доблестный и неподкупный комиссар криминальной милиции сотоварищи и, несмотря на опасности и прочие угрозы, выслеживает преступниц и безжалостно передает всех в руки правосудия! — продекламировал я. — Можно позвонить в Голливуд?

— Лучше своему адвокату, — плотоядно улыбнулся бравый комиссар.

— Ладно, согласен на «Мосфильм»…

— Короче, Склифосовский!

— Никакая это не банда, а обычный грим!

— Гениально! Я бы ни за что не догадался! — театрально возопил Николай, хватаясь за голову. — Эркюльчик ты мой драгоценный!

— Попрошу меня не оскорблять!

— Ладно, тогда Пронин…

— Я вас прощаю, стажер!

— Димыч, а ведь у грима тоже есть предел возможностей, — уже серьезно продолжил Берест.

— Да, но насколько он широк?

— Четыре-пять масок, если вычесть глобальные изменения прически и элементы микропластики глаз, губ и бровей.

— Да, пожалуй, это было бы для нее слишком хлопотно, — поразмыслив, признал я. — Она — залетная?

— Вряд ли, — Николай вытащил трубку и неторопливо принялся ее набивать. — Я, конечно, сделал запросы в сеть по аналогичным случаям, но интуиция подсказывает, что это пустышка. Главное — мотив!

— И способ, — я тоже закурил. — Можно посоветоваться со специалистами.

— Ты опять про свой вампиризм? — он подозрительно покосился в мою сторону. — Брось! Наверняка какая-то новая химия.

— Давай, ты будешь искать свое, а я — свое. Кому-нибудь да повезет, — предложил я миролюбиво.

— Ладно. Итак, мотив: по-моему, месть?

— По-моему, потребность…

— Тебе вредно смотреть «Секретные материалы», — ухмыльнулся он. — Слишком богатое воображение.

— А тебе не мешало бы потренировать свое, — отпарировал я. — Кстати, сколько лет по паспорту последнему любителю «клубнички»?

Комиссар уставился на меня, как на провокатора, потом полез в карман и вытащил свою знаменитую записную книжку в крокодиловом переплете, которую ему презентовали (помимо медали, конечно) лет шесть тому назад. Николай полистал ее, нашел свою пометку, прочитал и заметно изменился в лице, но отнюдь не в лучшую сторону. Он снова подозрительно посмотрел на мою безмятежно-наивную физиономию и по-отечески покачал седеющей головой.

— И не стыдно так шутить над старым и глупым комиссаром?

— Я ж не корысти ради, а токмо!.. Тридцать шесть?

— Точно! — он обреченно вздохнул. — И что теперь?

— А не знаю! — я обезоруживающе развел руками. — Это как «паззлики» детские складывать: все детали есть, а картинка не получается. Выяснили, кто он?

— Элементарно. Дьячков Петр Константинович, мужчина в самом расцвете сил, разведен, последний вид деятельности — организация бюро эскорта и охотничьих туров на лосей, медведей и прочую большую живность.

— А с Носом он пересекался?

— Напрямую — нет, а опосредованно еще не выяснили.

— И все-таки чует моя задница, что этих… пиявок двое! Иначе никак не получается, — я тряхнул головой, разгоняя рой пустых мыслей, и поднялся. — Ладно, давай на этом пока закончим?

— Только больше никакой самодеятельности, — Николай погрозил мне трубкой.

— Я чту уголовный кодекс! Привет Ольге!

И в этот момент в кабинет ввалился взмыленный Ракитин собственной персоной. По случаю задавившей город жары наш лихой капитан, видимо, решил проигнорировать правила субординации и внутреннего устава службы, ибо явился на прием к начальству в промокшей вылинявшей футболке, спортивных брюках и сандалиях на босу ногу, да еще и без стука. Но вид у него при этом был отнюдь не виноватый, а наоборот торжественный какой-то.

— Да здравствует союз меча и орала! — радостно рявкнул Олег, чем привел нас с комиссаром в полное недоумение.

По крайней мере, я не видел Ракитина таким счастливым с прошлой субботы, когда нам удалось, используя его служебное удостоверение, раздобыть канистру свежайшего пива прямо на территории завода-производителя.

— Ты что, Олег Владимирович, перегрелся? — Берест смотрел на него исподлобья с выражением легкого раздражения, как на расшалившегося щенка-переростка.

Очень уж наш бравый комиссар не любил этакой неряшливой безалаберности, причем не только на службе.