Старая скворечня (сборник) - Сергей Крутилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктор, как это часто случается с выходцами из деревни, считал, что особый шик горожанина состоит в одежде. Нельзя сказать, что он одевался изысканно — для этого у него не хватало вкуса, но подчеркнуто модно. Рубашки он носил нейлоновые; носки — красные, яркие; вместо костюма — куртку на «молнии»; шляпа, разумеется, узкополая, котелком — тоже из эрзаца, тонкая подделка под кожу. Когда Виктор в полном параде — то есть в куртке, шляпе, при модном галстуке с фольговой нитью, то весь он — с головы до ног — одет в полиэтилен. Ничего на нем нет простого, своего, русского, а все иностранное. Это понятно: он возит иностранных туристов.
Все эти столичные наряды: куртка, галстук, шляпа, цветные нейлоновые сорочки — висят в углу, за русской печкой. Висят не в гардеробе, не на вешалке даже, а на ржавых гвоздях, вбитых в стену. На улице знойно: Виктор боится запреть в своем полиэтиленовом панцире, поэтому он решил одеться попроще. Он надел белую рубаху, без галстука; натянул расклешенные брюки с «молниями» по швам; сандалии на ногах просвечивают насквозь, и виден весь рисунок дорогих японских носков.
Одевшись и позавтракав, Виктор отправился в Поляны, к дяде Васе.
Под вечер в проулке тарахтит мотоцикл. Это дядя Вася, завмаг, привез домой племянника. Да не одного, а вместе с Нинкой Котовой.
Нина первой выпрыгивает из коляски. На ней легкое платье с яркой строчкой, на груди глубокий вырез. В руках — сумка с провизией и водкой.
— Галка, принимай гостей! — кричит она.
В окно выглядывает Галя. Волосы у нее распущены по плечам — то ли она мыла голову, то ли, придя с работы, переплетала косу.
— Ой, Нинка! — кричит она радостно; голова ее тотчас же исчезает, и через минуту Галя появляется на крыльце.
Подруги обнимаются. Галя искренне рада приезду Нины. Поскандалив с мужем, Галя чаще всего скрывается не у матери, куда, отоспавшись, тотчас же заявляется Митька, а у Нины.
— Галя, муженек дома? — спрашивает Виктор; он сидит за спиной дяди Васи, расставив в стороны длинные ноги.
— Нет.
— А где он?
— Он там, внизу, с Кубаркиными.
— Заработался братец! — говорит дядя Вася. — Придется подскочить за ним.
Сказал — и с места в карьер! — полный газ. Мотоцикл рванулся; Виктор от рывка чуть было не свалился с заднего сиденья.
Дядя и племяш уже навеселе.
Обдавая сизым дымом детей, игравших на поляне, мотоцикл помчался по проулку вниз, к реке. На некоторое время резкий стрекот его замолкает. Значит, мотоциклисты спустились к броду, где на площадке, усыпанной галечником, плотники заканчивают рубить сруб. Митька там с братьями Кубаркиными.
Не проходит и четверти часа — снова на всю улицу раздается трескотня мотоцикла. Судя по всему, едут. «Ижевец» круто разворачивается, подкатывая к самому крыльцу. Разминая затекшие от неудобного сидения ноги, Виктор первым поднимается на крыльцо. За ним не спеша следуют братья.
В доме — суета. Подруги накрывают стол, время от времени переговариваются, делясь своими женскими тайнами.
— Я ему и говорю: «Вить, я ведь и забеременеть могу». — «Что? — говорит. — А мне какое дело?»
— Галя! — кричит из сеней Митька. — Зови всех. Гульнем!
10
Забегает Галя. Она более чем всегда оживлена и радостна.
— Мам! — обращается она к Пелагее Ивановне. — Дайте нам штук пять тарелок. Гостей собралось полон дом, а посуды не хватает.
Тетя Поля молча подает тарелки.
— Мам, и вы приходите.
— Ладно, приду. Корову только подоить надо.
— Потом подоите! Мы ненадолго. Хорошо?
— Хорошо, — соглашается тетя Поля.
Галя стучится во вторую половину, к Тутаевым:
— Можно?
— Пожалуйста! — Семен Семенович сложил газету, которую он читал, бросил ее на подоконник, шагнул к двери. — Заходите, Галя. Заходите.
— Я спешу, — говорит Галя, останавливаясь у двери. Она уже успела переодеться; теперь на ней голубое платье крупным белым горошком, которое очень идет ей. Волосы собраны сзади в пучок, веки и ресницы слегка подведены синей краской. — Семен Семенович! Анна Павловна! Приходите, ждем вас!
Тутаеву не хочется идти. Он хорошо знает, что попойки эти добром не кончаются. Но и отказаться неудобно.
За эти годы, пока Тутаев с женой снимают дачу у Зазыкиных, они сдружились настолько, что стали ближе иных родственников. Не только праздники, по и все семейные торжества: именины там, дни рождения — всегда отмечали вместе. Даже в Москве Мария Михайловна всегда звала к себе, а тут и подавно. Но сегодня Тутаеву почему-то не хотелось идти: молодежь одна собирается — чего им, старикам, там делать?
Видимо, по выражению лица Семена Семеновича Галя поняла его настроение. Поэтому она поспешила предупредить отказ.
— Семен Семенович, дорогой! — Она прижала тарелки к груди. — Напьется опять Митя. Он ведь только вас и слушается. Приходите!
Тутаеву стало жаль Галю.
— Ну хорошо, придем. Только ненадолго.
— Хоть на часок загляните!
Анна Павловна с неохотой оставила вязанье, стала собираться.
Как всегда, сборы в гости не обошлись без ворчания по поводу того, что ей нечего надеть.
— Любая колхозница лучше одевается, — говорила Аннушка, перебирая свои платья.
Семен Семенович молчал. Он привык не обращать внимания на сетования жены. Тутаев считал, что их время прошло. Пусть наряжается молодежь, а им, старикам, теперь уж не до этого. Однако, думая так, Семен Семенович все-таки принарядился: надел белую рубаху с малахитовыми запонками и легкие парусиновые брюки. Аннушка тоже разрядилась по-праздничному, и они пошли. В Митькину половину вход был с улицы. Они прошли палисадником, обогнули дом, поднялись на крыльцо и, пригибаясь в низких дверях, вошли в сенцы. Зазыкины и их гости были уже в сборе.
— Семен Семенч! Анна Павловна! Прошу сюда! — Митя, как и подобает хозяину, распоряжался, встречая гостей. — Сюда! Так. В тесноте — не в обиде.
С торца стола, у окна, сидела тетя Поля: знать, быстро управилась с коровой; по обе стороны от нее — Мария и Сергей. На лавке у стены сидели оба Митиных постояльца: Слава и Анатолий — шоферы съемочной группы.
Тутаевых посадили на скамью напротив шоферов. Тут же сел и Виктор, а Галя и Нина, поскольку они прислуживали и им часто приходилось вставать, примостились сбоку стола, на табуретках.
Сергей Михайлович, по праву старшего, ухаживал за гостями: мужчинам налил в стаканы водки, женщинам в рюмки портвейну.
— У нас сегодня большой праздник, — заговорил он, поднимая стакан. — Добрая половина Зазыкиных и их друзей — за этим столом! Я думаю, что неплохой повод выпить за встречу.
Сергей Михайлович чокнулся с матерью, сестрой, братьями, с каждым гостем и, закинув голову, опрокинул стакан. Выпив, он крякнул и потянулся вилкой за закуской.
— Пей, мама!
Тетя Поля, как всегда, жеманничала: отставляла рюмку, говоря, что у нее с вина голова болит и сердце колотится, но потом все-таки выпила.
Все выпили по первой — даже Аннушка, а уж ей-то совсем нельзя, так как она страдала астмой.
Выпив, все стали налегать на закуску. Еды всякой было много: колбаса, селедка, сыр, консервы мясные и рыбные. Правда, ничего своего, деревенского: ни огурцов, ни капусты, — все привозное, городское. Да и откуда быть своей-то закуске? Прошлогодние соления уже успели съесть за зиму, а что не успели съесть, тетя Поля выбросила на помойку. Оставалось ведра два огурцов, но в них почему-то мало было крепости, все как есть оказались мятые и пустые, и тетя Поля вывалила их. Потом Мария увидала — и ну ругать ее: «Мы в городе по полтиннику за кило платим, да и то в очереди надо полчаса стоять, а вы такое добро на помойку выбрасываете!» — «У меня зубов нету — грызть их, — оправдывалась мать. — Всю зиму говорила Мите: „Бери на закуску“. А ему, вишь, в погреб лазить неохота. Банку килек откроет и, знай свое, нюхает рыбьи хвосты да водку глушит».
Галя молодец: она отварила кастрюлю картошки и теперь едва успевала подкладывать гостям.
— Ешьте, ешьте! Угощать-то особенно нечем, но вы не стесняйтесь: картошка своя. А с селедочкой она хорошо идет!
Наклонившись над столом, Галя подкладывала картошку гостям — шоферам из съемочной группы.
— Спасибо, Галина Алексеевна! — отвечал Слава. — Шофера да солдата угощать не надо. Они народ нестеснительный: дают бери, бьют — беги!
Слава — парень молодой, красивый. Глаза у него черные, быстрые, походка стремительная. За что бы он ни взялся — все делает внимательно, аккуратно. Он следит за собой: говорит подчеркнуто мало, одевается хорошо, но не крикливо, как, скажем, Виктор. У него модная прическа, модные ботинки, узкие брюки, водолазка. Встретишь его — ни за что не подумаешь, что он шофер и механик электростанции. Всегда он чисто одет, наглажен, словно выступать но телевизору собрался, а не баранку идет крутить.