Молчи и танцуй - Роман Грачев

– Ага.

– Ну, тогда все.

– Передать Насте ваши слова о судьбе секретарши?

– Я те передам! – рассмеялся Глеб. – Вечером жду тебя в студии. До связи, крошка.

И все завертелось… Доедая в это утро свои бутерброды, Глеб даже не подозревал, что вдвоем с Кириллом они собственноручно вынули пробку из бутылки, в которой сидел джинн.

Вдребезги пьяный джинн.

Не нужно было дожидаться результатов фокус-групп, чтобы определить, сколько человек слушают программу «Время Луны» и радио «Пилот» вообще. Во время эфира Вадима телефон в студии разрывался на части. Глебу пришлось подключать к работе второго оператора, который смог бы подменять Пашу на звонках и монтаже.

В течение следующей недели Вадим провел еще три шоу. Темы были разные – любовь, брак, бизнес. В студию звонили люди, не уверенные в своих силах, колеблющиеся при выборе партнера для секса, потерявшие друга, больные, здоровые и пьяные. По количеству пьяных звонков «Время Луны» уже могло соревноваться с ночным шоу на какой-нибудь молодежной станции. Почему-то люди решили, что на радио «Пилот» начал работать «телефон доверия», эдакий эквивалент общественного мусорного бака, в который можно выбросить натирающие ноги башмаки. Уже перед третьей передачей Вадиму вместе с Глебом пришлось провести серьезную редакторскую работу, чтобы обезопасить шоу от скатывания в пошлость.

Прежде всего, поставили заслон перед телефонными хулиганами и теми, кто оттягивался с пивком. Затем стали тщательно сортировать темы звонков. Сложность заключалась в том, что каждому из звонивших казалось, что именно он может рассказать в эфире интересную историю, и уже на предварительном этапе он начинал спорить и доказывать свое эксклюзивное право участвовать в шоу. Терпеливый Паша разъяснял, записывал номера телефонов, ругался и едва сдерживался, чтобы не послать к чертовой матери очередного болвана, перепутавшего радио с зоопарком. В результате Вадим беседовал в прямом эфире уже только с теми, кто действительно был интересен публике и мог рассказать что-то из ряда вон выходящее.

Сам Вадим повисел несколько днейв интернете, прочел «по диагонали» десятки полезных материалов. С каждым шоу его работа в эфире становилась более качественной, и Глеб не мог этого не заметить.

– Но все равно мы работаем неправильно, – сказал он как-то вечером после очередного разбора полетов. – Налаживаем программу в процессе ее выхода, а надо было все детали продумать заранее.

– Сам виноват, – отбрыкивался Вадим.

Неожиданно активизировался отдел продаж. Рекламные менеджеры на радостях притащили в подарок программе жирного спонсора – рекламный пакет был продан на месяц. Вадим испытал удивление и удовлетворение одновременно. По словам Глеба, рекламодателей чаще приходилось окучивать и уговаривать, чтобы они раскошелились.

– Молодец, – сказал Шестопалов. – По нашим правилам, десять процентов от стоимости проданного пакета достается автору программы. Так что в конце месяца можешь приходить за зарплатой.

После этого известия Вадим на радостях уволился со своей парфюмерной базы и на следующий же день сунул под нос Глебу заявление о приеме на работу и трудовую книжку. Тот без возражений все оформил.

Все развивалось очень быстро. Впрочем, памятуя об успехе рекламной кампании «Убегающего волка», никто не думал удивляться. Вадима Колесникова негласно причислили к загадочным виртуозам, которые умеют больше, чем показывают. Глеб только пару раз пытался задать вопрос типа «Колись, как ты это делаешь?», но Вадим недвусмысленно поворачивался к нему спиной и находил другую тему для разговора.

Работа кипела…

Лариса тем временем готовилась к переезду. За неделю она собрала все имущество, которое считала своим, приготовила его к транспортировке и теперь не могла дождаться того часа, когда она, наконец, захлопнет входную дверь и отдаст ключи соседке Любе. Своих родителей она уже поставила в известность (Людмила Викторовна за один вечер проглотила десяток капсул из различных упаковок и раз десять измерила давление), а свекор и свекровь до сих пор не проявили особого желания поинтересоваться, как живет их внук в отсутствии любимого папы. Они жили далеко отсюда и наведывались лишь по большим праздникам, ссылаясь на дороговизну железнодорожных билетов и крайнюю степень занятости во время посевных, уборочных и прочих кампаний. Впрочем, Лариса на них совсем не обижалась.

Максимка отдался процессу сборов со всей ответственностью. Ему нравилось готовиться к переезду, ему нравился дядя Вадим и он не задумывался о том, что ждет их с мамой в будущем. По его мнению, все у них будет хорошо, раз мама так сказала. Обычно он молниеносно ориентировался в ее настроении, и если мамуля была чем-то расстроена или подавлена, значит, что-то шло не так. Но Лариса за прошедшие дни ни разу не присела возле окна, грустно уставившись на улицу, и ни разу не всплакнула. Значит, все в шоколаде.

– Мы будем жить в другом доме? – однажды спросил Максим.

– Да.

– С дядей Вадимом?

– Да.

– Ура! А в садик я буду ходить?

– Да, ты будешь ходить в тот же садик, будешь играть с теми же ребятами, а я буду ходить на работу, как всегда. Просто с нами будет дядя Вадим.

– Ладно.

К своему удивлению, Лариса действительно не терзалась сомнениями. Будь на месте Вадима кто-то другой, она, пожалуй, не поступила бы столь опрометчиво, но с этим парнем все было иначе. Какая, к черту, разница, что знакомы они всего-то недели три! Какая разница, что познакомились они на улице. Ведь иногда бывает достаточно и двух-трех дней, чтобы понять очевидное: судьба дает тебе шанс, сует его прямо под нос и говорит, что будешь полным идиотом, если не возьмешь.

В пятницу утром Вадим подогнал к подъезду «Газель». Лариса и Максимка уже ждали его с нетерпением, и сам Вадим, вбежавший в квартиру, выглядел не менее взбудораженным.

Коробки, свертки и пакеты с мелочью загрузили быстро. Гардероб Ларисы, включавший как личную одежду, так и концертные костюмы, занял места в машине больше, чем все остальное. Глядя на эту груду тряпья, Вадим лихорадочно прикидывал, хватит ли места в его съемной двушке для всего остального. Впрочем, гадать уже было поздно.

– Не волнуйся, – сказала Лариса. – Часть вещей я отвезу к родителям. Например, вот это старье, я его не носила уже года два…

«Старья» почему-то оказалось немного, и Вадим подумал, что легче от его отсутствия не станет.

Пока загружали машину, Максимка сидел на лавочке возле качелей и по обыкновению водил палочкой на песке, вырисовывая замысловатые знаки. Лариса время от времени бросала взгляд в его сторону, чтобы убедиться, что все нормально. В один из таких беспокойных бросков она увидела стоящего возле мальчика большого мужчину.

Первая реакция:

– Максим, эй!

Мужчина обернулся.

– Папа! – воскликнула Лариса. – Ты откуда здесь?

– Отпросился с работы. Не узнала меня?

Лариса подбежала к нему, поцеловала в щеку.

– Ты чего это на себя нацепил?

Александр Никифорович небрежно расстегнул свою старую холщовую куртку.

– Это я так для погрузки оделся. Я не опоздал, там у вас еще есть работа для меня?

– Конечно. Мы только начали.

Отец подошел к машине. Вадим не заметил его появления, он в этот момент ковырялся в огромной коробке, пытаясь засунуть внутрь неформатную игрушку Максима.

– Здравствуй, – сказал Александр Никифорович. Вадим вздрогнул, обернулся. В первое мгновение по лицу его пробежала тень испуга, но потом он успокоился, даже попытался улыбнуться.

– Здравствуйте.

– Помощник нужен?

Вадим оглядел развалы.

– Ну… вот, вроде там наверху еще что-то есть.

– Я принесу.

– Спасибо.

– На здоровье.

Александр Никифорович вместе с дочерью поднялись в квартиру и в течение десяти минут вынесли на улицу всю мебель, которую молодая женщина отважилась забрать: прикроватную тумбочку, пару стульев, корзину для белья. На большее Лариса не осмелилась, потому что вдобавок к семейной драме Игорь мог завести еще и имущественный спор.

К одиннадцати часам с погрузкой управились. Лариса решила не отдавать ключ соседке, она сунула его в карман отцу.

– Он наверняка у вас нарисуется. Отдашь ему.

Александр Никифорович ничего не сказал, только молча залез в фургон и опустил тент.

Пока ехали до места разгрузки, никто не проронил ни слова – ни Вадим, ни Лариса, ни ее сынишка. Все были напряжены, переживали случившееся каждый по-своему. Лариса внезапно почувствовала какую-то гнетущую грусть, похожую на ту, что она испытывала, когда покидала родительский дом после свадьбы. Она решила, что от этих чувств не избавиться, даже если ты совершаешь обдуманный и единственно верный поступок – любые перемены в устоявшемся порядке жизни она всегда переносила тяжело.