Тихие сказки - Зинаида Александровна Миркина

тихо. И — снова звон со звезды. И голос второго гнома:

Лесная чуткая поляна,

Сосны шуршащая кора,

Полоска легкого тумана

И еле слышный треск костра.

Как будто это речь такая,

Как будто от земного сна

Живую душу окликает

Сгустившаяся тишина.

И оживает тень за тенью —

Беззвучный звук, бесследный след…

Сейчас наступит пробужденье

И ты поймешь, что мертвых нет…

Тсс… Беззвучный звук… Ну да — вот он… И — третий гном говорит:

Огонь для тех, кто не боится

В огне сгореть.

Кто от своих бессчетных братьев

Неотделим.

Он входит в пламя, как в объятья

Совсем живым.

Том вздрогнул. И костер вздрогнул. Пламя качнулось, заколебалось. И вдруг один язык его вырвался вертикально вверх, и сноп искр разлетелся в воздухе. Они рассыпались со звоном, и вот — голос четвертого гнома:

Все смертное — смертно,

И ты не проси

Бессмертья для листьев дрожащих осин,

Бессмертья для рук, и для губ, и для глаз.

Бессмертье — не нам, но бессмертие— в нас.

Высоко, высоко, сквозь смертную тьму

Я пламя бессмертья к звезде подниму!

И сердце стучит и мятется во мне,

Чтоб искрою вспыхнуть в бессмертном огне.

Вслушиваться в строчки стихов было все равно, что всматриваться в пламя костра. Вслушиваться, всматриваться в вечное… Вот оно… Так неоспоримо Его присутствие. И Тому уже начинало казаться, что так будет всегда. Ни свет звезд, ни свет и тепло костра никогда никуда не исчезнут.

Что-то баюкало его. Он стал задремывать. Как вдруг — какой-то толчок. Том вздрогнул и выпрямился.

Он сидел один в лесу. Никаких гномов. Никакого костра. Подкрадывался туман с озера. Было сыро и грустно. Звезды светили как прежде. Но они были так далеко! Услышать звездный зов? Звон со звезды? Что только ни пригрезится неудачливому поэту! Да было ли это когда-нибудь? А если и было, то прошло и не повторится, и никто не поверит, что было… И так сыро, холодно и одиноко!.. Ничего не вечно — все, все исчезает!..

— А я что-то знаю! Кто это сказал? Прямо перед Томом было светлое, даже светящееся пятнышко. То ли забытый уголек костра, то ли упавшая звездочка. Да нет, это лицо. Маленькое доброе лицо гнома, улыбающееся так, точно он и впрямь что-то знает. В глазах — лукавинка, доброта и никакой тревоги. Ну ни одной капельки ни тревоги, ни грусти. И самая обыкновенная гномья зеленая шапочка с белым помпончиком.

Неужели такой вот Помпончик знает выход из всей тоски и может сделать так, чтобы все не исчезло на глазах, не ускользало из-под рук, не пропадало невесть куда, будто его и не было?!

— Помпончик!

— Том!

— Помпончик, ты пришел в самую трудную минуту. Помоги мне. Объясни, почему все исчезает? Даже вечный огонь, и тот не вечен.

— А почему бы ему не исчезнуть. Том? Всякий огонь исчезает. И всякое чудо — из света и огня, и потому всегда исчезает, если его не поддерживать.

— Как поддерживать? Что же, ты хочешь сказать, что звезды тоже кто-то поддерживает?

— А как же!

— Кто?

— Тот, кто не боится в огне сгореть.

— Кто, кто?! Как это?

Никакого ответа. Сказал и исчез.

"Вот и тебя я не сумел удержать. Наверное, чтобы его удержать, надо уметь так же улыбаться… — подумал Том. — Где мне…"

Осталась только маленькая Золотая Флейта. Она-то все-таки осталась. Видно, она и вправду подарена ему… "Но ведь я не могу играть на ней, когда сам захочу. Только по зову. Зову со звезды… Да был ли он когда-нибудь? Да возможен ли он? И почему я не могу распорядиться собственной флейтой, единственным, что у меня осталось? Почему я не могу запеть о моей тоске, от которой некуда деваться? Только в песню… Вылить ее, излить, разлить… Флейта моя, песня моя…

И он взял флейту и поднес к губам. А дальше… дальше был какой-то провал. Он как будто очнулся под крики "Браво!" "Великолепно! Здорово!" Его чествовали. Ему поднесли венок, за его здоровье провозглашали тосты. Его называли "нашим поэтом, выразителем наших чаяний, самым-самым…" А он только хлопал глазами и чувствовал, что тоска ничуть не уменьшается, скорее наоборот… растет и растет. И ему все время подносили все новые и новые рюмки, приглашая залить тоску. А она не заливалась, а она разливалась все шире и шире… И вдруг он спросил: "А где, собственно, я нахожусь?"

— Неужели ты до сих пор не понял, что перед тобой страна чудес?

— Чудес?

— Или исполнения желаний, это ведь одно и то же.

— Ой, нет, — сказал Том.

— Как это нет? Разве не исполнилось твое самое заветное желание? Разве не стал ты из непризнанного чудака нашим великим современником?

"Великим современником?.." — подумал Том с неловкостью и тоской. Тоска все возрастала. Ему вдруг захотелось закричать, опрокинуть рюмки, но он сдержался и только сказал: "Ну, если у вас и вправду исполняются желания, то я хочу быть не великим, а вот таким, каким был, когда получил свою флейту".

— Пожалуйста, но только сначала спой. За каждую песню — одно желание. Сколько песен споешь, столько желаний исполнится.

Том посмотрел на свою флейту. Поднес её к губам, но… Ни единого звука. Он не мог больше играть.

Он решил, что сейчас они прогонят его, как самозванца, опустил голову от стыда, но… Никто не был ни смущен, ни удивлен. Ему даже зааплодировали, хотя пел не он, а они сами распевали его старую песню о тоске и бессмыслице.

— Послушайте, что здесь происходит? — пролепетал он и затих. И вдруг расслышал шепот у самого уха: "А я что-то знаю…"

— "Помпончик! Ах, Помпончик, уведи меня отсюда!"

— Нет ничего легче, — сказало улыбающееся личико и скосило глаза на дверь.

Тогда Том стал тихо пробираться к выходу и, наконец, очутился на улице.

Ночная, безлюдная городская улица. И на ней — Деревья. Зажатые домами гости города. Деревья… Горожанам не до них. А Деревьям? Может, и Деревьям не до людей, но… нет… Он ясно почувствовал, что Деревьям есть до него дело.

Вот этот