Тайны древних бриттов - Льюис Спенс

Но вернемся к литературе об Артуре. Ее более современная фаза — англо-норманнская — заключает в себе значительное число доказательств сохранения веры ранней британской мистической традиции, ее тайноведческая часть заключена в легендах о Святом Граале, о которых пойдет речь в следующей главе.

ГЛАВА VI

Мистерия Грааля

Некоторые ученые нашего времени, среди которых пользующаяся значительным авторитетом Мисс Джесси Л. Вестон, высказали мнение относительно того, что легенда о Святом Граале хотя и имеет британское происхождение, несомненно, испытала влияние восточных или иных чужеземных идей. Возможно, это так — в том, что касается ее позднейших составляющих, но в своей ранней форме это произведение отчетливо британского происхождения, — что я надеюсь доказать в этой главе. Я также намереваюсь показать, что легенда непосредственным образом связана с тайной мистической традицией нашего острова, относительно существования которой я уже представил значительное число доказательств. Она находится в кровной связи со всем целокупным корпусом оккультных верований, который, как я верю, сможет когда-нибудь раскрыться и проявиться перед нами во всей полноте на благо наших британских мистиков.

Как я уже рассказывал, поэма Талиесина «Добыча из Аннуна» описывает нисхождение инициатов (или мистиков) на самый низший план или круг бытия с намерением добыть там котел Пуйлла, повелителя Аннуна. В этой поэме Пуйлл и Придери, его сын, объединены в одну фигуру; котел находится в месте, именуемом Кэр Сиди, или Кэр Педриван, — четырехугольном замке на Острове Дверей.

В норманнских романах на эту тему говорится, что им владеет Пеллес, или Пелеур, — это норманизированные формы имени Пуйлла. Грааль находится в замке Карбонек, — по сути, это Кэр Баннаук, «остроконечный» или «рогоглавый» замок, — имеются в виду вершины или углы Кэр Сиди[36].

О Граале говорится, что он был привезен в Британию Иосифом Аримафейским, который собрал кровь Христа в сосуд и перевез его на Запад или же отдал его Брону (или Бронсу), с тем, чтобы он перевез сосуд туда. Броне — это, по сути, Бран Благословенный из валлийской литературы. О Бронсе, отправившемся в плавание из Палестины, говорится, что он плыл на рубахе, одолженной им у сына Иосифа. Но это не что иное, как переделка на новый лад рассказа о путешествии Брана в Ирландию, куда, как известно, он был перенесен. Бран, или, точнее, его мистическая голова, которая в этой легенде занимает место Грааля, обеспечивает пир и веселье в течение восьми лет для всех участвовавших в похоронной процессии, сопровождавшей тело Брана. Рис, говоря об обоснованности сравнения, замечает: «Мы на самом деле должны пойти еще дальше: речь идет не столько о сходстве, сколько об идентичности. Путешествие Брона — это не что иное, как христианская версия путешествия Брана, и не приходится удивляться, когда в одном из романов о поисках Святого Грааля обнаруживаешь слова о том, что сосуд находился в руках Брона, о котором известно, что он жил “на этих ирландских островах”».

В «Мабиногионе» есть история о Куллохе и Олвен. Куллвху великан Испаддаден повелевает добыть Муйс, или блюдо Гвиддно Гаранхира. Это блюдо (или тарелка) могло накормить весь мир — девять человек за один раз, относительно него полагали, что оно исчезло вместе с Мерлином, наряду с другими сокровищами Британии, «когда он вошел в Стеклянный дом в Бердси».

Но я хочу дать понять, что меня интересуют романы о Граале лишь в той степени, в какой они раскрывают нам свидетельства сохранения исконно британской мистической традиции. То, что предание о Граале было видоизменено для христианских нужд и, таким образом, все проникнуто христианскими и восточными влияниями, — общеизвестно, но эта сторона исследования, меня не заботит, — даже в части теории, гласящей, что кельтская церковь в Уэльсе использовала легенду о Граале для того, чтобы дать отпор претензиям римского понтифика на церковную гегемонию в Британии. Я же ищу свидетельства сохранения изначальной отечественной оккультной традиции, связанной с Граалем, присутствующим в форме котла вдохновения, располагающегося в иной сфере, для достижения которой необходимо было посвящение в мистическое, или друидическое, братство.

Мы видели, что существует неразрывная связь между поэмой Талиесина «Добыча из Аннуна» и легендами о Граале, что одно возникло из другого, что сначала Грааль представлял собой котел вдохновения в друидическом культе, прежде чем его стали считать сосудом, содержавшим кровь Спасителя. В одном из позднейших романов он описывается как поднос, на котором находится голова, в другом же — как рака, опять же в виде блюда или чаши. Для нас не важно, какую форму Грааль может принимать в христианской символике, поскольку, несомненно, он сохраняет здесь евхаристическое содержание, несмотря на самые явные свидетельства его «языческих» или друидических корней — речь идет о кельтском котле вдохновения и изобилия, котле Дагды, Керридвен, Пуйлла. Даже его англо-норманнское название — Грааль, блюдо, сделанное из дорогостоящих материалов и используемое во время праздников, — является переводом кельтского слова mwys — муйс, мовис или миас.

В книге г-на А. Е. Уэйти есть одно впечатляющее место о фольклорных предшественниках Грааля:{48}

«Реалии фольклора перешли в литературу о Граале, претерпев значительные трансмутации, то же самое произошло и с определенными элементами древнего друидизма, которые смешались с христианством; ритуал, миф и доктрина обрели облик Традиции, Доктрины и Ритуала, поскольку предметы, которые сосуществуют, имеют тенденцию к совмещению, по крайней мере в том, что касается их внешних контуров; и существуют, как я полагаю, признаки существования периода, когда священник, читавший мессу у алтаря, не только был друидом лишь в своем сердце, но и не находил в этом сердце причин, которые бы не позволяли настоящему друиду быть священником. Уже много времени спустя после того, как произошло обращение кельтов, загадочные сказания и мистические ритуалы продолжали сохраняться в Галлии и Британии, и если и можно было сказать, что котел Керридвен был сосудом, относящимся к языческому учению, то в равном же символическом значении он представал и сосудом тутти-кванти, находясь под странной эгидой кельтской церкви. Тогда существовали мастера чудес и тайных наук, чье искусство проявлялось в тени церковных стен и даже в их пределах. Бардовское святилище, по утверждению ряда тех, кто выступал от его имени, не оказывало противодействия древним священным таинствам, церковь же, со своей стороны, видимо, принимала в свой перегонный куб многое такое, что по своему составу было ей чужим, ожидая осуществить там его превращение и вылить в новую форму. В IV веке в Бордо было значительное число христиан, которые являлись ранее друидами, и, возможно, в отношении позднейших доктрин их закаленное старым опытом сердце также служило перегонным кубом. Известно, что святой Бейно в последние мгновения своей жизни воскликнул: Я вижу Троицу и Петра, и Павла, и друидов, и святых! — невидимый небесный хор. И если бы тогда этот факт получил огласку, то это послужило бы препятствием к канонизации Бейно, учитывая, что решение принималось в Риме. Уже в гораздо более позднем периоде, в XII веке, мы еще обнаруживаем запечатленное присутствие мистерий, и нет сомнений в том, что вера в них сохранялась в основном благодаря усилиям бардов. В XII веке также началось великое возрождение литературы в Уэльсе. Существует ряд манускриптов Иоло, которые относятся к позднему периоду и являются сомнительными в плане подлинности. Но принимая заключенные в них свидетельства, — со всеми необходимыми оговорками, — мы обнаруживаем там воскресшую фигуру Риса ап Тудура, который взял в свои руки верховную власть в Южном Уэльсе, принеся с собой «систему Круглого Стола, какой мы ее знаем со слов менестрелей и бардов». И когда пришло время последней битвы между кельтским и латинским обрядами за независимость британской церкви, то, я уверен, все, что уцелело, после многочисленных трансформаций, от древней разнородной мудрости Запада, также вступило в борьбу за свою жизнь. Когда псевдо-Талиесин пророчествовал о возвращении Кадваладра, который перешел в невидимую сферу, в точности как и Артур, и, как и Артуру, ему было суждено вернуться, то эта аллегория о воскрешении, как я считаю, если и относится к чаяниям кельтской церкви, не в меньшей степени воплощает желанную идею второго расцвета мистерий, которые когда-то существовали в Уэльсе и которые даже спустя много столетий были скорее интернированы, чем умерщвлены».