Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Андрей Константинов

Пётр Сергеевич вскинул подбородок, развернулся и вышел, как и зашёл, — как «главный по жизни». Как хозяин, не замечающий всякую там прислугу. Если бы он стал кричать на Бориса, даже если бы захотел ударить — это было бы как-то по-человечески, что ли… А вот так свысока: «Приберись, Ольге надо в гости с мужем» — это уже для Глинского оказалось слишком циничным. Циничней, чем про разницу в напитках.

Несколько дней Борис выжидал, но тесть, как оказалось, ничего не рассказал Ольге. Это окончательно взбесило Глинского, он снова приехал вечером на дачу, позвонил Левандовскому и вежливо попросил зайти. Генерал явился не сразу, где-то через полчаса. Зашёл и, не здороваясь и не присаживаясь, вопросительно посмотрел на Бориса. Тот встал, одёрнул на себе подаренную Левандовскими рубашку и решительно сказал:

— Петр Сергеич, я думаю, нам с Ольгой следует развестись. В любом случае, я так больше не могу. Я взрослый человек и, кстати говоря, офицер, а не кукла, за которую придумывают её личную жизнь. Спасибо вам за всё и простите, что не оправдал ваших надежд. Ольга — хорошая девушка, но ей нужен другой человек. Я не смогу сделать её счастливой и не буду счастлив сам. Ещё раз простите — …моё решение окончательное.

Глинский замолчал, и в доме стало тихо, лишь еле слышно поскрипывали половицы под генералом, который слегка покачивался с каблуков на носки. Тесть, теперь уже бывший, молчал очень долго. Наконец он кивнул и тихо, не скрывая презрения, сказал:

— Ну что ж. Видимо, я в тебе действительно ошибся. Перспективы у тебя были хорошие. Были. Считай, сплыли. Ищи свое счастье дальше — между уборщицей и цыганкой.

После этого Петр Сергеевич положил ключи от чужой теперь дачи на стол и вышел, не хлопая дверью. Даже дверь закрыть у него получилось не просто так, а со значением… В тот же вечер Глинский позвонил Ольге. Разговор вышел недолгим и неожиданно спокойным — она как будто его ждала. Гораздо больше разнервничалась мама, когда Борис обо всём рассказал родителям. Надежда Михайловна ведь всерьёз занялась Алевтиной Ефимовной — действительно не очень здоровой…

Мама даже всплакнула, а вот Глинский-старший хоть и молчал, но вроде как бы с некой моральной поддержкой сына. Молчать ведь тоже можно по-разному…

Домработница Людмила, разумеется, сразу же уволилась. Борису она успела шепнуть, что позвонит, если тот позволит. Он лишь грустно улыбнулся ей в ответ. Зла на неё он совсем не держал. За что? За то, что она пожалела его по-женски? А заодно и себя тоже?

Виола откуда-то быстро узнала, что Борис ушёл от жены, и что в этом деле не обошлось без какой-то ушлой «лимитчицы». Она позвонила Глинскому, долго говорила что-то обидное, а потом, успокоившись, сказала, как о чём-то решённом:

— Хватит обманывать всех по кругу. Не звони мне больше, — и повесила трубку.

Борис даже не пытался ей перезвонить. Он сидел у телефона, грустно покачивая головой, и думал, что вот если бы всех трёх его женщин — Виолу, Ольгу и Людмилу — можно было бы соединить в одну, то, возможно, идеальная жена для него получилась бы. Но такое бывает только в сказках. Если бывает и в них.

Ещё через несколько дней из командировки вернулся майор Беренда. Он тоже уже откуда-то всё узнал. Глинский даже не удивился — в «аквариуме», как известно, все рыбы на виду, со всех сторон просматриваются. Начальник не стал читать Борису нотаций, даже наоборот, как-то подбодрил:

— Я смотрю, ты, брат, решительней, чем сначала мне показался… Что ж… Нас всегда учили не рубить сплеча — это для службы правило. А для жизни, тем более личной, — иногда только так и можно, чтоб себя до конца не потерять. Я тебе уже сказал в прошлый раз: «Бойся потерять счастье. В остальном не бойся быть смелым». Похоже, ты мой совет воспринял буквально.

— Да нет, — пожал плечами Глинский, — просто как-то оно всё сошлось сразу вместе.

— Бывает, — усмехнулся мудрый Беренда. — Только впредь старайся сам управлять обстоятельствами, а не чтоб они тобой управляли. Ничего. Побыл блатным, побудешь опальным. И это пройдёт. Важно, что в концовке остаётся. Ты готовься в дальнюю дорогу. Сам понимаешь, не за кордон. Ничего, у настоящего офицера должен быть разнообразный опыт… Да. А я уже к тебе привыкать стал. Старею, наверное.

— Спасибо, Петр Станиславович! — только и смог сказать Глинский, едва ли не впервые назвав начальника по имени-отчеству.

— Да мне-то уж точно не за что, — с лёгким вздохом ответил ему Беренда.

…Через две недели Бориса вызвал к себе кадровик центра и без лишних эмоций сообщил о его «плановой замене на должность переводчика арабского языка в 476-й отдельный учебный полк „спецназ“». Несмотря на то что «пилюля» была вполне ожидаемой, кадровик решил всё же её как-то подсластить отеческим напутствием:

— Значит, так: идёшь на равнозначную должность. Капитана, во всяком случае, получишь. Будет нормальная аттестация, и если не наживёшь врагов, — годика через два вернёшься по такой же замене. Вот, смотри — я даже твоё личное дело на всякий случай скопировал — по секрету тебе скажу, не только по своей инициативе. Да. Нашлись у тебя и заступники, так сказать. Кстати, в личном деле у тебя всё нормально — звание-то недавно получил… А так… Насчет Афгана ты не думай — он хоть и рядом, но тебя туда не пошлют, с арабским языком там делать нечего. Да и всё там скоро закончится, я так думаю. Это я к тому, чтоб твои родители чего не напридумывали. Ну и, как говорится, делай выводы… Урок тебе будет. Полезный, если выводы правильные сделаешь. Не ты первый, не ты — последний. Главное — не бузи. У тебя и так в первой аттестации — «вспыльчивый», да. Всё. Взрослей.

Сборы к новому месту службы были недолгими. Перед самым отъездом Борис всё же позвонил Виоле, чтобы попрощаться. Она оказалась дома. Когда Глинский сказал ей, что уезжает далеко и надолго на юг, она долго молчала и, как показалось Борису, даже всхлипнула, но потом сказала спокойно и почти даже твёрдо:

— Знаешь, Боря… Я много думала и про нас с тобой, и про тебя… Честно говоря, в твоих проблемах, конечно, большая доля моей вины есть. В конце концов, я старше и, не обижайся, опытней. Я хочу, чтобы ты знал: я это понимаю. Так что прости, если можешь. Ну а насчёт моих проблем — я тебя ни в чём не виню и зла на тебя не держу. Будем надеяться, что всё, что ни делается, — всё к лучшему, так ведь? Посмотрим, что из этого всего выйдет. Бог даст — может, ещё свидимся.

— Может, и свидимся. Пока, Виола. Прощай. Береги себя.

— Ты тоже береги себя.

На вокзал Глинский уходил из дома с большим американским вещмешком (подарком Ильи Новосёлова ещё из Адена) и лёгким, как это ни странно, сердцем. Что ждало его впереди, он не знал. Но главное — все долги по Москве были розданы, и он чувствовал себя свободным. В голове крутилась строчка из «Прощания славянки»: «Тебя мы помним, и в небе тёмном горит солдатская звезда…»

2

Отдельный учебный полк специального назначения базировался в узбекском Чирчике под Ташкентом и был известен в узких кругах подготовкой «мусульманского батальона» — «мусбата». 27 декабря 1979 года «мусбат» под командованием майора Хабиба Халбаева вместе с «Альфой» штурмовал дворец Амина. Только почему-то потом вся слава досталась «Альфе», а о «мусбате» не то чтобы забыли, но и старались не вспоминать лишний раз — и в те времена, и много позже, когда прошлую славу вроде бы уже и смысла не было делить. Так бывает. Зато… по красивой легенде, несколько десятков «альфовцев» круто взяли неприступный дворец — почти без потерь. Как говорится, «умело действуя штыком и прикладом». Так бывает. А «альфовцы», кстати, действительно молодцами себя показали, с этим никто не спорит. Другое дело, что молодцами были не только они…

…О прибытии для дальнейшего прохождения службы Борис доложил кряжистому узбеку подполковнику Халбаеву — тому самому, только уже выросшему и в звании, и в должности. Командир полка встретил его в кителе с внушительными рядами орденских планок и знаком заслуженного мастера спорта. Вообще-то, подполковник очень редко надевал китель — видимо, в тот день просто выезжал куда-то «в свет».

Халбаев встретил новичка без особых расспросов и нотаций. Однако об аттестации всё же напомнил:

— Значит, товарищ старший лейтенант, с москвичами у нас так: сдашь подряд четыре итоговых — можешь искать себе замену. Хоп! Иди к зампотылу, пока он не уехал, — он разместит.

И подполковник сам куда-то стремительно унёсся, Борис даже не успел переспросить, почему надо сдать именно четыре итоговых…

Впрочем, всё было предельно ясно и так, ведь ещё в центре кадровик предупреждал: минимум два года Глинскому, совсем как «срочнику», предстояло служить в «песках». Без надежд на Москву и на всё, что с ней связывало. Без особых шансов увидеть Виолу или, на худой конец (прости, Господи, за цинизм!), Людмилу. Если только в отпуске, а когда он ещё будет?