Городомля: Немецкие исследователи ракет в России - Вернер Альбринг

Господин Клозе организовал совместный хор из поющих женщин и мужчин. Этот хор пел на свадьбе моей невестки Лидии и господина Конрада. Молодые люди сблизились, и не было никаких препятствий к их свадьбе. Но тогда еще не было ясно, смогут ли они зарегистрировать свой брак официально. С 1945 по 1949 годы в Германии еще не существовало центрального правительства, и в Советском Союзе не было немецких консульских представительств. Мы стали искать другую возможность. Некоторые из нас предположили, что немецкий коллектив на острове можно было бы приравнять к пассажирам морского корабля. Капитан корабля мог бы выступить в роли служащего загса и зарегистрировать брак. В качестве капитана мы выдвинули старейшего профессора Вальтера Пауера. Но он скромно предложил более приземленный вариант. Исполняющие обязанности свидетелей господин Шварц, господин Кирхнер, представитель администрации Греттруп и я — все мы вместе с господином Пауером зарегистрировали волеизъявление желающих вступить в брак. Наше свидетельство подтверждало заключение брака с последующей регистрацией при первой же возможности в немецком загсе. Для островитян, несмотря на такую осторожную формулировку, брак считался свершившимся. И это было признано через год сначала в соответствующем учреждении областного города Осташкова, а затем в Германии — с датой заключения брака в Городомле. На вечернем пиршестве в нашей квартире моя жена и я выступали как родители невесты. На Лидди было свадебное платье и фата. Господин Фризер одолжил мне свой фрак. Математик Вернер Мюллер, толстый Мюллер, который был уже однажды женат, подарил молодым людям золотые кольца. И, наконец, подарок молодым от хора и его дирижера — исполнение хором «Проснись» из оперы Вагнера «Нюрбергские Майстерзингеры».

Но в Городомле играли не только классику. Коллеги организовали и танцевальную капеллу, которая играла в клубе. И эта легкая муза также окрыляла островитян. Уже летом 1947 года состоялись два вечера неплохого варьете с клоунами, певцами, музыкой на губной гармошке, фокусниками и даже укротителями лошадей, которые тоже нашлись в островном коллективе.

Приближался пятый день рождения нашей дочки Катрин. Я вспомнил, как много радости в детстве доставляли мне стихи и рисунки Генриха Гоффмана «Растрепанный Петер». Эту книгу в Городомле я купить не мог, но Гертруд, Лидди и я вспомнили многие стихи и записали их. Особенная прелесть книги состояла в ее пестрых картинках. И я попытался их нарисовать по памяти.

Я рисовал на белом картоне пером и тушью, а потом раскрашивал акварельными красками. На переплетчика я выучился еще в школе на уроках труда. Так моя дочка получила настоящую книгу о растрепанном Петере.

В средней школе я с большим удовольствием рисовал и писал красками, мелками и акварельными красками пейзажи, карандашом делал портреты. Иногда рисование так захватывало меня, что я думал стать художником. Но затем в Ганновере я целиком погрузился в изучение техники, которая почти полностью вытеснила все художественные побуждения. Лишь изредка я карандашом рисовал портреты того или иного из своих товарищей. Гельмут Фризер, полистав мою книгу, предложил мне попробовать себя в других жанрах, например, в пейзаже. Он сам во время учебы вместе со своим другом, сыном художника Люриха, директора Дрезденской академии художеств, много занимался рисованием. С его одобрения я начал рисовать снова. Сначала делал рисунки пером с изображением деревьев. В этих рисунках я кисточкой аккуратно прорисовывал тени разведенной серой тушью. Но затем сияние островного лета побудило меня начать писать красками — яркое синее небо, по которому плывут редкие белые облака, сосны с их высокими стволами, их зелено-золотистую крону, коричневый крестьянский дом за луговым холмом, обрамленным похожими на лилии крупными, желтыми цветами.

В другой раз, во время моего отпуска, я писал другие виды. Над озером, на берегу которого я сижу, нависли в стиле барокко громадные филигранно очерченные тучи. В озере отражается блеск облаков. В каждой из легких волн на переднем плане темными тенями отражаются разнообразные краски соснового и елового леса, возвышающегося за мной.

Или еще один вид. Раннее утро на берегу. Солнце только что вышло из-за горизонта. Его свет расплавляет покрытые легким туманом далекие берега.

И рядом до высохшего прошлогоднего тростника простирается темная песчаная отмель. Перед ней светлая вода. Небольшие волны, блестящие от солнечного света. И рядом со мной сухой песок нежно оранжевого цвета, обрамленный несколькими сухими кочками травы. Вскоре я мог уже писать масляными красками. Холст я купил в магазине. От химиков я слышал, что отсутствующий у меня скипидар для разведения и наложения красок вполне можно заменить бензином. Моя жена заказала у нашего знакомого мастера ко дню моего рождения мольберт. Вооруженный таким образом, я отважился писать пейзажи масляными красками. В этой технике я написал и портрет шестнадцатилетней дочери Фризера. Это было зимой, в особенно темное время года. Солнце встает поздно и заходит сразу во второй половине дня. Хорошее освещение можно подобрать только в середине дня, в обеденное время. Девушка приходила к нам каждое воскресенье и была моей моделью.

Господин Гоппе, физик и астроном, увлекался веселой живописью в жанре миниатюры. Тушью на маленьких стеклышках он изображал эпизоды из повседневной жизни острова. Он раскрашивал картинки и в кругу друзей проецировал их на стенку. Однажды он рассказал в картинках всю историю острова Городомля, начиная с межгалактического тумана в седую старину и кончая нашей пилкой дров в лесу и свиданием Лидии и Освальда Конрада на лесной прогулке. Уроки рисования были даже для самых маленьких. Наша дочка вместе с другими дошкольниками тоже принимала участие в занятиях рисовального кружка, которые вел инженер Нёрр. Альбом рисования Катрин заполнялся точными картинками чашек, зверей, домиков и людей. Учитель заставлял рисовать систематически — так, как первоклассников учат писать буквы. Альбом был заполнен лист за листом чашками, нарисованными рядом с чашками, домиками рядом с домиками, по двадцать на каждой странице.

Когда в первое лето остров посетил генерал Гордон — мы его видели только издали — он критиковал русское руководство острова за то, что в нашем поселке нет палисадников. В Германии он везде видел такие садики. Он дал распоряжение развести такие сады и у нас. Этим своим пожеланием он попал в самую цель. Свободной земли было более чем достаточно, и скоро каждая семья перед домом, за дорогой получила участок для сада. Началось настоящее соревнование садоводов. Уже вскоре можно было увидеть роскошные цветы, а также грядки бобов, гороха, томатов, моркови, лука и даже земляники. Многие коллеги жертвовали все свое свободное время на это занятие. Особенно ухоженный участок с пестрыми грядками был у господина Бласса, руководителя конструкторского сектора. Но к моему досугу работа в саду не имела отношения. При официальном подведении итогов соревнования я мог бы занять последнее место. На второй год садового строительства я все-таки выпилил из молодых елочек длинные подставки для бобов. Я вкопал их так, как это, по моим наблюдениям, делали опытные люди. И был очень смущен, когда, несмотря на усиленный уход и прилежный полив, моя бобовая рассада и не собиралась обвиваться вокруг палок. Она оставалась высотой по щиколотку. Посрамленный, я должен был признать, что вместо вьющейся фасоли посеял кустовую.

РАКЕТНЫЙ ДИЗАЙН — ОТ ПРОЕКТОВ В ГОРОДОМЛЕ ДО БОЛЬШИХ РАКЕТОНОСИТЕЛЕЙ ДЛЯ СПУТНИКОВ

Мы, аэродинамики, продолжали заниматься проектами ракет, разрабатывавшимися нами еще в Блайхероде, в основном ракетами с дальностью полета в две тысячи километров. В наш аэродинамический сектор пришел хороший конструктор — господин Юршик. Он предлагал нам различные варианты конструкций. Мы разрабатывали двухступенчатые ракеты, аналогичные предложенным классиками ракетостроения, Циолковским в России и Обертом в Германии. Вторая ступень по сравнению с первой имела гораздо меньшую мощность. Исходя из классического образца, наша фантазия искала новые варианты. Так, сначала было предложено уменьшить расход спирта для двигателя второй ступени, что могло бы несколько сократить длину и вес топливного бака. Затем я схватился за мысль, которую уже высказывали инженеры из Пенемюнде, а именно — попытаться спроектировать ракету без стабилизирующего хвостового оперения. Об этом мне рассказывал господин Греттруп. В плотных слоях атмосферы уравновешивание аэродинамического момента, с помощью хвостового оперения (специалисты называют его стреловидным), можно обеспечить за счет искусно выбранной формы корпуса. При этом точка натекания потока сдвигается за центр тяжести. В результате устраняется не только сам стабилизатор на хвосте, но и подвижная плоскость на его конце. Для управления остаются газовые рули, применяемые в ракете А4. Это поворотные закрылки из графита, отклоняющие огненную струю сгорающих газов и тем самым создающие момент управления. В ракетах А4 такие газовые рули использовались для высотных полетов, в которых большие стабилизаторы и их управляющие закрылки из-за низкой плотности воздуха становятся неэффективными. Мы тогда думали попытаться вообще убрать газовый руль за счет поворачивающихся двигателей. Автоматически управляемому телу не нужен стабилизатор. При небольшом отрицательном оперении, дающем не доходящую до центра массы точку натекания воздуха, можно не опасаться, что возникающий аэродинамический момент может повернуть тело поперек траектории. Также и корабли при автоматическом управлении имеют небольшую, а иногда и отрицательную устойчивость обтекания. Таким образом, при криволинейном полете можно добиться небольших кругов вращения. Так в последующих проектах исчез стабилизатор второй ступени. Теперь я критически рассматривал оставшийся стабилизатор первой ступени и искал такие формы корпуса, при которых можно добиться устойчивости без хвостового оперения. Из всех проработанных вариантов, предложенных конструкторским сектором, наиболее подходящим нам показался вариант с конической формой. Несущая обшивка, выпукло изогнутая в одном направлении, позволяла ожидать простого крепления.