Телохранитель для Евы (СИ) - Безрукова Елена

— Да.

— Что он сказал? — нервно перебирала я свои пальцы.

Если Ян сейчас скажет, что Измайлов его всё-таки выгнал, я не переживу. Я просто не знаю, что буду тогда делать. Дождусь, когда Ян увезёт отца, а потом… Даже вслух не хочу произносить такие грехи. Но выбора у меня мало. Лучше мёртвая, чем игрушка Измайлова.

— Он сказал, что ничего не помнит.

— Что? — подняла вверх брови. — Не настолько он был пьян. Если можно так сказать. Родион не страдает провалами в памяти.

— Вот и я так подумал, — Ян опустил руку с моего лица и взял в большие горячие ладони мои маленькие.

Мягко сжал. Так и остался сидеть, грея мои руки в своих. Как же приятно. Спасибо вам, небеса, за эти моменты. Это даже лучше секса… Ведь это любовь. То, что говорит Ян и что делает — разные вещи. Говорит, что не может ответить взаимностью, а потом защищает меня перед собственным мужем, нежит мои руки в своих пальцах. Ты врунишка, взрослый мужчина Ян.

Потом я переключилась на тему нашего разговора. Выходит, мой телохранитель тоже не верит во внезапную амнезию Родиона.

— Что это значит?

— Война.

Одно слово. И опять снег за шиворот, даже мурашки по спине побежали.

— Как война? Почему?

Ян немного подумал, подбирая слова. Потом поменял позу и начал объяснять:

— Я не уверен на сто процентов, я же не могу к нему в голову заглянуть и посмотреть, что он задумал. Измайлов славится непредсказуемостью, и от того его поступки кажутся ещё более сволочными и безбожными. Сейчас он мог начать подозревать, что между мной и тобой что-то есть. Теперь он наблюдает, или ищет доказательства. Но это не факт, он может и в самом деле не помнить — удар в кадык вещь серьёзная.

— И что будет, если он их найдёт?

— Сказать правду?

— Он… убьёт нас? — губы снова пересохли от страха.

Ян сжал мои ладони ещё сильнее:

— Я сделаю всё, чтобы этого не произошло. Но…возможно мне придётся убить его. Ты к этому готова?

— Ты думаешь, я стану жалеть эту скотину? — даже с некоторым возмущением воскликнула я.

— Не будешь? Все хотят жить, даже такие, как он.

— Да я буду рада увидеть, как гаснет жизнь в его безумных глазах урода. Ясно?

Ян даже усмехнулся:

— Оо… Какая опасная женщина Ева, я даже начинаю, наконец, тебя бояться в самом деле. А вообще-то, это вовсе не легко. Но ты должна быть готова к разным исходам этой ситуации.

— Может, мы успеем уйти отсюда раньше, чем он догадается? Давай сбежим! — заглянула в его глаза. — Вместе. Как только отец уедет.

— Мы пока не можем. Нужно ждать документы и нам, и твоему отцу.

— Сколько ещё ждать?

— Дня три-четыре. Я уже заказал, но так скоро только кошки рожают.

— Ясно, — опустила голову. — Значит, нам придётся пока его терпеть?

— Да. И общаться меньше. Мы не должны подпитывать его подозрения. Живи так, будто ты меня воспринимаешь как стул из столовой.

Подняла глаза на него. Я хочу исцеловать Яна всего-всего, а он мне предлагает смотреть на него, словно он мебель. Но мне придётся.

— Скажи ему сегодня, что ты беременна. Завтра будет готова справка, но скажи об этом уже сейчас. Тогда он не станет тебя трогать и обижать. Нам нужно не привлекать к себе внимание всего несколько дней. Потом мы сбежим.

— Хорошо.

Он взял моё лицо в обе ладони, заставив смотреть на себя:

— Помнишь, ты обещала мне, что будешь слушаться меня?

— Да.

— Настал такой момент, когда твоё непослушание может стоить нам обоим жизней.

Испуганно уставилась на него.

— Стань моей сообщницей, Ева. Помощницей. И тогда ты получишь свободу, и не ценой крови.

глава 31

Ева.

Как бы не хотелось мне избежать общения с мужем, но поговорить надо. Пока он мой муж, мне деваться некуда. Грела лишь одна надежда, что скоро я избавлюсь от него.

Вечером легла в нашу постель. Ближе к ночи приехал и Родион. В комнате был полумрак, горела лишь лампа на тумбочке у кровати. Силуэт вошедшего в комнату мужчины просматривался хорошо даже в полутьме. Он раздевался и смотрел на меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты спишь, Ева?

— Нет, — ответила ему, не поворачивая головы.

— Что я вчера тебе сделал? Я, кажется, перебрал…

— Да. Перебрал конкретно! Ты душил меня, Родион.

Он вздохнул, провёл пятернёй по волосам и подошёл ближе. Сел на кровать возле меня и погладил по руке. Противно, но я стерпела. Посмотрела на него. Неужели, действительно, не помнит?

— Душил? Больно сделал? Покажи.

Откинул одеяло и за руку заставил сесть в кровати. Наклонил голову на бок и осмотрел ставшие синими следы от своих пальцев.

— Прости… Я не должен был…

— Прости? — гневно уставилась на него. — А если бы ты меня придушил, Родион? Трупу тоже бы сказал «прости»?

— Я обещаю, больше такого не будет. Ты меня очень волнуешь, Ева. И меня ранит, что ты не можешь меня принять.

— Ты знаешь, почему так.

— Знаю. А глупое сердце всё равно просит любви. Я сам не ожидал, что ты… будешь так много значить для меня. Не знаю, как просить прощения теперь.

Ему было в самом деле жаль. Измайлов говорил искренне. Только меня его слова не тронули. Для меня он всё тот же урод, что и вчера, когда его пальцы безжалостно давили на мою глотку. Внимательно посмотрела в его холодные глаза:

— Ты искупишь всё, что наделал, только в одном случае — если отпустишь меня, и обещаешь не трогать папу. Отпустишь нас обоих.

— Нет, — обрубил он. — Мы говорили об этом с тобой.

Я лишь горько вздохнула. С этим человеком не договориться, он любит и слышит только себя

— Родин, ты не должен меня обижать.

Он молча смотрел на меня и ждал продолжения.

— Потому что я беременна.

На мужском лице отразилось удивление, которое сменилось радостью.

— Ева, — взял он мою руку и принялся целовать. — Это очень хорошая новость для меня. Я больше тебя пальцем не трону, обещаю. Я стану лучшим мужем и папой. Только роди мне его. Или её.

— Куда же я денусь. Рожу.

— Прости. Какой я дурак…

Он прислонился лбом к моей руке. На большее не решился. Знает, что его прикосновения у меня восторга не вызывают. Что ж, кажется, он больше для меня не опасен. Во всё поверил… Даже справки не потребовал. Видимо, ему вправду любовь мозги совсем залила. Жаль как-то его. Несмотря ни на что…

* * *

На следующий день надела водолазку с длинным горлом, чтобы скрыть следы пальцев. От съемок мне пришлось отказаться временно, сказав, что сильно заболела. Никакие тональные крема на замажут того, что наделал Родион. Несколько контрактов со мной разорвали, но это уже неважно. Новые я и не беру больше. Если мы сбежим с Яном, то какие уж тут съемки. Вернусь в профессию позже, если вообще вернусь. Но надо хотя бы закончить по возможности все дела, к чему подставлять людей. А насчёт института теперь вообще непонятно. Вероятно, мне придётся переводиться каким-то образом в другой город, навряд ли я останусь в этом. Ходить на пары уже бессмысленно, но чтобы не вызвать подозрений, я туда поеду.

По дороге в машине заговорила с Яном.

— Я сказала Родиону, что жду ребёнка.

Он повернул голову на меня, окинул взглядом и снова вернулся к дороге.

— А он что?

— Обрадовался. Прощения просил. Знаешь, он во мне даже жалость какую-то вызвал.

— Жалость? — поднял брови мой телохранитель.

— Да. Ведь несчастный же он. Нет в его жизни любви, семьи, и насчёт ребёнка я наврала. Поэтому Измайлов такой. Его жизнь изуродовала. Он Квазимодо наоборот. Помнишь, он был весь корявый, некрасивый, а внутри свет и искренность. Родион же внешне красив, а внутри уродство сплошное, моральная инвалидность.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ян снова посмотрел на меня и улыбнулся:

— Ты очень многогранная, Ева. Никогда не думал, что девушка в твоём возрасте может так рассуждать и приводить примеры героев из книг.

— Я никогда не была такой же, как мои ровесницы. Клубы, парни и тусовки мне не были интересны.