Бери и помни - Виктор Александрович Чугунов

начальства. Работаем не то что оседлые, у них заботы нараскорячку — половина на производстве, половина дома по хозяйству. А мы целиком у вас… Так сказать, повышаем производительность труда…

Владимир еще раз взглянул на парня: за бойкими словами у него что-то было — невертячие глаза, обветренные щеки в мелких приятных родинках, губы неупрямые и неломкие, будто весенние свежие черенки краснотала.

— Хорошо. Давайте заявление, схожу к начальству.

Фефелова в кабинете не оказалось. Заглянул к главному инженеру.

— Заявление вот у меня. Хороший парень.

Павел Васильевич надевал пальто, спешил.

— Некогда, Владимир Федорович, — тон не мирный. — После зайдешь, в понедельник. Не до тебя. — И, пропуская Зыкова в двери, закончил: — В субботу не грешно подумать и о личной жизни.

Зыков подписал заявление у Фефелова, час-другой позанимался делами, еще раз поговорил с Басулиным и вдруг подумал словами Григорьева: «В субботу-то можно и отдохнуть. Забегу в школу к Ирине, да махнем в киношку. Что там сегодня? «Весна на Заречной улице»?»

Выйдя на крыльцо административного здания комбината, встретил шофера с закрепленной за главным инженером «Победы». Тот из столовой, со свертком.

— Ванька, подбрось до школы, будь другом, — Владимир к нему.

— Повезло, Владимир Федорович, как раз туда…

— Ну и добро. С хорошим человеком интересно поговорить.

Поехали. Уже дорогой Владимир беспокойно спросил:

— Зачем в школу-то?

— Сам за шампанским в столовую посылал… Мотается сегодня весь день. Я так понял, от бабы своей ушел. К другой ластится…

У Владимира до боли стянуло мышцы щек. Он вдруг попытался зевнуть, закрыл ладонью лицо и сжал так, что долго оставались на коже следы его крупных пальцев. Но ничего не сказал в ответ. Затих.

Едва остановились на школьном дворе, Владимир увидел, что к ним неторопливо идут Григорьев и Ирина. Будто ножом полоснули по спине, развалили на две части, а не больно, так задубело от нервного напряжения тело. Владимир выбросил из машины ноги, поднялся и столкнулся с Ириной глаза в глаза. Та покраснела, глаз не отвела, даже окрепла шагом, будто назло, и тверже подняла голову:

— Ты ко мне, Володя? Я занята. Подожди дома.

Григорьев открыл дверцу с другой стороны и кивнул головой, приглашая Ирину садиться. Она пошла, но Владимир грубо загородил ей дорогу.

— Что бы это могло означать, Ирина Федоровна? — спросил Григорьев, не отходя от машины.

— Прошу тебя, Володя, посторонись, — глухо и неприязненно потребовала Ирина и тут же сама отстранила Зыкова. — Какой ты еще мальчишка, право. Иди домой. Скажи отцу, что я задержусь.

Из машины она посмотрела на него с прежней холодностью и откинулась на спинку сиденья. Григорьев притиснулся рядом, хлопнул дверцей, и машина резко юзнула, направляясь к воротам.

3

Какое-то время Ирина чувствовала себя точно на ножах. В окно промелькнула туманом Маланьина роща. Машина прыгнула через трамвайные рельсы и покатила в город. А перед глазами Ирины все стояло лицо Владимира, опавшее и сизое. Она никак не ожидала, что в последний момент во дворе школы может объявиться Зыков.

Постепенно Ирина принудила себя успокоиться. В конечном счете, для Владимира не новость, что в любое время она, Ирина, могла решиться на этот шаг, на который сегодня решилась. Мало ли что чувствовала к Зыкову! Не в ней дело. Может быть, это и есть та слабость, которая погубила ее мать, слабость уступить настойчивому мужчине. И хорошо, что все случилось именно так, как случилось. Теперь не надо будет ничего объяснять. Она заберет у Зыковых Славку и просто скажет — переехали. И все Зыковы поймут ее, похвалят за этот сегодняшний шаг, за твердость.

Взглянув на Павла Васильевича, Ирина шутливо толкнула его в плечо:

— Не молчи, Павел. Я хочу, чтобы ты не молчал.

В ответ он свел на переносице прямые брови и недовольно пошевелил ими:

— Как-то все произошло сейчас, что и говорить не хочется.

Она будто обожглась. К щекам хлынула кровь и забилась тупо и больно в голове. Ирина посмотрела перед собой, и вдруг ей стало так обидно, будто она потратила все силы, выползая на берег, но нашелся кто-то, кто в последнее мгновение толкнул ее обратно. Затихла, медленно сознавая происходящую реальность.

Машина остановилась у небольшого двухэтажного дома, и Григорьев завел Ирину в квартиру.

— Здесь будем жить, — сказал он, ставя на кухонный стол бутылку шампанского.

Ирина оглядела комнату, подошла к окну и посмотрела на пустой заснеженный перекресток, сумрачный и тихий. И тут ей впервые пришло на ум: а не поторопилась ли она? А не будет ли ей завтра стыдно и страшно в этой маленькой комнате с окном на заснеженный глухой переулок? Будет ли она счастлива здесь? Ведь это важно. Потому что ее несчастье к счастью сына не приведет. И ради чего тогда весь этот сыр-бор?

Ирина поскребла наледь на стекле.

— Значит, наконец, решился?

— Решился, — ответил тот, стоя у противоположной глухой стены.

— Все обдумал?

— Обдумал, — радости не было в его голосе.

— Согласовал с партийным комитетом? — неожиданно для себя уколола она, продолжая глядеть в окно.

— Согласовал. А почему, собственно, такой тон?

— Так…

— Ты же сама беспрестанно твердишь о долге, — нервно бросил Григорьев.

— Хорошо, что согласовал, Паша… — в глухом переулке она увидела приближающегося человека, и ей показалось, что это Владимир. Прислоняясь лбом к стеклу, она смотрела напряженно, и сердце ее стучало с беспомощностью и болью. Нет, это был не Владимир. Да и откуда ему здесь взяться? Ирина медленно повернулась к Григорьеву и прислонилась спиной к подоконнику. На ее губах окаменела недоуменная улыбка. — Хорошо, что согласовал, — сказала она, теребя перчатки. — Хорошо, что согласовал. А я, дура, забыла… Понимаешь, какая штука, Павел? Я-то согласовать забыла… Как же со мной-то?

— Я не понимаю… — Григорьев заложил руки за спину. — Может, тебя что-то не устраивает?

— Как можно, Паша? Как можно? Отчего же меня не должно устраивать? Помилуй бога ради… Тебя же все устраивает.

— Только не ломайся, Ирина, — оборвал ее Павел Васильевич. — Не порти мне настроения… Это, пожалуй, мне следовало сегодня поломаться…

— Верно, Паша. Совершенно верно. Давай шампанское. Сядем, поговорим. Может быть, мне тоже надо будет все это дело еще раз обдумать. А, Паша?

Ирина пришла домой взатемь. Ее встретила Дарья Ивановна, угнетенная, тихая, грела у печки поясницу. Переступив порог, Ирина спросила:

— Владимир дома?

— Пьянющий, Иринушка, пришел… Надя Фефелова привела. Тоже на ногах не стоит… Девку-то на свою кровать положила, а он как упал в комнате на пол, так и спит. Никогда такого не было, господь его упаси… Голова на части разламывается, и отца что-то долго с работы нет…