Мир Данте. Том второй (малые произведения) - Алигьери Данте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот сонет имеет три части: в первой я говорю, обращаясь к этой даме, о том, как все мои желания устремлены к ней; во второй — о том, как душа, то есть разум, обращается к сердцу, то есть к вожделению; в третьей я привожу ответ сердца душе. Вторая начинается так: «Душа узнать стремится...»; третья — так: «Душа задумчивая...»
Благая мысль мне говорит пристрастно
О вас, пленившей дни мои и сны.
Слова любви столь сладости полны,
4 Что сердце, кажется, со всем согласно.
Душа узнать стремится ежечасно
У сердца: «Как с тобою пленены?
Зачем лишь ей одной внимать должны?
8 Слова иные изгоняешь властно!»
«Душа задумчивая, — говорит
Ей сердце, — это дух любви нам новый;
11 Он мне, таясь, открыл свое желанье.
А добродетели его основы
В очах прекрасных той, что нам сулит
14 И утешение, и состраданье».
XXXIX. Наступил день, когда против этого неприятеля разума поднялось во мне почти в час ноны[127] могущественное видение. Мне казалось, что предо мной преславная Беатриче, в том же одеянии кроваво-красного цвета, в котором она впервые явилась моим глазам[128], и казалось мне — она в том отроческом возрасте, в котором я узрел ее впервые. Тогда я погрузился в мысли о ней и вспоминал ее, следуя смене прошедших времен. Сердце мое начало мучительно раскаиваться в желании, столь низменно мною завладевшем в течение нескольких дней, несмотря на постоянство моего разума[129]. Когда же скверное желание это было изгнано, все мысли мои обратились снова к благороднейшей Беатриче[130]. И я говорю, что с тех пор я начал с такой силой думать о ней всем моим устыженным сердцем, что вздохи часто свидетельствовали об этом, ибо все они повествовали о том, что говорило сердце, повторявшее имя Благороднейшей, и о том, как она покинула нас. Случалось, что такую скорбь таила в себе иная мысль, что я забывал и ее, и место, где я находился. Этот новый пожар моих воздыханий воспламенил некогда утихшие рыдания, так что глаза мои, казалось, желали лишь плакать. И часто случалось, что из-за длительной привычки проливать слезы образовались вокруг моих глаз пурпурные венцы, которые обычно появляются у тех, кто перенес мучения. Легкомыслие моих глаз, таким образом, было наказано, как они и заслуживали, так что с тех пор они не могли глядеть на даму, которая снова могла бы ввергнуть их в подобное состояние. Стремясь к тому, чтобы это дурное желание и это тщетное искушение были уничтожены так, чтобы ни малейшего сомнения не вызывали до этих пор написанные мною стихи, я решился написать сонет, в котором я выразил бы смысл этого комментария. И тогда я написал сонет: «Не одолеть мне силу воздыханья»; и в нем я сказал «увы», ибо мне было стыдно за то, что глаза мои столь заблуждались.
Этот сонет я не делю, поскольку, как очевидно, он в этом не нуждается.
Не одолеть мне силу воздыханья —
Мне каждое — увы! — не удержать, —
Глаза побеждены и созерцать
4 Не могут видящих их состоянье.
В моих глазах теперь лишь два желанья:
Лить слезы и страданье показать.
Амор на них кладет свою печать —
8 Вокруг венцы от горечи рыданья.
Так помыслы, исполненные муки,
Упорствуют и в сердце восстают.
11 И Бог любви измучен их тоской.
Но скорбные рыдают и поют:
Мадонны имени в них слышны звуки
14 И много слов о смерти всеблагой.
XL. После этих треволнений в тот период времени, когда многие странствуют, чтобы увидеть благословенное изображение, оставленное нам Иисусом Христом[131] как свидетельство о прекраснейшем Его лике, который ныне созерцает моя дама в своей славе, случилось, что пилигримы проходили по одной из улиц, которая находится почти посредине того города, где родилась, жила и умерла благороднейшая дама. Пилигримы шли, как мне казалось, погруженные в размышления. Думая о них, я сказал самому себе: «Мнится мне, что эти пилигримы из дальних стран и вряд ли они слышали даже рассказы об этой даме и ничего о ней не знают. Мысли их заняты другим, а не тем, что здесь происходит. Вероятно, они думают о дальних своих друзьях, нам неведомых». Затем я говорил самому себе: «Знаю, что, если бы они были из ближней страны, в их облике так или иначе отразилось бы их смущение, когда они проходят посреди скорбного города». Затем я говорил самому себе: «Если бы я мог задержать их хотя бы на короткое время, я бы вызвал слезы в их глазах прежде, чем они покинут этот город, так как сказал бы слова, которые заставили бы плакать всякого, их услышавшего». Затем, когда они исчезли с глаз моих, я решился сложить сонет, чтобы выразить то, что я говорил про себя. И, желая с большей силой вызвать сострадание, я задумал написать его так, как будто бы я в действительности обращался к пилигримам. Тогда я написал сонет, начинающийся: «Задумчиво идете, пилигримы...» И я говорю «пилигримы», следуя широкому смыслу этого слова. Известно, что слово «пилигримы» может иметь более широкое и более узкое значение. В широком смысле «пилигримом» называется всякий пребывающий вне своей родины; в узком смысле «пилигримами» называются лишь те, кто идут к дому Святого Иакова или оттуда возвращаются. Следует знать, что существует три названия для тех людей, которые путешествуют для служения Всевышнему: они называются «пальмоносцами», так как они отправляются в заморские пределы и часто приносят оттуда пальмовые ветви; они называются «пилигримами», когда идут в Галисию[132], так как гробница Святого Иакова находится дальше от его отечества, чем усыпальницы других апостолов; они называются «ромеями», направляясь в Рим, — туда и шли
