Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

Со стороны эскалаторов, вестибюля и занавесов входной арки донеслись сдавленные выкрики и шаркающие, суматошные шаги. Поредевшая толпа расступилась, как почва под напором стального плуга.

Некто движется по ту сторону задернутых занавесов вестибюля… Минует их – не раздвинув, а располосовав. И вот он, блистая в лучах Оракула, скользит по паркету, скользит необычайно плавно, будто проплывая в паре сантиметров от пола, отражая угасающий лунный свет. Высокая – никак не менее трех метров – фигура увешана клочьями красных драпировок, а из складок этой мантии выглядывает чересчур много рук. Рук, словно сжимающих стальные клинки. Танцоры подаются в стороны еще быстрее, по залу проносится единодушный вздох изумления. Затмив Оракул, беззвучно полыхает молния, тысячей бликов рассыпавшись в зеркале паркета и на миг запечатлев всю эту картину на сетчатке глаза. Гром, докатившийся до нас через несколько долгих секунд, почти неотличим от тягучего, пронизывающего до костей рокота труб.

Шрайк прерывает свое скольжение и замирает в пяти шагах от нас с Энеей, в пяти шагах от Немез, в десяти шагах от каждого из ее близнецов, не успевших зайти к нам в тыл, и в восьми шагах от кардинала. Мне вдруг бросается в глаза, что Шрайк в красных лохмотьях ужасно смахивает на серебристую, утыканную шипами пародию на облаченного в алую мантию кардинала Мустафу. Клоны Немез в черных комбинезонах кажутся кинжальными тенями на фоне стен.

Где-то в темном углу исполинского аудиенц-зала часы бьют час… два… три… четыре. Именно столько машин-убийц стоит вокруг нас. Я не видел Шрайка более четырех лет, но его облик не стал менее ужасающим, а его приход – более желанным, несмотря на его заступничество. Красные глаза сверкают, как лазеры из-под воды, стальная пасть разинута, демонстрируя ряды острых как бритвы зубов. Из-под карикатурной алой мантии торчат лезвия, клинки и шипы. Он не мигает. А может, и не дышит. Он недвижен, как кошмарное творение безумного скульптора.

Радаманта Немез усмехается.

Все еще сжимая в руке свой дурацкий лазер, я мысленно возвращаюсь на много лет назад и вспоминаю стычку на Роще Богов. Немез засверкала, как ртуть, расплылась и просто исчезла, внезапно появившись рядом с двенадцатилетней Энеей. Она собиралась отрезать девочке голову и унести ее в мешке и непременно так бы и сделала, если б не Шрайк. Она и сейчас может это проделать, а я даже пальцем не успею шевельнуть. Эти создания движутся вне времени. В этот миг я познал муки отца, который видит, как на его ребенка несется гоночный автомобиль, и не может ничего уже изменить. Но еще мучительнее боль влюбленного, который не в состоянии защитить свою возлюбленную. Я глазом не моргнув отдал бы жизнь, чтобы оградить Энею от всех этих созданий, в том числе и от Шрайка – и действительно могу умереть в мгновение ока, – да только моя смерть не оградит ее. Мне остается лишь скрипеть зубами в бессильной ярости.

Проследив за Шрайком одними глазами – боясь спровоцировать бойню движением головы, руки, пальца, – я вижу, что он не смотрит ни на Энею, ни на Немез, а только на Джона Доменико, кардинала Мустафу. Должно быть, кардинал физически ощутил тяжесть взгляда – его жабье лицо стало мертвенно-бледным на фоне алых одеяний.

И только тут время, увязшее будто муха в янтаре, вновь тронулось с места.

Шагнув ко мне, Энея взяла меня за левую руку и сжала мои пальцы – но это не детская просьба об утешении; наоборот, это попытка успокоить меня.

– Вы знаете, чем это кончится, – тихо сказала она кардиналу, не обращая внимания на трех Немез, подобравшихся, будто кошки перед прыжком.

Великий Инквизитор облизнул толстые губы.

– Нет, не знаю. Трое против…

– Вы знаете, чем это кончится, – все так же тихо перебила его Энея. – Вы были на Марсе.

«Марс? – удивился я. – При чем тут Марс, черт возьми?!» В небе снова полыхнула молния, на миг высветив лица сотен оцепеневших в ужасе гостей – белые овалы на черном бархате тьмы, и меня молнией пронзила догадка: метафизическую биосферу этой планеты, пусть даже достигшей дзен-буддизма, населяют сонмы демонов и злых духов тибетской мифологии. Зловредные духи земли ньен; «хозяева земли» сабдаг, преследующие строителей, потревоживших их царство; красные духи цэн, живущие в скалах; гьелпо – духи мертвых царей-клятвопреступников, мертвых и несущих смерть, облаченных в призрачные доспехи; безмерно злобные демоны дуд, питающиеся только человечиной и покрытые черными панцирями; женщины-божества мамо – бешеные, как незримые лавины; ведьмы матрика, обитающие в склепах и на кремационных террасах, дающие о себе знать смрадом падали, источаемым их дыханием; блуждающие божества грахас, несущие эпилепсию и прочие буйные болезни; ноджин – стражи богатств земли, губящие алмазодобытчиков, и еще десятки порождений тьмы. Лхомо – и не только Лхомо – частенько пересказывал мне живописные мифы. Глядя на бледные лица зрителей, ошеломленно взирающих на Шрайка и трио Немез, я понял: в пересказе этих людей нынешняя ночь будет не такой уж странной.

– Демону троих не одолеть. – Кардинал Мустафа произнес слово «демон» в тот самый миг, когда оно пришло мне в голову. Только он говорил об одном Шрайке.

– Первым делом он изымет ваш крестоформ, – ласково пояснила Энея. – И я не могу ему помешать.

Кардинал Мустафа отшатнулся, как от пощечины. Его бескровные щеки стали еще бледнее. Взглянув на Радаманту Немез, ее клоны напружинились, словно копя энергию для какой-то ужасной трансформации. Немез обратила свой черный взор на Энею и оскалилась, продемонстрировав все тридцать два зуба.

– Стоп! – закричал кардинал Мустафа, и крик его эхом отразился от пола и стеклянного потолка. Чудовищные трубы оборвали вой. Зрители уцепились друг за друга, зашелестев ногтями по шелку. Немез обожгла кардинала взглядом, полным злобного неповиновения, чуть ли не вызова.

– Стоп! – повторил святой отец, взывая к подвластным ему творениям. – Именем Альбедо и Техно-Центра, властью Трех Первоэлементов повелеваю тебе!

На последних словах его отчаянный вопль обрел мерную поступь и звучность формулы экзорцизма, словно совершался торжественный ритуал – да только не христианский. Железные тиски заклинания предназначались не Шрайку, а демонам, принадлежащим самой Церкви.

Немез и ее клоны скользнули назад, словно притянутые невидимым магнитом. Обогнув нас по дуге, клоны встали по обе стороны от Немез, заслоняя Мустафу.

Кардинал усмехнулся, но губы у него дрожали.

– Мои подручные останутся в узде, пока мы не закончим беседу. Даю тебе слово князя Церкви, нечестивое дитя. Даешь ли ты мне слово, что этот… – он указал на облаченного в бархатные лохмотья Шрайка, – …этот демон не тронет меня?