Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

Полагаю, именно это и означал его совет. Ну а что же пророчит и подсказывает мне собственное сердце? Быть может, скорую смерть и после нее — наказание в неизведанном мире по ту сторону жизни за то, что ослушалась я туманных предостережений святого Нута и отважилась испытать новую Силу, которой до сих пор ни один смертный не осмеливался противостоять? Или, может, славу более великую, чем любая, о которой только когда-либо мечтал человек? И власть обширнее, чем у императоров, и жизнь дольше, чем у скал? А также любовь... нет, нечто больше... больше той любви, о которой я мечтала, — лучшей для меня награды, чем все эти блага, взятые вместе и помноженные на снежинки в горах Ливана или песчинки на морском берегу. Конечно же, несмотря ни на что, я сделаю так, как решу сама, и будь что будет.

И вот подоспел назначенный час. Хотя я и не видела, но знала, что там, на воле, занялась вечерняя заря. Я поднялась и позвала остальных. В неясном свете ламп мы отправились по темной тропе, пробираясь в недрах земли от валуна к валуну.

Мы подошли к внешней пещере, миновали проход и остановились у входа во вторую пещеру; время от времени ее своды озаряли далекие вспышки света и слуха нашего достигали ослабленные расстоянием громовые раскаты.

— Сокровище, на которое я хочу взглянуть, находится там, внизу. Оставайтесь здесь, — велела я.

— Нет, — возразил Калликрат, — как и прежде, я пойду с тобой. — Куда мой супруг, туда и я, — заявила Аменарта.

И лишь Филон, осторожный грек, склонил голову и проговорил:

— Слушаюсь. Я остаюсь здесь. Если возникнет нужда — позови меня, о Дитя Исиды.

— Хорошо! — воскликнула я. Признаться, хотя я всегда очень любила этого хитреца, но в тот момент Филон и его судьба мало заботили меня.

Итак, я продолжила путь, а со мной вместе — Калликрат и Аменарта.

Глава XXIII.

ПРИГОВОР ОГНЯ

Мы остановились в третьей пещере: свод и стены ее оживлял розовый свет, а на устланном белоснежным песком полу, словно клякса, чернело пятно пыли. Я вспомнила: именно здесь лежало то высохшее тело. Издалека приближался вращающийся многоцветный огонь, его ворчание перерастало в рев, подобный грому, который сотрясает горные вершины и расщепляет стены цитаделей. И вот он явился, сверкающий тысячами молний, и на мгновение завис, как раскрутившийся волчок. А затем отправился дальше, замыкая вечный круг по неизведанным недрам земли, унося с собой сияние и грохот. Пала тишина.

Калликрат в ужасе от увиденного упал ничком, даже гордая Аменарта рухнула на колени, спрятав лицо в ладонях; лишь я стояла, гордо выпрямившись, и смеялась, зная, что помолвлена с этим огнем и что негоже будущей невесте страшиться своего суженого.

Калликрат поднялся и спросил:

— Где же сокровище, которое ты искала, Пророчица? Если оно спрятано здесь, в этом ужасном доме живого бога, взгляни на него поскорее, и уйдем отсюда. Мне, простому смертному, здесь страшно.

— Еще бы! — вмешалась Аменарта. — Таким чарам, как эти, на земле не учат. Поверь, уж я-то знаю кое-что о магии, ибо, как и мой отец, не раз лицезрела духов, вызванных из подземного мира, когда обращалась к ним за поддержкой.

— Сокровище мое заключено в красном сердце этого свирепого огня, и вскоре я отправлюсь вырвать его оттуда, — ответила я, понизив голос. — Вернусь ли обратно, того не ведаю. Быть может, я останусь в огне и меня унесет неведомо куда на его крыльях. Если хотите, ждите меня тут или уходите, пока есть время, но только больше не беспокойте меня словами: мне надо закалить душу, готовя ее к последнему испытанию.

Оба смотрели на меня во все глаза и хранили молчание.

Долго еще я стояла там и размышляла, чувствуя себя игрушкой в руках двух великих сил, которые, забавляясь, влекли меня в разные стороны: одна вперед, а другая назад.

Дух огня кричал:

«Приди, о Божественная! Приди и стань безупречной, сделайся царицей моего пылающего сердца! Приди, отведай тайн из полного кубка, которого прежде не касались уста смертных, и узри те вещи, что скрыты от их глаз, и отведай радостей, которые не волновали их сердец. Поспешай на огненную свадьбу и в блаженстве моего поцелуя узнай, каково истинное наслаждение. Ну же, полно сомневаться: возьми свою Судьбу за руку, и пусть ведет она тебя туда, где твой дом. Довольно колебаться! Смелее! Забудь о смерти, почувствуй себя духом и, словно дух, воцарись вне времени, облаченная в вечное величие, и наблюдай, как одно поколение за другим печально марширует из тьмы во тьму. Взгляни, вот перед тобою суженый, что был твоим с самого начала и пребудет таковым до скончания мира. Твоя новорожденная красота тотчас же прикует его к тебе, и он захмелеет от твоих благоуханных вдохов и станет навеки, навеки, навеки лишь твоим, превратив зиму одинокого сердца в вековечную радость».

Так говорил со мной Дух огня, но ему отвечал другой дух, принявший облик Нута, обернувшегося вдруг суровым и путающим.

«Возвращайся обратно к людям, о Дочь Мудрости, прежде чем, облаченная в одеяния безумия и раскаяния, поймешь, что уже слишком поздно, — как будто предостерегал он. — Искуситель хитер и коварен, и, когда его соблазны один за другим отвергают, он в конце концов вываливает самые дорогие сокровища к ногам той, которую мечтает завоевать. Но горе, горе той, что, околдованная их фальшивым блеском, примеряет драгоценности сии, потому как обернутся они скорпионами и, пронзив живую плоть, ужалят ее в голову и в сердце. Уходя из этого мира, я поставил тебя смотреть за огнем, а ты — никак ты замыслила украсть огонь, чтобы сделаться богиней? Заклинаю тебя, остановись! Поверь, дочь моя: божественная сущность, которую ты задумала на себя примерить, станет для тебя сущностью адской. Любовь у тебя отнимут. Бессмертная — как на земле, так и на звездах, — ты будешь следовать за своим любимым и никогда не найдешь его, или же если найдешь, то лишь для того, чтобы потерять вновь. Осмелишься ли ты вырваться из цепких рук Судьбы и ваять собственную участь по своему хотению, инструментом своего безрассудного и мелочного желания? Только поддайся соблазну — и окажешься во власти демонов! Из века в век повлечет тебя, терзаемую невероятным раскаянием, задыхающуюся в бессилии от горьких слез, замороженных ледяными порывами горя; безутешная, одинокая, без