Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Конечно, конечно, Родж. Доброе утро, мистер Синдерс. — Мрачный Роузмонт представил Лэнгана, который тоже был напряжен. — Мы не вмешиваемся, Родж, хотя этот тип один из наших. Мы здесь не поэтому. Просто я провожаю Эда.

— Вот как?

— Да, — подтвердил Лэнган. Он выглядел таким же изможденным и усталым, как и Роузмонт. — Всё эти фотокопии, Родж. Бумаги Томаса К. К. Лима. Я должен доставить их лично. В Бюро. Я прочитал кое-что своему шефу, так у него просто крыша поехала, он начал расползаться по швам.

— Могу себе представить.

— На твоем столе лежит запрос о предоставлении нам оригиналов и…

— Ничего не получится, — ответил за Кросса Синдерс.

Лэнган пожал плечами.

— Запрос у тебя на столе, Родж. Думаю, вы получите распоряжение сверху, если нашим действительно понадобятся оригиналы. Пойду-ка я лучше на посадку. Слушай, Родж, даже не знаю, как тебя и благодарить. Мы… я твой должник. Эти ублюдки… Да, мы у тебя в долгу. — Они пожали друг другу руки, и Лэнган поспешил к самолёту.

— Отчего это стали расползаться швы, мистер Роузмонт?

— Да там, куда ни ткни, просто караул, мистер Синдерс. Для нас это попадание в «яблочко», для нас и Бюро, в основном для Бюро. По словам Эда, народ у них там в истерике. Политические последствия для демократов и республиканцев трудно себе даже представить. Вы были правы. Если бумаги попадут в руки сенатору Тиллману — возможному кандидату в президенты, который сейчас здесь, в городе, — даже говорить нечего, что он с ними сделает. — Это был уже не прежний, добродушный, Роузмонт. — Мое начальство разослало телексы нашим агентам в Южной Америке с приказом достать Томаса К. К. Лима из-под земли, так что очень скоро, черт побери, он будет давать показания. Вы получите копию, не беспокойтесь. Больше ничего, Родж?

— Прошу прощения?

— Я имею в виду, может, у вас припасена ещё информация, которой мы могли бы воспользоваться?

Кросс улыбнулся без тени юмора.

— А как же… Что скажешь о тайном финансировании революции в Индонезии?

— О боже…

— Да-да. А как насчет копий распоряжений о переводе денег в один из французских банков, на счет весьма важной вьетнамской четы — за особые услуги?

Лицо Роузмонта покрылось бледностью.

— Что ещё?

— Разве этого недостаточно?

— А есть ещё?

— Боже мой, Стэнли, конечно есть. Ты же понимаешь, и мы понимаем. Что-то ещё будет всегда.

— Мы можем получить это сейчас?

— А что получим мы? — вмешался Синдерс.

Роузмонт пристально посмотрел на них.

— За ланчем мы…

Приёмник затрещал и ожил.

— Объект получил багаж и выходит из зоны таможенного досмотра, направляется к стоянке такси… Теперь он… Теперь он… а-а, его встречают, китаец, хорошо выглядит, дорогая одежда, не узнаю, кто это… Они идут к «роллс-ройсу», номера гонконгские… а-а, это лимузин отеля. Садятся в машину.

— Оставайтесь на этой частоте, — проговорил Кросс в микрофон и перешел на другую. Послышались статические помехи, приглушенный шум движения.

Роузмонт просиял.

— Вы установили «жучки» в лимузине?

Кросс кивнул.

— Великолепно, Родж. Я бы про это и не вспомнил!

Они прислушались, и до них ясно донеслось:

— …любезно встретить меня, Ви Си, — говорил Банастасио. — Черт, зачем нужно было тащиться в такую да…

— О, мне это ничего не стоит, — отвечал вежливый голос. — Можем поговорить в машине, тогда тебе, возможно, не придется заходить в офис, а потом в Ma…

— Конечно, конечно, — перебил его американец. — Слушай, Ви Си, у меня есть тут кое-что для тебя…

Что-то зашуршало, а потом всю частоту забила высокая ноющая помеха, заглушившая и звуки, и голоса. Кросс тут же переключился на другую частоту, но там все было в порядке.

— Черт, он заблокировал нас с помощью портативной бритвы, — сплюнул Роузмонт. — Этот ублюдок — профи! Пятьдесят баксов против выщербленного цента, что плакали все наши «жучки», и сотня, что, когда мы снова услышим их, это будет, черт побери, пустая болтовня. Я говорил тебе, Банастасио из крутых.

63

10:52

— Тайбань, звонит доктор Сэмсон из Лондона. Он на линии три.

— О, спасибо, Клаудиа. — Данросс нажал на клавишу. — Приветствую, доктор! Поздно же вы ложитесь.

— Только что вернулся из больницы — извините, что не позвонил раньше. Вы звонили насчет вашей сестры, миссис Гэваллан?

— Да, как она?

— Как вам сказать, сэр… Мы начали ещё одну обязательную серию исследований. Должен отметить, что её душевное здоровье не вызывает тревоги. А вот физическое состояние, боюсь, не такое хорошее…

Сердце Данросса упало. Он выслушал подробные объяснения доктора о рассеянном склерозе, о том, что никто, вообще-то, толком не знает природы этого недуга, что способа лечения ещё не найдено и что течение болезни необратимо: в случае ухудшения вернуть больного в прежнее состояние с помощью известных на сегодняшний день медикаментов уже невозможно.

— Я взял на себя смелость обратиться за консультацией к профессору Клинбергу из клиники Лос-Анджелесского университета — он всемирно известный специалист по этому заболеванию. Поверьте, мы сделаем для миссис Гэваллан все, что в наших силах.

— У меня сложилось впечатление, что вы ничего с этим поделать не можете.

— Ну, не все так уж плохо, сэр. Если миссис Гэваллан будет осмотрительна и благоразумна, она сможет вести нормальную жизнь ещё много лет.

— А сколько это — «много лет»?

Последовало долгое молчание. «Ох, Кэти, бедная Кэти!»

— Не знаю. Все в руках Господа, мистер Данросс. Разное бывает. В случае миссис Гэваллан я смогу дать вам более конкретный ответ месяцев через шесть, вероятно к Рождеству. А пока я оформил её как пациента системы общенационального здравоохранения, так что…

— Нет, доктор Сэмсон. Она должна быть частным пациентом. Прошу вас высылать все счета мне в офис.

— Мистер Данросс, это никак не повлияет на качество предоставляемых мною услуг. Ей лишь придется немного подождать у меня в приёмной, а в больнице лежать в общей палате, а не в отдельной.

— Прошу вас, оформите её как частного пациента. Я настаиваю, и её муж, уверен, поддержит мою просьбу.

В трубке послышался вздох, и Данросса это взбесило.

— Очень хорошо, — сдался врач, — у меня есть все номера ваших телефонов, так что как только профессор Клинберг проведет осмотр и обследование будет завершено, я тут же позвоню.

Данросс поблагодарил и положил трубку. «Ох, Кэти, бедная милая Кэти!»

Сегодня с утра пораньше он поговорил с ней и с Пенелопой. Кэти сказала, что чувствует себя значительно лучше и что Сэмсон оказывает ей большую поддержку. А Пенн отметила, что Кэти выглядит очень усталой.

— Что-то не нравится мне это, Иэн. Есть ли надежда, что ты сможешь вырваться сюда на недельку-другую до десятого октября?

— Пока нет, Пенн, но кто его знает.

— Как только Кэти выйдет из больницы, я отвезу её в Эвисъярд. Крайний срок — будущая неделя. Там ей станет лучше. Не волнуйся, Иэн, ты же знаешь: дома и стены помогают.

— Пенн, будешь в Эвисъярде, сходи за меня к Душеотводному Дереву.

— Что-то случилось? — В её голосе зазвучала озабоченность.

— Ничего, дорогая, — успокоил он, думая о Жаке и Филлипе Чэне: разве ей скажешь про них? — Ничего особенного, все то же самое. Просто передай привет настоящему Душеотводному Дереву.

— А что, наш палисандр уже ни на что не годится?

— О нет, с ней все в порядке, но это разные вещи. Может, привезешь черенок сюда, в Гонконг?

— Нет. Пусть лучше растет на родной земле. Тогда тебе придется приезжать домой, верно, Иэн?

— Можно сделать за тебя ставку сегодня?

Снова пауза.

— Десять долларов на любую лошадь. В твоем выборе я уверена. Я всегда в нем уверена. Позвони завтра. Я люблю тебя… Пока.

Он вспомнил, как она в первый раз сказала «люблю» и как отказывалась выйти за него, пока он не вытянул из неё правду.

«О господи, Иэн, я тебе не пара. Ты — из высшего класса, а я нет. Раньше я даже говорила иначе. Пока в начале войны меня не эвакуировали в сельскую местность. Боже мой, до этого я только два раза выезжала из Лондона, да и то к морю. Меня поселили в дивном старом поместье в Хэмпшире вместе с девушками из Байкуллы, чудесной частной школы с пансионом для девочек. Тогда царила такая неразбериха, Иэн. Всю мою школу вывезли неизвестно куда, одна я попала к девочкам из Байкуллы и только там обнаружила, что говорю не как они, по-другому. Видишь, иногда я даже об этом забываю! Боже, ты представить не можешь, как ужасно в столь юном возрасте осознать, что… что ты простолюдинка и говоришь как простолюдины, что в Англии существуют такие безмерные различия и даже наша речь пролагает между нами пропасть!