Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

сомнения в том, что этот автор, как и редакторы других хрониках, которые мы обсуждали, был конверсо, современником Альваро, но видел в Альваро не героя, а злодея[2072] и врага. При этом он не вымолвил ни слова, помогающего угадать истинную причину недовольства марранов Альваро и перемены испытываемых к нему чувств с дружбы на горькую враждебность. Совершенно очевидно, что здесь проявилась политика, диктующая, что должно, а что не должно быть выставлено предметом публичной дискуссии. А теперь мы должны задать вопрос: почему марраны, которые занимались этими хрониками, избрали такую политику утаивания, представляя историю толедских волнений своему и будущим поколениям в истории страны?

V. Заключение

Закончив наш обзор хроник о периоде Хуана II, которые все, без исключения, были написаны до эпохи инквизиции, мы немедленно замечаем некоторое сходство в их подходе к вопросу марранов. Все они, по существу, демонстрируют одинаковую тенденцию во всем, что относится к этому подходу, и для нас важно понять эту тенденцию, прежде чем мы начнем рассматривать само свидетельство.

Вне зависимости то того, кем был первоначальный автор каждого из рассматриваемых текстов и безотносительно к датам окончательных ревизий дошедших до нас рукописей, нам ясно, что все они были частично написаны или отредактированы марранами в первые несколько лет после событий в Толедо. Это, по крайней мере, справедливо по отношению к тем частям текстов, которые занимаются вопросами, связанными с марранами. Так получается, что эти документы отражают взгляды марранов в то время, и свидетельство, датированное серединой XV в., о событиях, повлиявших на жизнь марранов в Испании, о важнейших причинах марранской проблемы и — что не менее важно для нас — о средствах и методах, могущих быть использованными для ее решения.

Мы видели, что все четыре хроники показывают в той или иной степени желание подавить любое религиозное обвинение, которое могло быть выдвинуто против марранов их оппонентами, и точно так же любое упоминание о каком бы то ни было расовом оскорблении, унижении и т. п., ударившем когда-либо по ним. Оба эти вопроса — марранская ересь (иудаизм) и расовая неполноценность конверсо, которые представляли собой предмет самых яростных противоречий, когда-либо охватывавших королевства Испании, — были, таким образом, систематически загнаны во тьму, так, как будто никогда и не обсуждались. Также и вопросы большой практической значимости, которые были как бы прикреплены к этим теориям моральными или юридическими ширмами, такие как право марранов на общественные должности или даже их право свидетельствовать в суде, были тщательно устранены из этих хроник, как будто они никогда не были предметом публичного обсуждения и не повлияли сильнейшим образом на социальную жизнь Испании.

Каковы были причины для этой цензуры, навязанной всем хроникам Хуана II их марранскими авторами и редакторами? Главной причиной было, несомненно, следующее: марраны стояли лицом к лицу с кампанией поношения, которая явно угрожала их существованию в Испании, и они неизбежно искали наилучший способ прекратить эту кампанию или уменьшить ее эффективность. До тех пор, пока Толедо был генеральным штабом и центром антимарранской агитации мятежников, марраны встречали яростные обличения в свой адрес из этого источника контратакой, которая вскоре заставила их врагов защищаться. Полные решимости ответить огнем на огонь, марраны выставили на линию фронта сильнейших и способнейших людей, имевшихся в их распоряжении — Торкемаду, Картахену, Докладчика и других, они мобилизовали в свою поддержку мужественных и блестящих людей, как Лопе де Барриентос и Алонсо де Монтальво, они ответили на каждое обвинение, они выставляли напоказ любую ложь и создали мощное общественное мнение, которое было настолько враждебно по отношению к Сармьенто и его последователям, что тех стали рассматривать как изгоев не только политически, но и морально и религиозно. В течение года после мятежа марраны увидели, что их враги отступили, папа осудил и отлучил их, их лидеры были казнены или затравлены, а Толедо, как ранее Сьюдад-Реаль, явно искал расположения короны. Конечно, борьба ни в коем случае не была закончена, и марраны все еще страдали от рецидивов нападок, но самые опасные и безжалостные враги были подавлены и антимарранская кампания сдержана.

Им оставалось только преодолеть сопротивление старохристианских толедцев восстановлению статуса марранов, то есть их права на полное равенство, и это, они считали, скорее может быть достигнуто спокойными переговорами и дипломатическими усилиями, чем шумными обвинениями и контробвинениями. А точнее, они рассчитывали преодолеть трудности, с которыми они столкнулись в районе Толедо, убедив короля решительно действовать в их пользу, как он многократно делал в прошлом. Широкомасштабная кампания в их пользу оказывалась, следовательно, излишней.

Кроме того, это выглядело рискованным. Марранам было ясно, что если они пойдут в атаку, проблема их дискриминации в Толедо вместо того, чтобы уладиться, перерастет в национальную проблему, а они стремились изолировать проблему, ограничить ее географически и ужать тематически, насколько это возможно. Более того, продолжающаяся кампания в их пользу может привести к мощной контратаке и возобновлению обвинений и встречных обвинений, которые так очернили их имя. Это может втянуть их в продолжительный конфликт, результат которого невозможно предвидеть, и в любом случае снова разжечь пожар, который они с трудом сумели потушить. Они знали, что угольки этого пожара все еще тлели, кое-где пепел еще не остыл и появлялись изолированные языки пламени. Но не следует делать ничего, думали они, что может раздуть их. Вместо этого эти языки нужно притушить по отдельности.

Таков, похоже, был ход мысли марранов или как минимум их некоторых ведущих фигур в ранние 1450-е гг. Опасаясь, что чересчур энергичный ответ их оппонентам может вызвать новый взрыв, они поспешили приостановить ту воинственную кампанию, то есть тот прямой, гордый и страстный ответ, который привел к их внушительным достижениям и триумфам. Их враги были мертвы или преданы анафеме, и они хотели видеть такими же проклятыми и мертвыми их идеи. По существу, они хотели видеть весь толедский бунт — в том, что касалось их, — также похороненным и стертым из памяти людей. Они хотели оценивать это просто как эпизод, у которого не было настоящих корней в социальной жизни Испании и, соответственно, не будет продолжительных последствий и губительного эффекта. Короче говоря, они хотели судить это как выходку истории — продукт извращенного мышления, но не как общую, глубоко укоренившуюся тенденцию. Конечно, эти преступники с извращенным разумом умудрились превратить действительность в кошмар, но их успех неизбежно был кратковременен, как это обычно бывает с преступниками, и чем быстрее кошмар забудется, тем скорее восстановится нормальная жизнь. Последующие события доказали, что они ошибались, что они