Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество - Юрий Брайдер

– Матушка, если нам с вами и не следует чего-то делать, так это пикироваться. Ни ко времени сие да и ни к месту. Высшей справедливости многое позволено. Но известно ей еще больше, – вспомнив о склонности Екатерины к мистике, Барков решил слегка припугнуть ее. – Я, например, могу легко назвать всех ваших побочных детей, заодно увязав их с отцами. Могу напомнить текст записки, хранящейся в вашей сокровенной шкатулке, где один из главных заговорщиков кается в смерти «проклятого урода» Петра Третьего. Или следует назвать дату вашего тайного венчания с Потемкиным?

– Небось мой камердинер Никита Зотов на дыбе разоткровенничался?

– Зотова и словом никто не обидел. Тем более что вашей шкатулки он не касался… Ладно, оставим прошлое. Давайте немного поговорим о будущем. Вам, несомненно, известно пророчество о скорой гибели династии Бурбонов. Оно ходило по рукам при дворе. Так вот, могу подтвердить, что в самом скором времени ваш венценосный брат Людовик и его супруга будут казнены восставшей чернью. И уже через двадцать лет после этого трагического события, в царствование вашего внука Александра, другой французский император, выходец из самого низшего сословия, приведет на нашу землю невиданную рать и даже спалит первопрестольную столицу.

– Стало быть, после меня будет править Александр? – Похоже, что семейные проблемы волновали Екатерину куда больше, чем судьбы державы.

– Не сразу. Вам наследует Павел Петрович.

– А как же… – дабы не проговориться, Екатерина прикрыла ладонью рот.

– Вы хотели сказать: а как же завещание? Его выкрадут ваши приближенные. Но правление Павла Петровича будет недолгим. Он тоже станет жертвой заговорщиков. С молчаливого согласия императорской семьи, кстати сказать.

– Про меня… ты ничего не скажешь?

– Мог бы. Только зачем? Все люди смертны, матушка. Придет и ваш черед. Но случится сия беда еще не скоро.

– А дальше… после Александра? Каково будет его детям и внукам?

– Ну, во-первых, Александру наследует не его сын, а брат. И случится это в момент великой смуты. Дальше больше… Не хочу кривить душой, но судьба почти всех ваших потомков будет трагична. Прервется династия Романовых в пятом колене после вас.

Эти мрачные, но весьма правдоподобные пророчества отбили у Екатерины всякое желание пререкаться. Баба, она и есть баба, даже венчанная на царствование, даже наевшая восемь пудов тугих телес.

Перекрестившись и наскоро прошептав молитву, она спросила:

– Как мне располагать собой дальше?

– В самое ближайшее время вас освободят и доставят в Санкт-Петербург. Там уже все будет готово к перевороту. Используйте свое былое влияние, дабы вдохновить сторонников. В дворянстве я не сомневаюсь, но надо привлечь на свою сторону и простолюдинов, изрядно наголодавшихся при республиканцах. Все правительственные войска будут заняты борьбой с Пугачевым. Об этом я сам позабочусь. Вмешиваться в их конфликт вам не следует. Пусть уничтожают друг друга. Одержав верх в столице, вы потом легко приберете к рукам и все остальные губернии. Только не будьте впоследствии излишне жестоки.

– К заблудшим я проявлю снисходительность, а зачинщиков накажу примерно. Да и как иначе? Помню, Колька Новиков на посту стоял, когда я в Семеновский полк прибыла, дабы на Гатчину его вести. Какими глазами он на меня тогда смотрел! Будто бы ангела небесного узрел! А нынче под арест меня, гаденыш, посадил. Разве такое прощается? Сашка Радищев в пажеском мундирчике по дворцу бегал. Стишки свои мне читал. Надежды на него большие возлагались, поелику был в заграничное обучение отправлен. Вот и отплатил злом на добро, иуда!

– Вина Радищева только в том состоит, что сердце его чрезмерно ранимо, – возразил Барков. – Не мог он взирать без слез на несправедливость, повсеместно творившуюся. Даже умом от чужого горя повредился.

– Про какую несправедливость ты здесь, Иван Семенович, упоминаешь? – возмутилась Екатерина. – Я ли о моих подданных не радела, я ли о них денно и нощно не хлопотала, я ли их заботами не жила?

– Матушка, полноте, – поморщился Барков. – Мне пули лить не надо. Я не Дени Дидро. Он хоть и философ-энциклопедист, да подлинной жизни не нюхал. В Европе, возможно, и поверят, что русские крестьяне курятиной объедаются, как вы изволили сообщать. Только я другое видел. Уезды, от голода опустевшие. Детей, солому и кору жующих. Людоедство. Знали бы вы, как башкирцы и калмыки под вашим милосердным правлением стонут. Как людям на каторге носы клещами вырывают. Как чиновники у сирот последнюю скотину в счет подати отбирают. Как за пять лет шестой рекрутский набор проводят. Как ваши верные дворяне крестьянами торгуют, будто бы бессловесной скотиной. Не благами вы одарили подданных, а нищетой и бесправием… Только не подумайте, что я к реформам призываю. Хотя бы малое послабление народу дайте. А бунт пугачевский вы вместе с Сенатом и Военной коллегией просто проспали. Чирей следует лечить своевременно, когда он величиной с просяное зерно. А уж если с кулак вырос, остается у бога спасения просить.

– Не заслужила я на старости лет подобных упреков! Впрочем, а что иное от русского человека ожидать можно? Неблагодарные! Ошиблась я в вас. Даже Григорий Александрович от меня отвернулся.

– Потемкин вам ничем помочь не может. Его по Малороссии казаки гоняют, как волка. Вам совсем на другую персону надобно надеяться.

– На кого же это, позвольте узнать?

– На генерал-поручика Александра Суворова.

– Знаю такого. Да ведь он пока, кроме сумасбродных выходок, ничем не прославился. Польских инсургентов потрепал, да у турок несколько баталий выиграл. Григорий Александрович о нем с сомнением отзывался.

– Потемкин его славе завидует. Непрост, конечно, генерал-поручик. Весьма непрост. С изрядной придурью. Да и какой истинно русский человек покуражиться не любит? Иноземцу нашей души не понять. Зато по части стратегии он прямо Ганнибал. Да и в армии его боготворят. Далеко пойдет, аж за самые Альпы.

– Сначала пущай бунтовщиков приструнит, – буркнула Екатерина, чью женскую душу разбередили воспоминания о Потемкине.

– На это ему одной стычки будет предостаточно, можете не сомневаться.

– От твоих посулов у меня просто голова кругом идет. Нынче до утра не усну, словно юница восторженная.

– Нет уж, матушка, отсыпайтесь, пока такая возможность имеется. А то потом даже перекреститься времени не будет. Я же, с вашего позволения, откланяюсь… Эх, как подумаю, что опять по морю предстоит плыть, душа в пятки уходит. – Барков встал, цепляясь за все, что было намертво привинчено к стенам.