Весенние заморозки (СИ) - Александр Хомяков

-Держи его от меня подальше, ладно? - говоришь ты Лаграоху. - И сам возле него не крутись. Не исключено, что он - наша единственная надежда.

-Галдор, но у него же нет будущего! - восклицает твой вечно сомневающийся товарищ, в кои-то веки произнося что-то с уверенностью. - Как такое может быть?

-Есть только два объяснения, Лаграох, - ты берешь интонацию, которой читал лекции своим ученикам. - В первом случае человек может скоро умереть. Тогда будущего действительно нет. А во втором... - ты делаешь паузу и пристально смотришь в глаза Лаграоха. - во втором случае человек властен над своей судьбой. И ни ты, ни я ее увидеть неспособны, пока он сам не сделает выбор.

-Выбор? - глаза Лаграоха округляются. - Галдор, ты сам-то понимаешь, что сказал? Если путь избранных - это их собственный выбор, то зачем мы вмешиваемся в него?

Да, иногда сомнения полезны. Они заставляют мозги работать с удвоенной скоростью и мгновенно выдавать те ответы, на которые у более уравновешенных людей уходит много дней.

Ты отворачиваешься от Лаграоха. В его глазах ты прочел даже больше, чем надо.

-Мы не просто вмешиваемся, Лаграох. Мы этот выбор перед ними ставим.

-Мы? А разве не судьба?

-А что есть судьба, Лаграох? - спрашиваешь ты.

Конечно же, он не знает ответа, и ты спиной чувствуешь, как он пялится на тебя изумленно. Лаграох, как и многие в этой вселенной, привык к обреченности. Он убежден, что его судьбу уже кто-то давным-давно за него определил, и даже свои видения он воспринимает как части некоей цельной картины, нарисованной неизвестным художником. Лаграох не может поверить, что никакого художника нет - только вы сами, люди, творящие своими решениями собственные судьбы. Нет решения - нет судьбы. Есть сомнения - опять нет судьбы. Конечно, речь идет не о тех сомнениях, которые склонен так часто испытывать сам Лаграох. Его колебания - всего лишь разновидность подчинения. Он знает, что судьба существует помимо его воли, и беспокоит его только то, что эта самая судьба от него большей частью скрыта.

А вот тебя это как раз не тревожит, лекарь. Ты не смотришь на умирающих больных, ты берешь в руки инструменты и лекарства - и лечишь. Ты привык полагаться только на свои руки, ты умеешь вырывать жизни людей из жадных языков погребального костра. С такой логикой, как у Лаграоха, ты бы никогда не стал врачевателем. А ты стал им, и в твоей власти - жизнь после смерти. Жизнь в ее самом обычном смысле. Те, кому не помог бы ни один прорицатель, становятся на ноги и живут дальше, и ты рассмеешься в лицо любому, кто узрит в этом предопределенность.

А теперь тебе все же придется посмотреть и в глаза избранного. Громовержец ты или нет, этот человек пугает и тебя тоже. Обычные ардены тянутся к нему, как мотыльки на свет, пока не почувствуют жар пламени. Тебе не надо повторять их ошибки, чтобы узнать, что в этом пламени можно сгореть. Тогда зачем ты идешь смотреть в глаза тому, кто едет верхом на буре, не ведая того и сам? Что ищешь ты в его серых внимательных глазах, в самой глубине которых плещется неизбывная тоска? Чего ты ждешь от него - решения? Выбора? Ты не ставил перед ним выбор, лекарь. Только подтолкнул, сам не понимая, куда.

Обмануть его не получится, прорицатель. Этот человек знает, кто он. Ты не можешь понять, зачем Аэлевит рассказала ему о том, что он избран. Ты смотришь на него и ждешь вопросов.

А он сверлит тебя своим взглядом, не давая покоя и лишая равновесия, и когда все твои силы уже, казалось, потрачены на сопротивление подступающим видениям, протягивает тебе сложенный вдвое лист бумаги.

-Это письмо ты передашь Аэлевит, прорицатель Галдор, - говорит он приказным тоном и выходит прочь, когда ты поспешно киваешь.

Ты обессиленно опускаешься на пол, руку в кармане, сжимающую скаранит, сводит от напряжения. Избранный хорошо понимает свою роль, и знает, что вправе тебе приказать - ты не ослушаешься, не осмелишься. Тебе бы радоваться, прорицатель. Почему же ты сжал зубы и готов заорать от боли? Тяжело ехать на буре, правда?

Твои пациенты выздоравливают и покидают лазарет. Новых не так много.

Из лесу время от времени появляются отставшие от войска отряды, присоединяются к защитникам Последнего рубежа. Раненых с ними нет, они остались в деревнях на юго-востоке или умерли по дороге.

Со скейрской дороги приходят патрули. Иногда тебе приходится вытаскивать стрелу или штопать легкие раны. Всадники не вмешиваются в открытый бой с кассорийцами, пока не подоспеет время решающего сражения.

Ополченец все мучается с животом. Ты удивлен, что нет тошноты и крови. Рубец стягивается, еще несколько дней, и можно будет снимать шов. Да и жар у парня спал.

Кроме ополченца, никто не вызывает у тебя особого беспокойства. В лазарете дел особо нет, как бы ни хотелось тебе там задержаться. Время на Последнем рубеже застыло, ветер с юга приносит лишь отголоски идущей вверх лавины. Ты готовишь узду, стремена и поводья, проверяешь ремень подпруги. Скоро уже, скоро.

Герцог Илдинг мечется, словно дикий зверь в клетке, не находя себе места. Его город на юге осадили вражеские армии, а он ничего не может сделать. Аэлевит прислала письмо, в котором убеждала его остаться на Последнем рубеже и удерживать его всеми силами. Герцог согласился, а ты согласился уступить ему командование. Это успокоило властителя миакрингов на полдня, не больше. Потом он обнаружил, что ардены лучше него знают, как надо оборонять построенную ими крепость, и ни одной светлой мысли к разработанным Лаграохом планам ему не добавить. Теперь он злится.

Ты знаешь, что скоро он разозлится еще сильнее. Ты уже успел найти в лагере вино, обнаружил и специи к нему. Верховный прорицатель в свое время только вином со специями и спасался от перенапряжения, связанного с использованием магии скаранита. Вот, теперь и твое время пришло.

Ты велишь своей помощнице найти теплые одеяла для пациентов, и запастись дровами для сложенной из камней небольшой печи. Ночью будет холодно.

Ты смотришь на то, как гарнизон замка Риммор отрабатывает взаимодействие при обороне своего участка деревянной стены. Они выбрали себе место справа, у самых скал. Лаграох засомневался, но не стал спорить. Теперь сомневаешься ты. Для твоих целей лучше всего подходит левый край рубежа, где стены нависают над пропастью. Если внимательно посмотреть, то ты увидишь, что ниже по краю отвесной скалы проходит едва заметная тропинка. Но нет, нербериец сам выбрал свое место, и ты опять имеешь дело с уже сотворенным кем-то другим будущим.

Ты забыл? Тебя посадил в седло Верховный прорицатель. Ты - руки его, а бурей правит из могилы сам Уивер ЭахТислари. Тебе и Аэлевит - сильнейшим из видящих, - он доверил самые опасные части своего замысла. Те дни и места, где его знание о собственной правоте подтачивала червоточина сомнений. И в сегодняшнем Скейре, и в завтрашнем Последнем рубеже он не смог очертить грядущее. Как и ты, как и все остальные прорицатели, старик не знал, что ждет избранных, какую роль предназначила им Лайта. Слишком много неопределенности в этих днях и местах, и вместо того, чтобы творить, Уивер ЭахТислари поставил в ключевых точках мироздания двоих, способных обуздать бурю так, как обуздал ее он сам. И дал им право действовать по своему усмотрению.