Граф Монте-Кристо - Александр Дюма

Подходя к доске, Альбер, кроме того, подобрал трех ласточек, которые имели неосторожность пролететь на пистолетный выстрел от графа.

— Черт возьми! — воскликнул он.

— Что поделаешь, дорогой виконт, — сказал Монте-Кристо, вытирая руки полотенцем, которое ему подал Али, — надо же чем-нибудь заполнить свой досуг. Но идемте, я вас жду.

Они сели в карету Монте-Кристо, которая в несколько минут доставила их к воротам дома N 30.

Монте-Кристо провел Морсера в свой кабинет и указал ему на кресло.

Оба сели.

— Теперь поговорим спокойно, — сказал граф.

— Вы видите, что я совершенно спокоен.

— С кем вы собираетесь драться?

— С Бошаном.

— С вашим другом?

— Дерутся всегда с друзьями.

— Но для этого нужна причина.

— Причина есть.

— Что он сделал?

— Вчера вечером в его газете… Да вот прочтите.

Альбер протянул Монте-Кристо газету, и тот прочел:

— «Нам пишут из Янины.

До нашего сведения дошел факт, никому до сих пор не известный или, во всяком случае, никем не оглашенный: крепости, защищавшие город, были выданы туркам одним французским офицером, которому визирь Али-Тебелин вполне доверился и которого звали Фернан».

— Ну и что же? — спросил Монте-Кристо. — Что вы нашли в этом оскорбительного для себя?

— Как, что я нашел?

— Какое вам дело до того, что крепости Янины были выданы офицером по имени Фернан?

— А такое, что моего отца, графа де Морсер, зовут Фернан.

— И ваш отец был на службе у Али-паши?

— То есть он сражался за независимость Греции: вот в чем заключается клевета.

— Послушайте, дорогой виконт, поговорим здраво.

— Извольте.

— Скажите мне, кто во Франции знает, что офицер Фернан и граф де Морсер одно и то же лицо, и кого сейчас интересует Янина, которая была взята, если не ошибаюсь, в тысяча восемьсот двадцать втором или тысяча восемьсот двадцать третьем году?

— Вот это и подло; столько времени молчали, а теперь вспоминают о давно минувших событиях, чтобы вызвать скандал и опорочить человека, занимающего высокое положение. Я наследник отцовского имени и не желаю, чтобы на него падала даже тень подозрения. Я пошлю секундантов к Бошану, в газете которого напечатана эта заметка, и он опровергнет ее.

— Бошан ничего не опровергнет.

— В таком случае мы будем драться.

— Нет, вы не будете драться, потому что он вам ответит, что в греческой армии могло быть полсотни офицеров по имени Фернан.

— Все равно, мы будем драться. Я этого так не оставлю… Мой отец такой благородный воин, такое славное имя…

— А если он напишет: «Мы имеем основания считать, что этот Фернан не имеет ничего общего с графом де Морсер, которого также зовут Фернан»?

— Мне нужно настоящее, полное опровержение; таким я не удовлетворюсь!

— И вы пошлете ему секундантов?

— Да.

— Напрасно.

— Иными словами, вы не хотите оказать мне услугу, о которой я вас прошу?

— Вы же знаете мои взгляды на дуэль; я вам уже высказывал их в Риме, помните?

— Однако, дорогой граф, не далее как сегодня я застал вас за упражнением, которое плохо вяжется с вашими взглядами.

— Дорогой друг, никогда не следует быть исключением. Если живешь среди сумасшедших, надо и самому научиться быть безумным; каждую минуту может встретиться какой-нибудь сумасброд, у которого будет столько же оснований ссориться со мной, как у вас с Бошаном, и из-за невесть какой нелепости он вызовет меня, или пошлет мне секундантов, или оскорбит меня публично; такого сумасброда мне поневоле придется убить.

— Стало быть, вы допускаете для себя возможность дуэли?

— Еще бы!

— Тогда почему же вы хотите, чтобы я не дрался?

— Я вовсе не говорю, что вам не следует драться; я говорю только, что дуэль — дело серьезное и требует размышления.

— А Бошан размышлял, когда оскорбил моего отца?

— Если нет и если он признает это, вам не следует на него сердиться.

— Дорогой граф, вы слишком снисходительны!

— А вы слишком строги. Предположим… вы слышите: предположим…

Только не вздумайте сердиться на то, что я вам скажу.

— Я слушаю вас.

— Предположим, что приведенный факт имел место….

— Сын не может допустить предположения, которое затрагивает честь отца.

— В наше время многое допускается.

— Этим и плохо наше время.

— А вы намерены его исправить?

— Да, в том, что касается меня.

— Я не знал, что вы такой ригорист!

— Так уж я создан.

— И вы никогда не слушаетесь добрых советов?

— Нет, слушаюсь, если они исходят от друга.

— Меня вы считаете своим другом?

— Да.

— Тогда раньше, чем посылать секундантов к Бошану, наведите справки.

— У кого?

— Хотя бы у Гайде.

— Вмешивать в это женщину? Что она может сказать мне?

— Заверить вас, скажем, что ваш отец не повинен в поражении и смерти ее отца или дать вам нужные разъяснения, если бы вдруг оказалось, что ваш отец имел несчастье…

— Я уже вам сказал, дорогой граф, что не могу допустить подобного предположения.

— Значит, вы отказываетесь прибегнуть к этому способу?

— Отказываюсь.

— Решительно?

— Решительно!

— В таком случае последний вам совет.

— Хорошо, но только последний.

— Или вы его не желаете?

— Напротив, я прошу.

— Не посылайте к Бошану секундантов.

— Почему?

— Пойдите к нему сами.

— Это против всех правил.

— Ваше дело не такое, как все.

— А почему вы считаете, что мне следует отправиться к нему лично?

— Потому что в этом случае все останется между вами и Бошаном.

— Я вас не понимаю.

— Это очень ясно: если Бошан будет склонен взять свои слова обратно, вы дадите ему возможность сделать это по доброй воле и в результате все-таки добьетесь опровержения. Если же он откажется, вы всегда успеете посвятить в вашу тайну двух посторонних.

— Не посторонних, а друзей.

— Сегодняшние друзья — завтрашние враги.

— Бросьте!

— А Бошан?

— Итак…

— Итак, будьте осторожны.

— Значит, вы считаете, что я должен сам пойти к Бошану?

— Да.

— Один?

— Один. Если хочешь, чтобы человек поступился своим самолюбием, надо оградить это самолюбие от излишних уколов.

— Пожалуй, вы правы.

— Я очень рад.

— Я поеду один.

— Поезжайте; но еще лучше — не ездите вовсе.

— Это невозможно.

— Как знаете, все же это лучше того, что вы хотели сделать.

— Но если несмотря на всю осторожность, на все принятые мною меры дуэль все-таки состоится, вы будете моим секундантом?

— Дорогой виконт, — серьезно сказал Монте-Кристо, — однажды вы имели случай убедиться в моей готовности оказать вам услугу, но сейчас вы просите невозможного.