Эндимион (сборник) - Дэн Симмонс

В Запретный город мы вступили часа за два до начала приема. Тучи немного рассеялись, дождь стих, и, впервые увидев Зимний дворец, я невольно затаил дыхание, напрочь забыв обо всех мелких огорчениях.

Зимний дворец стоит на громадном пике, возносящемся на фоне высочайших вершин Кукунора с хребта Желтая Шапка. Сквозь разрывы в облаках нам открылся Дрепань – монастырь, приютивший тридцать пять тысяч монахов, он окружает город – ярус за ярусом – высокими каменными зданиями, взбирающимися по отвесным склонам; тысячи окон сияют светом фонарей, на балконах, террасах и у входов горят факелы; а позади и выше, золотыми кровлями касаясь клубящихся облаков, высится Потала – Зимний дворец далай-ламы, – переливающаяся мириадами огней, подсвеченная последними отблесками зари на вершинах Кукунора.

Здесь помощники и провожающие повернули обратно, в Запретный город вошли только приглашенные.

Вышний Путь стал ровнее и шире, превратившись в настоящий тракт пятидесяти метров шириной, вымощенный золотыми камнями, обрамленный рядами факелов и окруженный бессчетными храмами, ступами, кумирнями, постройками внушительных монастырей и гарнизона. Дождь совсем перестал, тракт блестел золотом, а перед колоссальными стенами и воротами Дрепаня и Поталы сновали сотни и сотни красочно разодетых паломников и жителей Запретного города. Монахи в шафранно-желтых рясах держались небольшими, молчаливыми группками; дворцовые чиновники в ярко-красных и роскошных пурпурных одеждах и желтых шляпах, смахивающих на опрокинутые блюда, целеустремленно вышагивали мимо солдат в синей форме, с черно-белыми полосатыми пиками; пробегали курьеры в облегающих оранжево-красных или сине-золотых костюмах; плавно выступали придворные дамы в длинных шелковых платьях – небесно-голубых, нежно-лазоревых и кобальтово-синих, – шелестя шлейфами по влажным камням золотой мостовой; красношапочники – в малиновых шелковых шляпах с малиновой же бахромой; друнгпа – народ лесистых долин – в косматых папахах из овцекозьего меха и костюмах, украшенных яркими белыми, красными, рыжими и золотыми перьями, и заткнутыми за кушаки длиннющими церемониальными саблями; и наконец, простые люди Запретного города – конечно, не такие колоритные, как сановники, повара, садовники, слуги, учителя, каменщики и камердинеры, – все до единого в зелено-синих или оранжево-золотых халатах, а челядь Зимнего дворца далай-ламы – численностью в несколько тысяч – мелькала там и тут в малиново-золотых одеждах и неизменных шляпах из войлока и шелка с жесткими полями шириной сантиметров пятьдесят, чтобы не пострадала от солнца аристократическая дворцовая бледность и не беспокоил дождь в сезон муссонов.

В сравнении с ними наша вымокшая группа паломников выглядела блеклой и потрепанной, но я и думать забыл о собственной внешности, когда мы вошли в шестидесятиметровые – в высоту – врата монастыря Дрепань и зашагали по мосту Ки-Чу.

Мост в 20 метров шириной и 115 длиной сделан из самой современной углеродной пластистали и сияет, как черный хром. А под ним – пустота. Мост перекинут через глубокую расщелину, и в тысячах метров под нами курятся фосгеновые тучи. На востоке, откуда мы подошли, строения Дрепаня взбираются в гору километра на три; его плоские стены, горящие окна, даже сам воздух опутан хитроумной паутинной вязью служебных канаток, напрямую соединяющих монастырь с дворцовыми владениями. На западе – перед нами – Потала поднимается по крутым склонам на шесть километров с лишком; сотни отполированных каменных фасадов и десятки золотых крыш отражают вспышки молний, вспыхивающие в тучах, проплывающих над самыми кровлями. В случае нападения мост Ки-Чу может втянуться в западную стену меньше чем за тридцать секунд, не оставив агрессору ни пяди, ни малейшей лазейки на полкилометра отвесной стены.

Но мост не ушел у нас из-под ног. Вдоль парапетов по обе стороны выстроились стражники в парадной форме, и каждый держал вовсе не бутафорскую пику, или же плазменную винтовку. На противоположном конце Ки-Чу мы задержались у богато изукрашенных Парго-Калинь – Западных врат. Грандиозная арка восьмидесятипятиметровой высоты вся светилась изнутри; свет пробивался сквозь тысячи затейливых узоров, и ярче всего сияли два исполинских глаза, не мигая глядевших поверх Ки-Чу и Дрепаня на восток.

Каждый из нас задержался, проходя под Парго-Калинь. Миновав врата, оказываешься уже на территории Зимнего дворца, хотя до самой двери еще шагов тридцать. А потом надо подняться на тысячу ступенек. Энея рассказывала, что истовые паломники из всех уголков Тянь-Шаня проходят путь до дворца на коленях, а иные простираются ниц на каждом шагу, в самом буквальном смысле измеряя сотни и тысячи километров пути собственным ростом – только бы удостоиться чести пройти под Западными вратами и коснуться лбом последнего отрезка моста Ки-Чу из почтения к далай-ламе.

Войдя рука об руку, мы с Энеей переглянулись.

Предъявив на главном входе свои приглашения стражникам и чиновникам, мы поднялись на тысячу ступенек. Я очень удивился, увидев самый настоящий эскалатор, но Тромо Трочи из Дхому объяснил, что включают его нечасто, – чтобы не разочаровывать паломников.

Выше, на первых публичных ярусах, у нас снова проверили приглашения, а потом слуги забрали у нас мокрую верхнюю одежду и проводили в комнаты; там уже можно было принять ванну и переодеться. Сюаньилану Чарльзу Чи-кьяп Кэмпо по сану полагались небольшие апартаменты на семьдесят восьмом ярусе дворца: нас же после бесконечно долгого спуска по наружным галереям (в окнах блестели мокрые красные крыши монастыря Дрепань, вспыхивающие отблесками зарниц) встретили новые слуги. Распорядители празднества позаботились о ночлеге для гостей: каждому выделили хотя бы отдельный альков с занавесом, а в смежных душевых были горячая вода, ванны и даже современный акустический душ.

Вообще-то я не захватил с собой в Храм-Парящий-в-Воздухе ни фрака, ни даже самого завалящего смокинга (впрочем, их у меня и не было), но Лхомо Дондруб с друзьями в складчину снарядили меня для сегодняшнего торжества. Я натянул на себя черные брюки и черные лаковые штиблеты, белую шелковую рубашку с золотым жилетом и красно-черный шерстяной верхний жилет, надевающийся крест-накрест наподобие фелони, перехваченный на поясе шелковым малиновым кушаком. Поверх жилетов – черный праздничный плащ из тончайшего шелка с западных отрогов Музтаг-Ата, украшенный затейливой узорчатой каймой из переплетающихся красных, золотых, серебряных и желтых нитей. Доверяя мне один из лучших своих плащей, Лхомо предупредил, что швырнет меня в пропасть с самой высокой террасы, если я испачкаю, порву или потеряю его. Вообще-то Лхомо добродушный славный малый – что в принципе редкость среди летунов-одиночек, – но, боюсь, он вовсе не шутил.