Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии - Мягкова

победителя при Требии, Транзименском озере и Каннах. Но увы, знаменитый морской прорыв Бомилькара в Локры, доставивший Ганнибалу в Италию подкрепления, оказался единственным, и новых не предвидилось, а в Испанию с Магоном его не пустил отец, употребивший все свои связи, чтобы его сын не участвовал в войне, исход которой с каждым годом представлялся всё сомнительнее. Уж очень убедительными в Совете были доводы ныне покойного Ганнона Великого. В результате мечта Бостара сбылась лишь под самый занавес войны, когда армия Ганнибала переправилась в Африку для защиты самого Карфагена. Буквально сбежав из-под отцовской опеки в армию к своему кумиру вместе с городским ополчением, он поучаствовал в деле при Заме и чудом спасся из той мясорубки – прорубился к самому Ганнибалу и оказался в числе тех немногих конных, с которыми полководец покинул поле проигранного сражения. А заодно с этим он оказался и в числе проигравших, а значит – заведомо неправых по результату и по определению, изрядно скомпрометировав тем самым и отца. Тот едва отмылся тогда от обвинений со стороны товарищей по «мирной» группировке Ганнона в Совете Ста Четырёх, и это, конечно же, не улучшило его взаимоотношений с младшим сыном. Спасибо хоть не проклял он его и не отрёкся, как требовали от него многие. Но уж кошка между ними, конечно, пробежала тогда большая и угольно-чёрная…

Наверное, не имело бы ни малейшего смысла браться за решение этой весьма непростой задачи, окажись у Арунтия на примете лучшая кандидатура. Но не нашлось у него лучшей, не нашлось и равноценной. В овладении оенной наукой Бостар лидировал среди своих однокашников по Священному отряду с заметным отрывом. Свою личную храбрость и преданность городу он доказал делом при Заме – не один он, конечно, и не самый отличившийся, но в числе отличившихся. И наконец, все прочие из более-менее подходящих по своим качествам кандидатов оказались из вообще «неправильных», то бишь пробаркидских семей, что практически исключало возможность их продвижения на высшие командные должности при неизбежном теперь господстве в этом послевоенном Карфагене проримской группировки. Бостар же при всей своей личной «неправильности» имел «правильную» родословную, а горячность молодости – она ведь многое объясняет и оправдывает. Повзрослеет, остепенится – поумнеет. Вот это поумнение как раз мой тесть ему и организовал в лучшем виде.

Труднее всего было убедить самого Ганнибала проявить «несправедливость» к молодому, но отличившемуся и числящемуся на хорошем счету кавалерийскому сотнику. Но нашему нанимателю это удалось, и из кавалерии Бостар был переведён без повышения – таким же сотником – в тяжёлую ливийскую пехоту. А уж учитывая элитность линейной кавалерии в сравнении с пехотой, фактически это было понижение, которого он ничем не заслужил. И хотя потом Одноглазый «одумался» и продвинул на повышение командира спейры, заслуженного ветерана, а на освободившуюся спейру – полутысячу – поставил Бостара, формальный повод для обиды у него всё же оставался. Ведь это была та самая ливийская пехота, которую Ганнибал, дабы не разлагалась от безделья, задействовал на разбивке и обработке своих грандиозных оливковых плантаций. Солдаты, выполняющие работу каких-то рабов! И кем тогда должен считаться командир над такими солдатами? Надсмотрщиком, что ли? Вот уж удружил любимый кумир! Тем не менее после тайной встречи и продолжительной беседы с Арунтием, отчаявшийся было молодой спейрарх непрестижной ливийской пехоты взял себя в руки и занялся своей спейрой, показав себя требовательным, но не заносчивым, а главное – заботливым и справедливым командиром. В результате его вскоре зауважали даже седовласые ветераны, прошедшие с Ганнибалом Италию, а это ведь уже что-то да значит. А великий полководец вдруг снова «учудил» без всяких видимых причин – его встреча и беседа с моим тестем так и осталась тайной для непосвящённых – и проговорился как-то раз о намерении переставить Бостара на другую спейру, дела в которой обстояли весьма неладно. Тут уж возмутился этим не только сам молодой спейрарх, но и большинство его солдат, которым вовсе не улыбалось лишаться хорошего командира и получать на свои шеи вместо него неизвестно ещё какого. Прошёл слух, что как раз того, с той самой полуразложившейся спейры, известного самодура. Ну и кого бы такая перспектива привела в восторг? Но Ганнибал, отказавшись от реализации высказанного было намерения, случившееся запомнил и при первом же удобном случае перебросил вполне боеспособную спейру – единственную, кстати, из всех ливийских и одну из лучших в войске – с нумидийской границы снова на свои плантации. Как самую ненадёжную, хоть об этом и не было сказано открыто. По всем армейским канонам это выходило уже неслыханным оскорблением, возмутившим даже преданных полководцу ветеранов. Пожелай Бостар восстать – вся спейра пошла бы за ним, и на привалах ему намекали на это более чем прозрачно. Но спейрарх, сцепив зубы и играя желваками на скулах, стерпел эту заведомо несправедливую обиду, и солдаты не взбунтовались уже лишь из одного только уважения к нему. Ганнибала, впрочем, уважали по-прежнему, но вот понимать как-то уже затруднялись. Да и в других ливийских спейрах шушукались у бивачных костров, что не дело затеял Одноглазый. Не доверяешь человеку – снимай с должности или вообще выгоняй взашей в отставку, как вышестоящий начальник имеешь право, а вот так – незаслуженно обидеть, но оставить на спейре – так не делается. Что за помрачение ума нашло на их великого полководца?

Вот в этой-то ситуации – как раз незадолго до прибытия Гасдрубала Козлёнка и римских послов – к молодому спейрарху и прибыл доверенный раб отца, почтеннейшего Адонибала с письмом, в котором отец, подробно перечислив сыну все перенесённые им несправедливости, предложил ему одуматься и примириться с семьёй. Уж какие там такие особые обстоятельства сподвигли весьма неглупого, но уж очень гордого олигарха и главу богатого клана первым протянуть руку мятежному сыну, мог бы, скорее всего, подробно и обстоятельно рассказать наш наниматель, но он только загадочно улыбался и молчал как рыба об лёд. При этом никто так и не требовал от спейрарха ни вооружённого восстания против ненавистного проримским олигархам тирана, ни скандального ухода из его армии, даже тихого и пристойного ухода никто не требовал. Предлагалось только «одуматься и примириться» лично – типа прекратить маленькую семейную ссору. Ну и какие у Бостара могли быть причины для отказа? В общем, операция «возвращение блудного попугая» у тестя получилась превосходно.

А потом прибыли грозные римские послы, потребовали выдачи Ганнибала или хотя бы ареста и суда, полководец сбежал, и отрекаться Бостару стало, собственно, и не от чего. К армии у него