Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

и на том мосту, куда я направлял голову моей колонны. На короткое время я остановил движение полка, чтобы послать разведку для осмотра моста. Это было очень трудным делом, поскольку на этот мост враг не только нацеливал свою артиллерию, но на него также летели пули одного из вражеских батальонов. Поэтому я попросил, чтобы кто-либо из людей добровольно отправился на это трудное дело. Я был уверен, что найду такого человека. В этот момент аджюдан Буавен, которого я некоторое время назад разжаловал за то, что он по недосмотру дал убежать приговорённому к смерти егерю, спешился и подошёл ко мне, говоря, что «было бы несправедливо, если бы кто-то из его товарищей был убит, отправившись в разведку на переправу, и что он просит меня позволить ему выполнить это поручение, чтобы искупить свою вину». Мне понравился этот благородный порыв, и я ответил: «Идите, г-н Буавен, и вы вновь обретёте ваши эполеты, когда окажетесь на другой стороне моста…»

Буавен спокойно пробрался среди ядер и пуль к мосту, разглядел как следует его настил, спустился с моста и вернулся ко мне, сообщив о том, что можно быть уверенным: мост прочен, полк может переправляться. Я вернул ему его чин. Он сел на лошадь и, заняв своё место во главе эскадрона, который должен был пройти по мосту, первым переправился через ручей и бросился на русских, не ожидавших нашей атаки и потому быстро отступивших. В следующем месяце император устроил смотр нашего полка и многих повысил в званиях. Я при этом представил г-на Буавена к чину младшего лейтенанта.

Наш новый генерал г-н Ватье сумел в различных сражениях завоевать уважение и любовь своих солдат. Что до генерала Экзельманса, командира дивизии, мы знали о нём лишь то, что было достоянием армейской молвы. Мы слышали, что он блестящий командир, но та же самая армейская молва сообщала, что он не всегда последователен в своём командовании. Доказательство этого мы получили при следующих обстоятельствах, которые оказались связанными с возобновлением военных действий.

В тот момент, когда дивизия отступала, а мой полк должен был прикрывать её, генерал Экзельманс под тем предлогом, что хотел устроить ловушку прусскому авангарду, приказал мне предоставить в его распоряжение мою лучшую роту и 25 моих самых метких солдат. Командование ими он доверил начальнику эскадрона Лакуру. Затем он разместил этих людей, в количестве 150, посреди равнины, окружённой лесом, и запретил им двигаться без его приказа, а сам удалился и полностью забыл о них. Появился неприятель и, видя оставленное таким образом посреди равнины подразделение, остановился, опасаясь, что эта часть стоит там для того, чтобы завлечь врага в ловушку. Чтобы убедиться в этом, противник направил нескольких человек в лес направо и налево. Не слыша ни единого выстрела, в лес с обеих сторон входило все больше и больше неприятельских солдат, так что в конце концов они полностью окружили наших кавалеристов. Напрасно несколько офицеров замечали своему командиру Лакуру, что этот обходной манёвр со стороны неприятеля имеет целью полностью отрезать для Лакура путь к отступлению. Лакур, очень смелый военный, был совершенно лишён инициативы и буквально последовал приказу, полученному от Экзельманса, не думая о том, что генерал Экзельманс забыл о них и что лучше всего было бы послать кого-то предупредить генерала или, по крайней мере, отправить разведку. Ему приказали оставаться здесь, он здесь и остался, хоть его люди и рисковали быть взятыми в плен или погибнуть.

В то время как эскадронный начальник Лакур выполнял полученный приказ скорее так, как это делает простой сержант, чем как должен был бы делать это старший офицер, дивизия уходила всё дальше! Мы с генералом Ватье не видели возвращения отряда Лакура. Мы не знали также, где найти Экзельманса, ускакавшего галопом через поля, поэтому мы были полны самых мрачных предчувствий. Тогда я попросил у генерала Ватье разрешения вернуться к начальнику эскадрона Лакуру и получил согласие генерала. Я поскакал галопом вместе с одним из моих эскадронов и прибыл на место, где стал свидетелем жуткого зрелища, особенно ужасного для командира, дорожащего жизнями своих солдат!

Враг обошёл наш отряд с флангов и даже сзади и с фронта атаковал его большими силами, так что наши 150 человек были окружены 700–800 прусскими уланами, а у наших кавалеристов, в довершение всех несчастий, для отступления был только плохонький дощатый мостик, перекинутый через ручей, вытекавший с соседней мельницы и имевший крутые берега! По этому узкому переходу наши кавалеристы могли переправляться только по одному, так что на мостике получилась свалка и моя элитная рота потеряла многих своих кавалеристов. В этот момент несколько кавалеристов заметили обширный двор и подумали, что он имел выход на ручей. В надежде найти мост в этом месте они кинулись во двор, и весь отряд последовал за ними. На самом деле ручей тёк вдоль этого двора, но в этом месте находился мельничий водозабор, и берега его были облицованы большими скользкими плитами. Это делало доступ к ручью очень трудным для лошадей и давало громадное преимущество противнику. Чтобы взять в плен всех французов, вошедших в этот широкий двор, враг закрыл ворота во двор.

Именно в этот критический момент я появился на другом берегу ручейка во главе эскадрона, который я срочно привёл на выручку. Я заставил моих кавалеристов спешиться так, чтобы один человек вёл в поводу четырёх лошадей. Все другие кавалеристы, вооружённые карабинами, перебежали через мостик, охраняемый эскадроном пруссаков. Пруссаки, которые оставались на лошадях и имели в качестве оружия только несколько пистолетов, не смогли сопротивляться огню многочисленных карабинов моих егерей, поэтому прусским кавалеристам пришлось отойти на несколько сот шагов, оставив на земле 40 раненых и убитых.

Те из моих кавалеристов, кто оказался запертым во дворе, хотели воспользоваться этой передышкой для того, чтобы силой распахнуть большие ворота и всей толпой выйти наружу, но я велел им ничего не предпринимать, потому что подобная демонстрация силы не спасла бы их. Для того чтобы присоединиться ко мне, им пришлось бы со своими лошадьми переправляться через ручей по мостику, а они могли бы сделать это, двигаясь только по одному, и, таким образом, фланги и тыл были бы открыты пруссакам, а уж те не упустили бы случая броситься в атаку и уничтожить наших солдат во время такого движения. На берегу росло много деревьев, и среди них пехотинцы могли безнаказанно расстрелять многочисленную кавалерию, поэтому я разместил своих егерей вдоль ручейка. Это были люди из моего эскадрона, которые