Разные дни войны (Дневник писателя) - Константин Симонов

А ты куда? - сердито сказал ей полковник. Но, не выдержав мгновенной суровости, тут же весело подмигнул.

- Я вас не пущу туда одного, товарищ полковник, - твердо сказала "племянница".

- То есть как - не пустишь? - подмигнул полковник, на ЭТОТ раз не ей, а мне: смотри, мол, какая - пускать меня не хочет!

- Я вас без себя не пущу, товарищ полковник. Я обязана с вами.

- Поехали, - сказал полковник водителю.

Но водитель, возможно, не без тайного умысла снова и снова безуспешно нажимал на стартер.

- Не можешь ехать, так я с Николаем поеду! Слезай с машины, - сказал водителю полковник.

- Сейчас заведется, товарищ полковник, - сказал водитель.

- Потеснитесь, - сказала "племянница", занося одну Ногу в "виллис" и довольно решительно подпихивая Капустянского боком. - Я с вами рядом сяду.

- Где же ты сядешь? Тесно им с тобой.

- Тогда я на крыле поеду, - сказала "племянница".

- Ну ладно, садись, - сказал полковник. Мы двинулись и вскоре были на берегу Сожа.

Сейчас, записывая все это, я смеюсь. Но в тот момент мне было совсем невесело. Сож здесь неширокий, шагов сто - сто двадцать от берега до берега, но это быстрая и довольно глубокая река. Саперы ниже по течению ставили ряжи, строили мост. Пока что через реку был перекинут только штурмовой мостик - узкий, с двумя веревками вместо перил по бокам. Посредине реки, когда по этому штурмовому мостику шли люди, он уходил под воду, и они оказывались в воде по щиколотку и даже по колено. Плацдарм на том берегу, как нам еще по дороге сказал полковник, пока был совсем небольшой, шириной около трех километров, а глубиной метров восемьсот - тысячу.

Когда мы подъехали и вышли на берег, с того берега, с плацдарма, перебрасывали тяжелораненых. Солдаты тащили их на шинелях и на середине реки иногда поневоле зачерпывали в эти шинели воды, потому что мостик под тяжестью двух несших и третьего, лежавшего на шинели, прогибался так, что вода оказывалась выше колен.

Как только мы слезли с "виллиса", полковник, как я убедился, никогда не забывавший о сохранности материальной части, сразу же сказал водителю:

- Давай гони отсюда скорей, стань с ним подальше. А то разобьют тебя к черту. Сейчас он бить начнет, - когда "виллис" отъехал, и подмигнул нам с Капустянским.

"Он" не замедлил выполнить предсказание и действительно начал бить. Мины стали рваться на берегу, сперва левее нас, потом правей. Переправа раненых приостановилась, а полковник, не двигаясь с места, стоял рядом с нами.

У меня было нелепое одновременное чувство и стыда и страха. Кругом люди благоразумные залегли, за исключением саперов, продолжавших ниже по течению ставить ряжи. На мостике движение прекратилось. Мины, попадавшие в воду, поднимали фонтаны. Мне хотелось лечь, но полковник продолжал стоять. Не знаю, сколько б мы так простояли, если б не "племянница".

- Товарищ полковник, - сказала она. - Пойдемте на КП полка. Вы здесь не можете быть.

- Почему это я не могу здесь быть? - сказал полковник, и снова подмигнул нам. - Я наблюдаю за переправой. Почему это я здесь не могу быть?

- Вам здесь не положено стоять, товарищ полковник, - сказала "племянница".

- Много ты понимаешь, - сказал полковник. - Боишься, так поезжай домой. Только скажи, чтоб он обратно сюда приехал.

- Никуда я не поеду, - сказала "племянница". - Вам здесь не положено быть, товарищ полковник. Идите на КП полка.

- Ну хорошо. Пойдем, - вдруг миролюбиво сказал полковник, но пошел не назад, на КП полка, а вперед, к штурмовому мостику.

Мы пошли за ним. Но "племянница" забежала вперед.

- Вы же всю ночь до утра там были, товарищ полковник. Зачем вы опять идете? Вам там не положено быть, - упорно повторяла она.

Но полковник шел, нисколько не сердясь на нее, в прекрасном настроении.

Так мы перешли через штурмовой мостик: полковник, "племянница", я, Капустянский и автоматчик.

Землянка командира батальона на том берегу была не ахти какая, крытая даже не бревнами, а просто досками, присыпанными сверху землей. Но все же как-никак это была яма в земле, и притом вырытая на обратном от противника скате. Мы немножко посидели здесь с полковником, который стал рассказывать мне разные подробности о вчерашнем бое, а Капустянский тем временем снял двух отличившихся автоматчиков, кусок берега и переправляемое на плоту орудие. Словом, сделал все, что полагается в таких случаях фотокорреспонденту.

Командира батальона в землянке не было. Он ушел в одну из рот. Полковник рассказал мне все, что собирался, и, согревшись, забеспокоился своим бездействием.

- Поищем командира батальона, - сказал он мне и подмигнул - Может быть, это только разговор, что он в роте. А сам взял Да на тот берег во второй эшелон ушел.

Сидевший в землянке политрук запротестовал против этого обидного для комбата предположения.

- Все равно пойдем посмотрим, - сказал полковник.

- Что ж, пойдем, - сказал я.

Мне не хотелось вылезать из землянки, но я почувствовал себя беззащитным перед сокрушительной энергией этого человека и уже понял, что все равно в такой день, как сегодня, он поведет нас всюду, куда ему войдет в голову.

- А мы так пойдем, - сказал полковник и, подмигнув мне, повернулся к командиру батальона. - А ты, если боишься, не ходи. Ты мне там не понадобишься. У тебя свои дела есть, ты тут и сиди!

После этого командир батальона замолчал и пошел вместе с нами.

Сначала все было тихо, но потом как раз там, где начиналась вырубка, на открытом месте, немцы, как и предупреждал командир батальона, начали обстрел. Пришлось несколько раз лечь.

Пока мы шли, "племянница" несколько раз забегала вперед. Мне казалось, что она старается прикрыть собой полковника. И хотя при минометном или артиллерийском обстреле никто не может сказать заранее, с какой стороны надо прикрыть человека, сзади или спереди, но даже у хорошо знающих это остается инстинктивное чувство, что ты прикрываешь своим телом человека, когда идешь впереди него. Так она и старалась поступать.

После того как мы несколько раз прилегли и дошли примерно до середины открытого участка, впереди густо разорвались мины. Полковник, с которого, как мне показалось, соскочил хмель, пошел дальше, ускоряя шаги. Но "племянница" ухватила его за полу шинели и закричала:

- Товарищ полковник! Не ходите! Вы не имеете права!

До этого полковник велел нам, как он выразился, рассредоточиться, и мы шли шагах в десяти друг от друга, но, когда она вдруг остановила его за полу шинели, я невольно наскочил на них. Она не заметила или не подумала об этом, и я вдруг услышал, как она сказала:

- Не ходи, родимый, не ходи, убьют тебя!

А потом, уже заметив меня, опять крикливо и громко: